5. Контаминация двух идиом/коллокаций в высказывании

К этому классу относятся случаи, когда в рамках одного высказывания объединяются две идиомы или коллокации. В зависимости от того, как представлены фразеологические единицы, можно выделить два раздела, хотя некоторые примеры все равно окажутся промежуточными.

5.1. Две идиомы / коллокации проявляются частично и контаминируются. Схематическая запись: идиомы / коллокации АБ и ВГ появляются в тексте в виде АГ (или БГ, или АВ, или БВ).

Эталонный пример:

«Выпьем, дружок, за наше ячменное горе» («Полночь в Москве…», 1931) – в этой строке словосочетание ячменное горе возникает из контаминации идиомы горькое горе и коллокации ячменная водка (виски). Контаминация поддерживается семой ‘горечи’ в обоих фразеологических словосочетаниях. Привлечение коллокации объясняется не только контаминацией – ее наличие подтверждает как тема выпивки (выпьем, а также в следующей строке еще один призыв, включающий в себя идиому, – выпьем до дна!), так и шотландская тема в той же строфе («Есть у нас паутинка шотландского старого пледа»).

5.2. Две идиомы / коллокации проявляются полностью или одна идиома / коллокация осложнена элементом другой. Схематическая запись: идиомы / коллокации АБ и ВГ возникают в тексте либо в виде АБВГ, либо в виде АБ+В.

Эталонный пример:

«То всею тяжестью оно идет ко дну» («В огромном омуте прозрачно и темно…», 1910) – в этой строке речь идет о сердце. То, что с ним происходит, описывается с помощью приведенной целиком идиомы идти ко дну, которая осложняется фрагментом другой: существительное тяжесть взято в качестве синонима из идиомы с тяжелым сердцем / тяжело на сердце (идиоматический смысл последнего фразеологизма в тексте буквализуется).

6. Контаминация более двух идиом / коллокаций в высказывании. Сложные случаи

К этому не очень обширному классу относятся сложные случаи, когда в высказывание включено более двух идиом / коллокаций.

Схематическая запись: идиома / коллокация АБ, ВГ, ДЕ… проявляется в тексте в сложном виде (как АВД, или АБГД, или ДБГА и т. п.).

Эталонный пример: «И, как птенца, стряхнуть с руки / Уже прозрачные виденья!» («Грифельная ода», 1923). Этот пример подробно разобрал О. Ронен: коллокация стряхнуть с руки что-либо осложнена выражением стряхнуть виденья, которое, по мысли исследователя, восходит к идиоматическому выражению стряхнуть сон. К тому же семантическая связь видения и птенца – это развитие поэтического клише крылатый сон. Наконец, прозрачные виденья можно понимать как призрачные виденья (призрачные и прозрачные предстают синонимами) [Ronen 1983: 147–148].

Прежде чем перейти к подробному рассмотрению каждого класса, позволим себе добавить несколько комментариев к классификации. Неверно было бы считать, что каждый следующий класс логично и механически продолжает предшествующий. Скорее выделенные классы было бы справедливее сравнить с окружностями, в центре которых выделяется группа «чистых» примеров, а на периферии – группа примеров переходных. Края этих окружностей накладываются друг на друга, поэтому одно и то же высказывание в некоторых случаях может быть отнесено и к другому классу.

Как мы отмечали выше, каждый следующий класс может включать в себя характерные черты класса предыдущего. С этим связан ряд нюансов организации материала. Так, например, к классу 1 отнесены не только случаи употребления идиом в «чистом» виде, но и модифицированные идиомы (но так, что их идиоматический смысл несомненно опознается читателем). Поэтому в следующем классе (2) рассматриваются примеры, в которых не только «чистая» идиома читается в двух планах, но и идиома модифицированная.

В классе 3 выделяются случаи, когда идиома лексически проявляется в тексте, однако теряет свой идиоматический смысл (то есть она оказывается только лексическим мотиватором высказывания). Этот тип трансформации фразеологического выражения включается в следующие классы – 4, 5 и 6, где таких примеров десемантизации будет достаточно много. Однако в этих классах в тех случаях, когда мы сталкиваемся с семантическим эффектом, характерным для класса 3, сам эффект будет осложнен эффектами, присущими тому классу, в котором рассматривается высказывание.

