середину между обоими и что к ним принадлежит Эрот. Ведь мудрость направляется к прекраснейшему, а Эрот есть любовь к красоте, стало быть, Эроту необходимо любить мудрость – быть философом, и философ должен занимать место между мудрецом и невеждой. Причиной этого и здесь является его рождение – от отца мудрого и богатого, от матери же немудрой и неимущей. Итак, природа демона, любезный Сократ, такова. А то, что ты думал об Эроте, нисколько не удивительно; судя по твоим словам, ты думал, кажется, что Эрот есть любимое, а не любящее, потому-то, думаю, Эрот и представлялся тебе прекраснейшим. Ведь любимое-то в самом деле прекрасно, нежно, совершенно и достойно блаженства, а любящее – это другая идея, которую я раскрыла. Тут я сказал:
– Пусть так, иностранка, ты хорошо говоришь. Но если Эрот таков, то в чем полезен он людям?
– Это, Сократ, – сказала она, – я и постараюсь теперь раскрыть тебе. Эрот таков по природе, но он, как ты говоришь, есть также Эрот прекрасного. Итак, если бы кто спросил нас: для чего, Сократ и Диотима, он есть Эрот прекрасного? Или спрошу яснее: любящий прекрасное для чего любит?
– Чтобы оно досталось ему, – отвечал я.
– Но твоим ответом возбуждается следующий вопрос: что будет тому, кому достанется прекрасное?
– На этот вопрос мне сразу ответа и не найти, – сказал я.
– А если бы кто изменил его и вместо прекрасного поставил бы доброе да и спросил: представь, Сократ, что любящий любит доброе, так для чего же любит он?
– Чтобы оно досталось ему, – отвечал я.
– А что будет тому, кому достанется доброе?
– На это легче отвечать, – сказал я, – тот будет счастлив.
– Потому что счастливые, скажет, счастливы через приобретение добра. И далее уже не нужно спрашивать: для чего желающий быть счастливым хочет этого? Здесь ответ кажется полученным.
– Твоя правда, – сказал я.
– Но это желание и этого Эрота почитаешь ли ты общим для всех людей и все ли всегда хотят себе добра, или как ты думаешь?
– Так, – отвечал я, – что оно общее для всех.
– Почему же, Сократ, – спросила она, – мы говорим, что не все любят, если только все и всегда любят то же самое, но утверждаем, что одни