А.С. Пушкин писал, что «одной любви музыка уступает». Прочитав эту книгу, я не соглашусь с классиком: нет, не уступает! И, может быть, даже наоборот: любовь в чем-то оказывается проще, понятнее и объяснимее, чем музыка. Музыка - вообще какое-то сверхчеловеческое волшебство, и если людям дано его чувствовать, надо расценивать это как дар свыше, божественное благо и вообще что-то сакральное.
Это была хорошая книга – в меру увлекательная, написанная с тонким юмором и глубоким знанием дела, в котором смешан и талант математика, и знания акустика, и идеи историка, и интуиция психолога, и открытия фольклориста. Читать было очень интересно, хотя и сложно: видимо, все же, расчет делался на музыканта или, по крайней мере, человека с консерваторским или музыковедческим образованием. Я же, читая, все время чувствовала, что меня учили музыке как-то не так – не математически, не акустически, не логически, а только праксеологически. Думаю, что кое-что оказалось для меня за пределами понимания, поскольку я не раз упускала мысль автора, когда он рассуждал о тониках и альтах, о гаммах и расстояниях между звучанием нот. В этом плане мое понимание было фрагментарным, но даже при этом я получила массу новой информации и несчетное количество положительных эмоций. Да что говорить: мне просто очень нравилось это читать, и я радовалась, что каким-то странным образом я вышла на такую книгу.
Мне нравилась ее высокая плотность информации: в ней нет никакой воды и нет ненужных упрощений и популяризации. Мне импонировала авторская стилистика – приглашающая, интерактивная, растолковывающая. Мне подходили ее иллюстрации: музыкальные произведения и фрагменты, иллюстрирующие логику автора, в большинстве случаев были мне знакомы (я даже знаю, как отвратно для европейского уха звучит оркестр гамелан!), словно были рассчитаны на мой почти дилетантский уровень, и мне не приходилось всякий раз «бегать» в Интернет, чтобы прослушать тот или иной музыкальный отрезок. Музыка во мне звучала сама на протяжении всего чтения, я напевала ее и играла, чувствовала, что и мне в этом нет преград, но от этого еще сильней завидовала профессиональным музыкантам, которым под силу понимать и создавать музыку. Я любовалась внутренней эстетикой текста (хотя и понимала, что автор слегка красуется), создаваемой, среди прочего, названиями глав: «Стаккато: Атомы музыки», «Кон мото: Порабощенные ритмом», «Пиццикато: Цвет музыки», «Мистериозо: Все идет от головы», «Парландо: Почему музыка говорит с нами». И если раньше меня интересовала в основном семиотика музыки, ее функциональная привязанность к человеческой повседневности, то сейчас мои горизонты значительно расширились, и я стала воспринимать ее не просто «seriozo», а «molto seriozo», и при этом она не лишилась своего волшебства.