Другой пример: в классе 4 выделяется большой и чрезвычайно важный для поэтики Мандельштама класс синонимического развития / переосмысления коллокации или идиомы. Этот подкласс отличается от класса 2 тем, что идиоматический смысл в большей части примеров исчезает или далеко не сразу осознается читателем. Часто окказиональная синонимия связана с десемантизацией идиоматического смысла (см. класс 3). Однако соседний в классе 4 подкласс изоритмических и фонетических замен устроен так, что в некоторых случаях фразеологический смысл в высказывании сохраняется. В отдельных примерах спаянность слов в идиоме такова, что, даже если одно слово вытесняется и заменяется другим, оставшееся слово может транслировать идиоматический смысл и проецировать на значение представленного в высказывании слова семантику слова утраченного. По мере изложения материала мы старались указывать, какой семантический эффект возникает в том или ином случае.

Класс 5 включает в себя семантические эффекты, присущие предшествующим классам. Это значит, что в определенных фрагментах, например когда контаминируются два устойчивых выражения, идиоматический смысл все равно проявляется в высказывании. Такие случаи, однако, редки. Чаще (как в 5.2) идиома сохраняет свой языковой смысл, однако из‐за осложнения другой идиомой или коллокацией в высказывании происходит сильный смысловой сдвиг (иногда такой, что идиоматический смысл исчезает). Теоретически многие примеры группы 5.2 можно было рассмотреть как подгруппу класса 2 (эти классы-окружности в чем-то, несомненно, пересекаются друг с другом), однако для нас было важно, что семантический эффект в 5.2 достигается за счет наложения на идиому другой идиомы / коллокации.

Суммируя эти соображения, можно сказать, что ведущим принципом классификации для нас был тип работы Мандельштама с фразеологическим планом языка: от простого употребления идиомы / коллокации через разного рода обыгрывания и замены к взаимоналожению нескольких фразеологических единиц в высказывании. Это движение соответствует движению от простого к сложному. Одновременно мы пытались проследить, что происходит с семантикой идиомы (она сохраняется, проявляется в двух планах, понимается буквально, варьируется, осложняется другой идиомой, которая, в свою очередь, также может проходить через указанные стадии и т. п.).

Мы не стремились исчерпать все случаи работы поэта с фразеологическим планом языка. Тем не менее мы сочли возможным привести как можно больше примеров внутри каждого класса. Поскольку мы считаем, что работа с фразеологией – ключевой прием создания смыслов в поэзии Мандельштама, нам было важно показать, что в подавляющем большинстве текстов поэта этот прием так или иначе проявляется.

Примеры в классе 1 даются в основном списком и без комментариев – это отправная точка, свидетельствующая о том, что фразеологический пласт языка в своем простом, нормативном виде для Мандельштама играл существенную роль. При этом каждая группа стандартного использования идиоматики снабжена небольшой преамбулой. В дальнейших группах (2–6) все примеры комментируются.

Все цитаты, как правило, приводятся по изданию [Мандельштам 2001], в скобках указывается название и дата создания текста (датировки взяты в основном из указанного издания). Если текст цитируется по другому изданию, это специально оговаривается. Поскольку мы указываем первую строку / название стихотворения, мы не даем библиографической ссылки в каждом примере – читатель легко найдет интересующий его текст по авторитетным изданиям. Курсивы в цитатах из Мандельштама везде наши.

Идиомы и коллокации восстанавливаются и выверяются нами по словарям Даля, Михельсона, Ушакова, а также по фразеологическим словарям (Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. М.: Советская энциклопедия, 1968; Фразеологический словарь русского литературного языка конца XVIII–XX вв.: В 2 т. / Под ред. А. И. Федорова. Новосибирск: Наука, 1991). Учитываются также вхождения выражений в литературный язык (по данным Google Books и НКРЯ). Идиомы и коллокации, как правило, приводятся без словарных ссылок, за исключением сложных и спорных случаев. Примеры употребления коллокаций/идиом в предшествующих стихам Мандельштама текстах тоже, как правило, не указываются, но цитируются в случаях, требующих дополнительной аргументации.

