Господа! Если вы хотите познакомиться с гениальным Тагором, пролистайте без зазрения совести первые две трети книги! Я долго продирался через этот частокол, нагромождение слогов, дольник, постоянно переходящий в тактовик и наоборот, а иногда и вовсе чуть было промелькнувшее подобие силлабики, сменяющееся дольником… Должно быть, так у Тагора, думал я, и русские переводчики подстраиваются под его безразмерные вирши… Но где пресловутая, обещанная гениальность, как понять то, за что ему дали Нобелевку? И тут внезапно один, другой, третий – и так до конца книги — стихотворения вмиг становятся музыкальны и безупречны в отношении ритма. И знаете, насколько проще стало их понимать! Насколько проще вникать в суть и проникаться идеей! Да и смысл, ранее туманный, заблистал просто-таки.
И всё же, что касается смысла, я не очень понимаю логику Тагора-поэта по отношению к женщинам. С одной стороны, он, как народоборец, стоит за равенство прав всех и вся, в ряде стихов говорит и про женские права — что они в принципе должны быть. С другой, везде, где он воспевает женщину, он обходит стороной интеллект или откровенно говорит, что она мало понимает. Тогда зачем, спрашивается, выбивать права для мало-понимающего существа? Наделённое правами оно же не бросится очертя голову в школу и институт. В то же время я не нашла ни намёка на какую-то веру Тагора в то, что женщина станет умнее. Его она устраивает и такая: красивая, смуглая, чернобровая, в сари или без. Зачем выбивать права? Он наделяет разные явления природы женской душой, а ведь они происходят вне логики, просто существуют, и ничто не может помешать заре быть розовой, а грозе громыхать — и мало-понимающей женщине Тагора, следуя этой логике, ничто не должно мешать оставаться жить так, как она живёт.
Есть два перла у Тагора, один — я прям поверил, что так и было — письмо обычной девушки к нему, великому писателю, с просьбой написать роман лучше, чем бог смог устроить её жизнь, и в этом романе заставить страдать того парня, который заставил страдать её.
Пусть он пробудет в Лондоне семь лет,
Все время на экзаменах срезаясь,
Поклонницами занятый всегда.
Тем временем пускай твоя Малати
Получит званье доктора наук
В Калькуттском университете. Сделай
Ее единым росчерком пера
Великим математиком. Но этим
Не ограничься. Будь щедрей, чем бог,
И девушку свою отправь в Европу.
Пусть тамошние лучшие умы,
Правители, художники, поэты,
Пленятся, словно новою звездой,
Как женщиною ей и как ученой.
Дай прогреметь ей не в стране невежд,
А в обществе с хорошим воспитаньем,
Где наряду с английским языком
Звучат французский и немецкий.
Безыскусственность, и наивность, над которой улыбаешься, в строчках этого стихотворения. Я вернулся и, восхищённый, стал читать вслух соседке. Но следующее прямо за ним — ещё больший перл.
Узкий переулок.
Дом двухэтажный.
Внизу, за решёткой — окно,
Двери — прямо на улицу,
Стены в мутных подтёках,
Обветшалые и облупленные.
Над дверью пришпилен ярлык
С ликом Ганеши,
Покровителя всех начинаний.
Я прямо представляю всё это, читаю дальше:
В этой комнате я живу и плачу за неё.
Как же многоговоряще это уточнение! Но читаю ещё:
Здесь же ящерица обитает,
От меня отличаясь лишь тем,
Что всегда обеспечена пищей.
А дальше находится гениальный совет по жизни:
Я — младший клерк в конторе.
Двадцать пять рупий — жалованье.
Столуюсь я в доме Дотто —
Даю уроки их сыну.
А вечера коротаю
На вокзале — и мне
Не надо платить за свет.
Проще простого же, пойти куда-нибудь, где светло, чтобы не тратить электричество! Но видимо, меня ещё никогда так не прижимало, раз такая очевидная мысль до сих пор не приходила мне в голову.
И, конечно, низкий поклон всем переводчикам, не лишившим (а быть может, и давшим) стихам Тагора (в оригинальной транскрипции, как гласит предисловие, Робиндронатха Тхакура) музыкальности.
А сама по себе Индия, как я начинаю понимать, представляется мне самым нежелательным местом на земле — ну не интересна, далека она от меня и моего мировосприятия, со всеми своими храмами, кастами, божествами…
