Часть 1

Глава 1

– Изабелла, вставай! О Боже! Ну сколько можно спать?! На дворе семь утра!

Изабелла почувствовала на лодыжке крепкую хватку и через пару секунд была выдворена со своего ложа на ковер вместе с одеялом, простыней и ворохом подушек, в которые она намертво вцепилась в последней отчаянной попытке сохранить уютную дислокацию.

– Солнце скоро будет печь так, что по земле станет невозможно ходить, а нам еще надо съездить на дальнюю плантацию! – неистовствовала Керолайн, одновременно стаскивая со своей принцессы спальный костюм, расплетая ее иссиня-черные волосы из необъятной косы и вливая в приоткрывшиеся для соответствующего ответа розовые губки стакан прохладной воды. – Не говоря о том, что тебе надо переодеться, умыться и позавтракать!

– Господи, Кери! Мы договаривались с Филиппом, что выезжаем из гасиенды в девять! – простонала Изабелла, откидываясь на скомканное одеяло и закрывая лицо простыней.

– Уже семь! – отрезала Керолайн, вытряхивая подругу из ее ненадежного убежища и примеряя к плечам сшитый по своему очередному эскизу наряд, за которым она уже успела съездить в мастерскую и, несомненно, разбудить всех ее обитателей. – Ну, вставай быстрее, я хочу посмотреть!

Изабелла вздохнула и, отставив в сторону стакан с живительной влагой, поднялась на подгибающиеся ноги.

Она заснула всего час назад, проведя бессонную ночь поочередно в чтении в библиотеке, в прогулке по замершему саду, в сидении на окне и в метаниях по разгоряченным простыням. Она была не в состоянии объяснить, почему именно сегодня, когда впереди маячил такой насыщенный день, она не смогла сомкнуть глаз. Наверное, согласно древнейшему закону, который всегда идет вразрез с самыми важными планами и вступает в полную силу накануне их исполнения.

Она никак не могла найти себе место, и сегодня на душе было особенно пусто и тревожно.

Дни проходили за днями, недели сменялись неделями. Почти пять месяцев минуло с момента отплытия британских кораблей, которые привезли Изабеллу из-за океана на ее родную землю и вернули ей утерянное прошлое. Многие дальнейшие жизненные моменты сложились легче, чем можно было предположить, некоторые же, наоборот, оказались сложнее, чем представлялись в начале. Так или иначе, но полностью предугадать весь последующий ход событий без ошибок не удалось никому из дома губернатора. И главным образом это касалось возвращения сеньоры Камелии, которое, в отличие от всех остальных причуд фортуны, узкая коалиция не могла себе даже вообразить.

Ее появление оказало такое сильное воздействие на бодрствующее собрание, что даже возвращение Изабеллы под утро после столь драматической ночи, осталось на втором плане. И она была безмерно благодарна за подобный перевес внимания, потому что в противном случае ей не дали бы жизни ни родственники, ни ненаглядная подруга. Рассказанные же ею и без того полуобморочным слушателям вполне правдивые сведения о том, что Зорро уводил ее из гасиенды, чтобы в спокойной обстановке передать в ее распоряжение свой дом, слугу, Торнадо и Тито, на фоне материализации человека, исчезнувшего тринадцать лет назад, воспринялись непререкаемой истиной и больше не обсуждались, как не подвергаемые сомнению.

Дон Алехандро на следующий же день насильно снял с лучшего друга все его полномочия сроком на две недели и запретил даже мыслить о каких бы то ни было рабочих моментах, перераспределив его обязанности между собой и двумя старшими управляющими плантаций, в результате чего дон Ластиньо оказался полностью предоставлен себе и своей возродившейся семье. Губернатор предпринимал попытки продлить отдых главного помощника еще на пару недель, чтобы тот съездил в Мексику и таким образом сменил обстановку и привел в порядок разрозненные мысли, но дон Ластиньо наотрез отказался оставлять друга в одиночестве на такой продолжительный срок и ограничился поездкой всем большим составом в Ла Пас. И, пожалуй, это были самые светлые и наполненные счастьем дни равно как за последние полтора месяца, так и в преддверии всех грядущих событий.

Новое место действительно поспособствовало тому, что минувшие волнения остались в воздухе покинутого на время Эль Пуэбло, а незнакомые виды, пейзажи, люди и, главное, дорога отвлекли на себя все внимание и освободили в головах пространство для чувств и эмоций.

