Государство

Второе прочитанное у Платона произведение понравилось мне даже больше, чем Платон - Диалоги . Тут вновь харизматичный Сократ собирает вокруг себя любителей пофилософствовать и весьма подробно, с разных сторон изучает, что такое справедливость и приносит ли она счастье человеку и обществу. Конечно, как и в случае с «Диалогами», это скорее монолог древнего философа, потому что его собеседники нужны скорее для «антуража», чтобы вовремя подать реплики и выразить согласие. Хотя было яркое выступление Фрасимаха, утверждавшего, что справедливость - это то, что пригодно сильнейшему.

Устанавливает же законы всякая власть в свою пользу: демократия – демократические законы; тирания – тиранические, так же и в остальных случаях. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных – это и есть как раз то, что полезно властям, а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости. Так вот я и говорю, почтеннейший Сократ: во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти. А ведь она – сила, вот и выходит, если кто правильно рассуждает, что справедливость – везде одно и то же: то, что пригодно для сильнейшего.

Чтобы лучше понять, что такое справедливость, Сократ предлагает сначала на примере идеального государства рассмотреть, как должна быть устроена жизнь, кто должен править и охранять граждан, какое воспитание должны получить Стражи.

— Надо всячески остерегаться, чтобы помощники [правителей], раз уже они превосходят граждан, не делали бы у нас по отношению к ним ничего подобного, но оставались бы их доброжелательными союзниками и не уподоблялись свирепым владыкам.
...они должны получить правильное воспитание, каково бы оно ни было, раз им предстоит соблюдать самое главное — с кротостью относиться и друг к другу, и к охраняемым ими гражданам.

...если им предстоит быть такими, не следует ли устроить их жизнь и жилища примерно вот каким образом: прежде всего никто не должен обладать никакой частной собственностью, если в том нет крайней необходимости. Затем ни у кого не должно быть такого жилища или кладовой, куда не имел бы доступа всякий желающий. Припасы, необходимые для рассудительных и мужественных знатоков военного дела, они должны получать от остальных граждан в уплату за то, что их охраняют. Количества припасов должно хватать стражам на год, но без излишка. Столуясь все вместе, как во время военных походов, они и жить будут сообща. А насчет золота и серебра надо сказать им, что божественное золото — то, что от богов — они всегда имеют в своей душе, так что ничуть не нуждаются в золоте человеческом, да и нечестиво было бы, обладая уем золотом, осквернять его примесью золота смертного: у них оно должно быть чистым, не то, что ходячая монета, которую часто нечестиво подделывают. Им одним не дозволено в нашем государстве пользоваться золотом и серебром, даже прикасаться к ним, быть с ними под одной крышей, украшаться ими или пить из золотых и серебряных сосудов. Только так могли бы стражи остаться невредимыми и сохранить государство. А чуть только заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей станут они хозяевами и земледельцами; из союзников остальных граждан сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть, питая злые умыслы и их опасаясь, будут они все время жить в большем страхе перед внутренними врагами, чем перед внешними, а в таком случае и сами они, и все государство устремится к своей скорейшей гибели.

Его утопия звучит скорее как сказка «1001 ночи», Сократ сам упоминает, что воплощение в реальности отличается от теоретической идеи, но при этом читать его доводы очень любопытно. Например, мыслитель считает, что надо отбирать лучших из лучших, «людей из золота» на место стражей и внушать им с рождения, что нет ничего почетнее, чем их миссия «сторожевых псов» народа. Как чистопородные собаки, данные Стражи должны быть злы с чужаками, но приветливы со своими, быть в хорошей физической форме и, главное, иметь высокую нравственность, уберегающую их от соблазнов роскоши и праздной жизни. С детства им нужно объяснять «что такое хорошо и что такое плохо», поэтому Сократ видит пользу в цензуре, ведь неверные идеалы часто прививаются молодежи через литературу. Достается от философа и Гомеру, так как его истории полны несправедливости, боги не только не добры и не олицетворяют закон, но и сами часто поощряют недостойное поведение, зачастую даже служат примером подлости, корысти или безудержной страсти, которая выше разума.