Идиоматика у Мандельштама. Классы 1–6

1. ПРОЯВЛЕНИЕ ИДИОМЫ/КОЛЛОКАЦИИ В ВЫСКАЗЫВАНИИ

Этот класс составляют случаи, когда высказывание содержит идиому в том виде, в каком она обычно выражается в языке, и идиома сохраняет свой идиоматический смысл. В высказывании также могут сочетаться несколько идиом, однако их семантика не интерферирует. В данный класс включены также некоторые яркие случаи употребления коллокаций.

В этом же разделе рассматриваются примеры, когда идиома представлена в модифицированном виде (изменена ее сочетаемость, в нее добавлено слово и т. п.), однако идиоматический смысл выражения все равно играет в высказывании ключевую роль.

Схематическая запись: идиома АБ проявляется в тексте непосредственно (или идиома АБ проявляется в тексте как АхБ, где х – добавленный элемент).

Эталонный пример:

«Я повторяю еще про себя под сурдинку» («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931) – идиома под сурдинку дана в своем непосредственном значении.

Этот раздел нужно рассматривать как отправную точку для всех остальных. В нем мы выборочно приводим образцы употребления идиом и коллокаций, подробно их не анализируя. Однако сама по себе фиксация использования «готовой» лексики в стихах очень важна: многочисленные примеры показывают, что для Мандельштама (начиная с самых ранних стихов) идиомы и коллокации – привычный языковой материал, лежащий в основе поэтических высказываний.

1.1. Нормативное употребление

В эту группу входят выражения, связанные с разговорной экспрессией (восклицания, проклятия), пословицы, поговорки и идиоматические сочетания, которые в рамках стихотворения используются нормативно, в соответствующем их значению контексте. Подобные таблицы с примерами разговорно-бытовых элементов (в том числе синтаксических конструкций) приведены в исследовании Ю. И. Левина [Левин 1998: 132–134]. Наш перечень пересекается со списками ученого, но мы охватываем больший круг устойчивых сочетаний, включая в него пословицы и иногда – коллокации.

Идиомы и коллокации здесь представлены в своих словарных значениях, семантических сдвигов нет или они минимальны.

Примеры даны списком, в хронологическом порядке, как правило без комментария.

Глубокой тишины лесной («Звук осторожный и глухой…», 1908)

И слово замирает на устах («Мой тихий сон, мой сон ежеминутный…», 1908?)

Наверх всплывает, без усилий («В огромном омуте прозрачно и темно…», 1910)

С самого себя срываю маску («Темных уз земного заточенья…», 1910)

Он подымет облако пыли («Отчего душа так певуча», 1911)

Я вижу дурной сон («Сегодня дурной день…», 1911)

«Господи!» – сказал я по ошибке («Образ твой, мучительный и зыбкий…», 1912)

Впереди густой туман клубится («Образ твой, мучительный и зыбкий…», 1912)

В мозгу игла, брожу как тень («Шарманка», 1912)

Если я на то имею право («Золотой», 1912)

Какая беда стряслась! («Я вздрагиваю от холода…», 1912)

И в полдень матовый горим, как свечи («Лютеранин», 1912)

Будет и мой черед («Я ненавижу свет…», 1912)

И в ярлыках не слишком тверд («Американ бар», 1913)

Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо («Мы напряженного молчанья не выносим…», 1913)

Бессмертны высокопоставленные лица («Египтянин» – «Я выстроил себе благополучья дом….», 1913?)

И с чистой совестью, на шлюпке, / Вернуться на родной фрегат! («Веселая скороговорка…», 1913)

Как трудно раны врачевать! («Отравлен хлеб, и воздух выпит…», 1913)

В сетях соперницы-злодейки («Кинематограф», 1913)

Она заламывает руки («Кинематограф», 1913)

Громоздкая опера к концу идет («Летают Валькирии, поют смычки…», 1913)

Зловещий голос – горький хмель («<Ахматова>», 1914)

Орлиным зреньем, дивным слухом («Encyclica», 1914)

Прежде чем себя нашел («Посох», 1914)

Пусть имена цветущих городов / Ласкают слух значительностью бренной («Пусть имена цветущих городов…», 1914)