Рикардо впал в детство, как показалось Изабелле, безвозвратно. Он ходил хвостом за обожаемой им в детстве матерью, настойчиво звал ее с собой, куда бы он ни пошел, и ревностно отслеживал время, которое сеньора Камелия посвящала обществу мужа или дочери. Впрочем, дон Ластиньо ненамного отстал от своего отпрыска в требовании внимания к собственной персоне, поэтому в конечном итоге Изабелла посчитала разумным отступить с линии фронта и оставить замученную мать на растерзание мужу и сыну. Дон Ластиньо же и Рикардо, почувствовав уменьшение конкуренции ровно на треть, бросились делить освободившееся время с удвоенным энтузиазмом, и, если бы семейство Линарес не находилось в чужом поселении в гостинице, а оставалось в Эль Пуэбло в своей гасиенде, сеньора Камелия, наверное, давно растворилась бы в коридорах между комнатами, бегая от любимого супруга к ненаглядному чаду, которые, несмотря ни на возраст, ни на статус, вели себя как дети. Они ссорились и обижались друг на друга, дулись из-за каждой мелочи, которая, как им казалось, несправедливо доставалась другому. Сложно было представить за утренней трапезой во время войны за кусочек лимона, который сеньора Камелия по неосторожности располагала не на середине стола, а ближе к приборам мужа, вызывая этим бездну возмущений, взаимных обид и выхватывание блюдца из рук друг друга, что всего пару недель назад эти представители рода Линарес самолично участвовали в предотвращении правительственного переворота Калифорнии вкупе с международным конфликтом.

Изабелла и Керолайн еще в доме Зорро, оставаясь одни, очень часто обсуждали, на кого был похож Рикардо как внешне, так и по складу характера, потому что с отцом они были совершенно разными.

Ответ на первый вопрос пришел вместе с возвращением сеньоры Камелии. Ее сын был практически ее точной копией в мужском исполнении: идентичный разрез глаз, форма бровей, контур губ, улыбка, линия роста волос… Впрочем, оба ребенка унаследовали от матери все ее черты лица, и в одежде одинакового цвета и с убранными волосами все трое были похожи между собой, словно нарисованные на картине.

Что же касалось нрава и манер, то здесь подруг ждал невероятный сюрприз. Оказавшись в спокойной домашней обстановке, изолировавшей их семейный круг от внешних проблем и тревог, дон Ластиньо и Рикардо сбросили с себя оковы общественно-привычных образов и превратились в братьев-близнецов. Найти более похожих людей, казалось, было невозможно. Они проявились одинаковыми во всем: от привычки застегивать манжеты на одном колене в момент спешки к утреннему столу, чтобы первому успеть занять место рядом с сеньорой Камелией, до интонации и жестов, сопровождавших процесс перехватывания пальмы первенства в моменты подъема сеньоры Линарес на подножку кареты; поэтому к концу первой недели отдыха матери семейства должно было начать казаться, что она вернулась после тринадцати лет разлуки к трем своим детям, а не к двум.

Изабелла и Керолайн только отводили в сторону глаза и прятали за веерами или волосами предательски расплывавшиеся в улыбках губы при виде одинаково завуалированных попыток выкроить себе дополнительный знак внимания сверх того, что сеньора Камелия и так раздавала со всей мыслимой щедростью. И только лишь во время дневной сиесты, когда представители сильного пола расходились по спальням после нескольких часов военных действий, сеньора Линарес имела возможность свободно вздохнуть и провести время в мирной обстановке с дочерью и ее подругой.

Керолайн сеньора Камелия приняла сразу же. Кажется, еще до того, как лично имела возможность с ней познакомиться. Она уже была прекрасно осведомлена о юной фрейлине как от Изабеллы за время двух тайных ночных встреч, так и от сэра Ричарда, который мог часами рассказывать взволнованной матери о подругах, их привычках и образе жизни во дворце. Керолайн, в свою очередь, в первые же минуты обоготворила сеньору Линарес, которая была столь же самоотверженна и мужественна, как и ее принцесса. Она была крайне впечатлена рассказом о том, как мама Изабеллы сбежала с маленьким ребенком с корабля, увела за собой погоню и потом несколько лет потратила на поиски дочери, не позволив себе проявить слабость и сообщить дону Ластиньо о своем местонахождении; и, пожалуй, это был единственный случай на памяти Изабеллы, когда Кери не стала обижаться из-за того, что ее принцесса скрыла от нее такое событие, как возвращение в свою жизнь самого родного человека.