Разве можем мы так легко допустить, чтобы дети слушали и воспринимали душой какие попало и кем попало выдуманные мифы, большей частью противоречащие тем мнениям, которые, как мы считаем, должны быть у них, когда они повзрослеют?
– Мы этого ни в коем случае не допустим.
– Прежде всего нам, вероятно, надо смотреть за творцами мифов: если их произведение хорошо, мы допустим его, если же нет – отвергнем. Мы уговорим воспитательниц и матерей рассказывать детям лишь признанные мифы, чтобы с их помощью формировать души детей скорее, чем их тела – руками. А большинство мифов, которые они теперь рассказывают, надо отбросить.

Нельзя рассказывать юному слушателю, что, поступая крайне несправедливо, он не совершает ничего особенного, даже если он всячески карает своего совершившего проступок отца, и что он просто делает то же самое, что и первые, величайшие боги.
– Клянусь Зевсом, мне и самому кажется, что не годится говорить об этом.
– Как и вообще о том, что боги воюют с богами, строят козни, сражаются – да это и неверно; ведь те, кому предстоит стоять у нас на страже государства, должны считать величайшим позором, если так легко возникает взаимная вражда. Вовсе не следует излагать и расписывать битвы гигантов и разные другие многочисленные раздоры богов и героев с их родственниками и близкими, напротив, если мы намерены внушить гражданам такое убеждение, чтобы никогда никто из них не питал вражды к другому и что это было бы нечестиво, то об этом-то и должны сразу же и побольше рассказывать детям и старики, и старухи, да и потом, когда дети подрастут; и поэтов надо заставить об этом писать в своем творчестве. А о том, что на Геру наложил оковы ее сын, что Гефест был сброшен с Олимпа собственным отцом, когда тот избивал его мать, а Гефест хотел за нее заступиться, или о битвах богов, сочиненных Гомером, – такие рассказы недопустимы в нашем государстве, неважно, сочинены ли они с намеком или без него. Ребенок не в состоянии судить, где содержится иносказание, а где нет, и мнения, воспринятые им в таком раннем возрасте, обычно становятся неизгладимыми и неизменными. Вот почему, пожалуй, более всего надо добиваться, чтобы первые мифы, услышанные детьми, самым заботливым образом были направлены к добродетели.

Интересно рассуждает Сократ о равенстве женщин и мужчин: женщины-стражи хоть и слабее по природе, но в остальном ничем не отличаются, поэтому и образование должны получать такое же, и в гимнастических залах заниматься вместе с мужчинами, и на войну ходить. А так как занятия проводят без одежды, то Сократ считает, что естественно будет возникать интерес к друг другу, поэтому вводит понятие общности женщин и детей (т.е. когда нет жестких рамок для пар и когда родители сразу отдают своего ребенка в «ясли» и не могут определить, какой из младенцев их, считая своими всех детей определенного возраста). Но буквально через несколько строк философ сам себе противоречит, говоря, что лучших надо сводить с лучшими и государство должно устраивать некую жеребьевку, чтобы соединялись достойные с достойными, а те, что похуже - с такими же «плохими». Так что этот момент с образованием пар не очень ясно изложен, как в целом и вообще многое в этих размышлениях.

– Для того чтобы женщина стала стражем, воспитание ее не должно быть иным, чем воспитание, делающее стражами мужчин, тем более что речь здесь идет об одних и тех же природных задатках.

Пусть же жены стражей снимают одежды, раз они будут вместо них облекаться доблестью, пусть принимают они участие в войне и в прочей защите государства и пусть не отвлекаются ничем другим. Но во всем этом, из-за слабости их пола, женщинам надо давать поручения более легкие, чем мужчинам. А кто из мужчин станет смеяться при виде обнаженных женщин, которые ради высокой цели будут в таком виде заниматься гимнастикой, тот, этим своим смехом «недозрелый плод срывая мудрости», и сам, должно быть, не знает, над чем он смеется и что делает. А ведь очень хорошо говорят – и будут повторять, – что полезное прекрасно, а вредное – постыдно.

так же как ты отобрал стражей-мужчин, ты по возможности отберешь и сходных с ними по своей природе женщин и им вручишь их. Раз у них и жилища, и трапезы будут общими и никто не будет иметь этого в частном владении, раз они всегда будут общаться, встречаясь в гимнасиях и вообще одинаково воспитываясь, у них по необходимости – я думаю, врожденной – возникнет стремление соединяться друг с другом. Или, по-твоему, я говорю не о том, что неизбежно?
– Это не геометрическая, а эротическая неизбежность; она, пожалуй, острее той убеждает и увлекает большинство людей.
– И даже очень увлекает. Но далее, Главкон, в государстве, где люди процветают, было бы нечестиво допустить беспорядочное совокупление или какие-нибудь такие дела, да и правители не позволят.
– Да, это совершалось бы вопреки справедливости.
– Ясно, что в дальнейшем мы учредим браки, по мере наших сил, насколько только можно, священные. А священными были бы браки наиболее полезные.

Из того, в чем мы были согласны, вытекает, что лучшие мужчины должны большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с самыми худшими и что потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших – нет, раз наше стадо должно быть самым отборным. Но что это так делается, никто не должен знать, кроме самих правителей, чтобы не вносить ни малейшего разлада в отряд стражей.

Все рождающееся потомство сразу же поступает в распоряжение особо для этого поставленных должностных лиц, все равно мужчин или женщин или и тех и других, – ведь занятие должностей одинаково и для женщин, и для мужчин.
– Да.
– Взяв младенцев, родившихся от хороших родителей, эти лица отнесут их в ясли к кормилицам, живущим отдельно в какой-нибудь части города. А младенцев, родившихся от худших родителей или от родителей, обладающих телесными недостатками, они укроют, как положено, в недоступном, тайном месте.
– Да, поскольку сословие стражей должно быть чистым.
– Они позаботятся и о питании младенцев: матерей, чьи груди набухли молоком, они приведут в ясли, но всеми способами постараются сделать так, чтобы ни одна из них не могла опознать своего ребенка. Если материнского молока не хватит, они привлекут других женщин, у кого есть молоко, и позаботятся, чтобы те кормили грудью положенное время, а ночные бдения и прочие тягостные обязанности будут делом кормилиц и нянек.
– Ты сильно облегчаешь женам стражей уход за детьми.
– Так и следует. Но разберем дальше то, что мы наметили. Мы сказали, что потомство должны производить родители цветущего возраста.
– Верно.
– А согласен ли ты, что соответствующая пора расцвета – двадцатилетний возраст для женщины, а для мужчины – тридцатилетний?
– И до каких пор?
– Женщина пусть рожает государству начиная с двадцати лет и до сорока, а мужчина – после того как у него пройдет наилучшее время для бега: начиная с этих пор пусть производит он государству потомство вплоть до пятидесяти пяти лет

Так же стоит упомянуть о рассуждениях про философов, о том, что именно они должны править государством, о различных слабостях и соблазнах, которые грозят испортить этих выдающихся людей. Вообще, любопытно читать идеи Сократа о просвещении, о том, почему знающий человек может не найти понимания среди толпы: мыслитель приводит интересную аллегорию с пещерой, где люди содержатся в темноте незнания. Ну и, конечно, стоит отдельного упоминания рассказ Сократа о видах власти и о характерах, которые формируются при олигархии, тирании, при демократии или тимократиии.

Так что, подводя итог, читать эту книгу очень легко и занимательно. В чем-то можно поспорить с древнегреческим мыслителем и будет греть мысль, что читатель-то умнее известного философа:) В чем-то можно увидеть современные аналогии, так что актуальности данная книга не теряет. Отдельным плюсом является прекрасная манера повествования, ирония Сократа и мастерство Платона как писателя, так что рекомендую эту книгу любителям классической литературы.

— Вот она, мудрость Сократа: сам не желает никого наставлять, а ходит повсюду, всему учится у других и даже не отплачивает им за это благодарностью.

— Что я учусь у других, это ты правду сказал, Фрасимах, но что я, по-твоему, не плачу благодарностью, это — ложь. Я ведь плачу как могу. А могу я платить только похвалой — денег у меня нет. С какой охотой я это делаю, когда кто-нибудь, по моему мнению, хорошо говорит, ты сразу убедишься, чуть только примешься мне отвечать: я уверен, что ты будешь говорить хорошо.

И в чем только не обвиняли Платона - и в том, что аргументы его слабы, и в том, что он манипулирует в своих дискуссиях, и в том, что он не предлагает реалистичных решений и не дает четких ответов.

И тем не менее, Платон был и остается одним из самых влиятельных философов Западной цивилизации, и чтобы понять это, даже не обязательно читать прекраснейшую "Историю Западной философии" умницы Рассела.