Что касалось наиболее загадочной части этого повествования, то есть участия в судьбе Изабеллы и ее матери безымянного мужчины, не открывшего ни своего имени, ни лица, то Изабелла была вынуждена вернуться ко всем безрезультатным размышлениям и заново обсудить их с драгоценной подругой. Несколько бессонных ночей тем не менее так ни к чему и не привели, и девушка осталась ровно в той же точке своих рассуждений, в которой была после того, как получила от матери эти странные сведения. Но, к ее немалому удивлению, именно эти слова послужили для ее отца и брата недостающим звеном в цепочке их умозаключений относительно покровительства, оказанного Зорро Изабелле. Они, в отличие от женской половины семьи, не собирались углубляться в отношения Зорро с его товарищами по делу и приняли факт взаимных обязательств между напарниками как самое логичное объяснение происшедшему. Конечно, они спрашивали, не узнала ли сеньора Камелия хотя бы облик или голос того молодого человека – ведь, как оказалось, он знал ее еще в Калифорнии, – однако никаких определенных сведений так и не получили. Лицо тайного ночного гостя всегда было закрыто глубоким капюшоном, голос был незнаком и сам он старался держаться в тени. Но, даже если бы сеньоре Линарес и показалось, что она узнала чьи-то черты, она не стала бы придавать этому сильного значения, потому что к тому моменту с последнего дня ее пребывания на родной земле минуло двенадцать лет, и она могла ошибиться в любом предположении.

В целом же воссоединившаяся семья со временем негласно решила не мучить себя тяжелыми многолетними воспоминаниями, которые неминуемо следовали за подобными разговорами, и постепенно тема трагической судьбы сеньоры Камелии и ее дочери была вытеснена за рамки ежедневного общения, что в немалой степени поспособствовало упрочению духа и укреплению общего морального состояния дома Линарес

Одновременно с этим делали свое дело и прогулки по Ла Пас, а также многочисленные деловые визиты, которые дон Ластиньо, несмотря на все сопротивления губернатора, решил осуществить вместе с Рикардо, пока они находились в этом поселении.

Две недели пролетели незаметно, и в Эль Пуэбло семья Линарес вместе с маленькой фрейлиной приехала с совершенно иными ощущениями, нежели покидала его. Дон Ластиньо, окрыленный возвращением боготворимой супруги, бросился в работу с новыми силами, сняв с плеч дона Алехандро львиную долю забот, а сеньора Камелия с Изабеллой и Керолайн сразу же занялись хозяйственными делами. Что касалось Рикардо… Тяжелее всех пришлось в этот период именно ему.

Прихоти судьбы последних месяцев научили его ожидать любого подвоха и поворота событий, поэтому он с трудом дождался возвращения домой и сделал предложение Керолайн буквально в первый час.

Он не удивился бы уже ни тому, если бы Кери вдруг растворилась в воздухе прямо на его глазах, потому что знал по собственному опыту, что это возможно; ни тому, если бы в дверь гасиенды раздался стук и за ней его поджидала невесть откуда появившаяся родня его музы в количестве не менее тридцати человек, которой у нее никогда не было, но которая внезапно нашлась и только-только сошла с корабля, прибывшего с Британии; ни тому, если бы у Керолайн оказалась пара-тройка родственников в Калифорнии; ни тому, если бы она оказалась не фрейлиной и вообще родилась не на земле Туманного Альбиона. Единственное, что стойко сформировалось в его суровом мужском сознании за череду прошедших событий, это то, что статус Керолайн Лайт, как его жены, будет закреплен официально и подтвержден документами, что означало, что она точно будет принадлежать ему. А если в какой-нибудь похожий на один из недавно минувших дней он вдруг в этом засомневается, то в любой момент сможет посмотреть в бумаги и убедиться в том, что это не плод его воображения.

Однако и здесь ему не удалось укрепиться в своих позициях, и его стремление хоть к самому отдаленному подобию стабильности было жестоко повержено. Кери стояла насмерть и твердила, что не выйдет замуж раньше Изабеллы.

Линарес забрасывал ее подарками, пел под окном серенады, заказывал оркестры музыкантов, подсылал архитекторов для проектировки отдельного дома, где жили бы только они вдвоем, выдумывал самые изощренные ходы, способные не просто растопить женское сердце, но и заставить его избранницу первой бежать к нему с предложением о совмещении судеб, бился головой об стену, не спал сутками, предупреждал, что украдет ее ночью и насильно повезет в церковь, однако маленькая фрейлина была непреклонна.

Рикардо вел бой беспрерывно на протяжении четырех месяцев и почти каждый день выдумывал новые способы смягчения решения его белокурой нимфы, однако Кери, просмотрев очередное воплощение в жизнь оказавшейся бесконечной фантазии своего трубадура, одаривала его снисходительной улыбкой, а после приближения окрыленного ухажера складывала ручки на высокой груди, говорила "нет" и удалялась или в дверь гасиенды, или в карету, или ко временно отложенным делам.

На сторону несчастного жениха с течением времени встал весь дом губернатора. Дон Ластиньо отдал в распоряжении фрейлины всю половину первого этажа гасиенды с вполне прозрачными намеками на то, что Кери может переделывать ее на свой вкус и усмотрение. Сеньора Камелия, едва завидев будущую невестку, сразу же хваталась за голову с жалобами о том, что ей одной было никак не управиться с таким огромным домом и каждые три-четыре дня вытаскивала свою дочь вместе с ее подругой на бесконечные ярмарки и базары, чтобы купить новую занавеску, вазочку или салфетку, при этом ненавязчиво советуясь с Керолайн о том, какая из приобретаемых ими мелочей хорошо смотрелась бы в доме молодоженов. Дон Алехандро же принял участие в судьбе крестника в виде прямого вопроса без подтекстов и завуалированных намеков. И однако все они после каждой новой попытки получали одинаковый и вполне однозначный ответ.

Что касалось Изабеллы, занимавшейся аналогичными работами не только днем, но и по ночам, и имевшей вместо ответа один и тот же многозначительный взгляд, то она в конце концов стала всерьез опасаться, что любящий брат схватит и унесет ее на руках под венец с первым же мужчиной, которому она по неосторожности улыбнется, махнет рукой или окажет любой другой отличительный от остальных знак внимания. А после того, как лично убедится, что имя его сестры занесено в церковную книгу с записью "замужем за …", помчится в гасиенду за Керолайн и тут же сыграет свадьбу, к проведению которой в любой момент времени были готовы на протяжении последних четыре месяцев около полусотни человек. Это в конечном счете привело к тому, что Изабелла стала бояться выходить из дома без сопровождения, чтобы случайно не остаться с каким-нибудь знакомым без свидетелей или не поздороваться с лицом противоположного пола чаще, чем один раз в день, и приобрела привычку обходить далеко стороной любое скопление народа, где мужская половина публики превалировала над женской. И это оказалось самой сложной и выматывающей стороной ее новой жизни, потому что после возвращения из Ла Пас скрывать появление на родине сеньоры Камелии и ее дочери было дольше невозможно.

О том, что к дону Ластиньо силами невероятного провидения вернулась его супруга, знал пока только дом Веласкес, в связи с тем, что два его представителя лично видели ее в ту ночь. Остальное же население, включая прислугу гасиенд де ла Вега и Линарес, некоторое время продолжали держать в неведении. Это было сделано равно для того, чтобы дон Алехандро мог за две недели хоть немного разобрать груду скопившихся дел, не отвлекаясь каждую минуту на объяснения о том, действительно ли сеньора Камелия вернулась в Калифорнию спустя тринадцать лет или это было чьей-то злой шуткой, а дон Ластиньо со всем семейством мог беспрепятственно съездить на отдых в Ла Пас и провести время исключительно в родственном кругу, не растрачивая его на бесконечные приемы, наполненные рассказами и воспоминаниями.

Губернатор за время отсутствия своего друга рассказал истинное положение вещей, включая настоящее имя Изабеллы, лишь дону Антонио и дону Рафаэлю, и они вместе в один из вечеров выработали форму и содержание будущего повествования всем последующим слушателям.

В целом они решили, что население Эль Пуэбло было достаточно подготовлено минувшими перипетиями к любого рода информации, и, чтобы не осложнять себе жизнь постоянным самоконтролем относительно лишних слов и неосторожных фраз, рассказ отражал практически все реальные события тех напряженных полутора месяцев.

Исключение составили лишь несколько моментов, которые было настрого запрещено затрагивать в будущих разговорах.

Первым, само собой, являлись сведения, касающиеся Зорро, его занятий, людей, имен, домов и любых других описаний ресурсов, которые он вынужден был раскрыть в ходе их общего противостояния.