Потому что Платон заставляет задуматься и учит думать. Платон не пытается навязать свое мнение, убедить, переспорить. Он хочет, чтобы с ним спорили. Он хочет, чтобы в его аргументах искали слабые места, и иногда даже специально для этого делает аргументы слабыми. Он хочет, чтобы ему не верили на слово, а сделав над собой интеллектуальное усилие, начали думать.

Платон пишет прекрасно, используя свой эксклюзивный поэтический дар, и как сказал Лосев:

Платон не стал ни поэтом, ни драматургом, ни оратором. Он стал великим философом, сочинения которого, однако, отличались поэтичностью стиля, драматичностью ситуаций и убедительностью ораторской речи.

Перечитывать Платона это большая радость и эксклюзивное удовольствие. И каждый раз открывается что-то новое, еще один горизонт, еще одна ступенька в понимании.

– Если кто-нибудь, несмотря на такое его состояние, спокойно подойдет к нему и скажет ему правду, то есть, что ума у него нет, а не мешало бы его иметь, но что поумнеть можно, если только подчинить себя этой цели – приобретению ума, легко ему будет, по-твоему, выслушать это...?

Структура трактата: поделено на 10 книг (либо разделов), они между собой связаны и друг друга дополняют, так что нельзя взять, к примеру, 8 часть и прочитать только её, ведь многие аспекты и пункты, которые подтверждаются в той же 8 части, расписаны ещё и в других. С помощью диалогов между Сократом и его коллегами развиваются основные темы и подтверждаются различными фактами и уподоблениями. Стоит сказать, что такая форма композиции в виде вопросов и ответов, которые представляют собой некую обратную градацию (от сложного к простому), способствует более лёгкому восприятию/пониманию диалога. Как было уже сказано, диалог посвящён теме справедливости; воспитанию правителей, стражей; модели идеального государства, а также в своём роде Платон с помощью Сократа пытается объяснить, чем же всё же полезны философы, и почему подлинные философы — настоящие справедливые люди, которые занимаются нужным и полезным делом. Именно поэтому в книге чрезвычайная насыщенность философскими рассуждениями, дискуссиями, чтобы как можно более точно подтвердить свою идею многогранности философии и философов.

– Следовательно, Фрасимах, теперь это уже ясно: никакое искусство и никакое правление не обеспечивает пользы для мастера, но, как мы тогда и говорили, оно обеспечивает ее и предписывает своему подчиненному, имея в виду то, что пригодно слабейшему, а не сильнейшему. Поэтому-то я и говорил не так давно, дорогой Фрасимах, что никто не захочет добровольно быть правителем и заниматься исправлением чужих пороков, но всякий, напротив, требует вознаграждения, потому что кто намерен ладно применять свое искусство, тот никогда не действует и не повелевает ради собственного блага, но повелевает только ради высшего блага для своих подчиненных.

Никакое орудие только оттого, что оно очутилось в чьих-либо руках, никого не сделает сразу мастером или атлетом и будет бесполезно, если человек не умеет с ним обращаться и недостаточно упражнялся.

– Стало быть, кто наилучшим образом чередует гимнастические упражнения с мусическим искусством и в надлежащей мере преподносит их душе, того мы вправе были бы считать достигшим совершенства в мусическом искусстве и осуществившим полную слаженность гораздо более, чем тот, кто настраивает струны.

– Ясно, что оно [Государство] мудро, мужественно, рассудительно и справедливо.

– А кто охотно готов отведать от всякой науки, кто с радостью идет учиться и в этом отношении ненасытен, того мы вправе будем назвать философом.

– Вот и считай, что я утверждаю это и о том, что порождается благом, – ведь благо произвело его подобным самому себе: чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и зрительно постигаемым вещам.

Она [арифметика] заставляет душу пользоваться самим мышлением ради самой истины.

В самом деле, все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не меньше наблюдается это и в государственных устройствах.

– Итак, поскольку имеются три вида удовольствии, значит, то из них, что соответствует познающей части души, будет наиболее полным, и, в ком из нас эта часть преобладает, у того и жизнь будет всего приятнее.

А раз мы заслужим себе награду, словно победители на состязаниях, отовсюду собирающие дары, то и здесь, и в том тысячелетнем странствии, которое мы разбирали, нам будет хорошо.