Славу свою и покой вкушать («В белом раю лежит богатырь…», 1914)

– Только я мою корону / Возлагаю на тебя («О свободе небывалой…», 1915)

Но, видите, само признанье с уст слетело («– Как этих покрывал и этого убора…», 1915)

Я слышу Августа и на краю земли («С веселым ржанием пасутся табуны…», 1915)

Не диво ль дивное, что вертоград нам снится («В разноголосице девического хора…», 1916)

С такой монашкою туманной / Остаться – значит быть беде («Не веря воскресенья чуду…», 1916)

– Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла («Золотистого меда струя из бутылки текла…», 1917)

Пока еще на самом деле / Шуршит песок, кипит волна («Еще далеко асфоделей…», 1917)

Нам только в битвах выпадает жребий («Tristia», 1918)

На дворе мороз трещит («Чуть мерцает призрачная сцена…», 1920)

На грудь отца в глухую ночь / Пускай главу свою уронит («Вернись в смесительное лоно…», 1920)

Но я тебя хочу («Я наравне с другими…», 1920)¹⁴

И все, чего хочу я, / Я вижу наяву («Я наравне с другими…», 1920)

И так устроено, что не выходим мы / Из заколдованного круга («Я в хоровод теней, топтавших нежный луг…», 1920)

И земля по совести сурова («Умывался ночью на дворе…», 1921)

Видно, даром не проходит («Холодок щекочет темя…», 1922)

Я не знаю, с каких пор / Эта песенка началась («Я не знаю, с каких пор…», 1922)

На пороге новых дней («Век», 1922)

Но, видит Бог, есть музыка над нами («Концерт на вокзале», <1923?>)

Мы только с голоса поймем («Грифельная ода», 1923)¹⁵

И я хочу вложить персты / В кремнистый путь из старой песни, / Как в язву… («Грифельная ода», 1923)¹⁶

Под хлыст войны за власть немногих («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)

Из года в год, в жару и в лето («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)

Из поколенья в поколенье («Опять войны разноголосица…», 1923–1929)

…человека, / Который потерял себя («1 января 1924»)

Все время валится из рук («1 января 1924»)

Не обессудь, теперь уж не беда, / По старине я принимаю братство («1 января 1924»)

Лишь тень сонат могучих тех («1 января 1924»; тень чего-либо)

Мне не с руки почет такой («Нет, никогда, ничей я не был современник…», 1924)

Изолгавшись на корню («Жизнь упала, как зарница…», 1924)

Цыганка вскидывает бровь («Сегодня ночью, не солгу…», 1925)

Еле дух переводя, бегут курдины («О порфирные цокая граниты…» («Армения, 9»), 1930)

Чур-чур меня! Далеко ль до беды! («Какая роскошь в нищенском селенье…» («Армения, 10»), 1930)

Чего ж тебе еще? Скорей глаза сощурь («Лазурь да глина, глина да лазурь…» («Армения, 12»), 1930)

Пропадом ты пропади, говорят («Дикая кошка – армянская речь…», 1930)

Сгинь ты навек, чтоб ни слуху, ни духу («Дикая кошка – армянская речь…», 1930)

И всю ночь напролет жду гостей дорогих («Я вернулся в мой город, знакомый до слез…», 1930)¹⁷

После меня хоть потоп («Ночь на дворе. Барская лжа…», 1931)¹⁸

И да хранит тебя Бог! («Ночь на дворе. Барская лжа…», 1931)

Устриц боялся и на гвардейцев глядел исподлобья («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931)

Я повторяю еще про себя под сурдинку («С миром державным я был лишь ребячески связан…», 1931)

Он Шуберта наверчивал, / Как чистый бриллиант («Жил Александр Герцевич…», 1931)

И всласть, с утра до вечера / <…> Играл он наизусть («Жил Александр Герцевич…», 1931)

Ручаюсь вам – себе свернете шею! («Полночь в Москве…», 1931)

Изобрази еще нам, Марь Иванна! («Полночь в Москве…», 1931)¹⁹

Проводишь взглядом барабан турецкий («Захочешь жить, тогда глядишь с улыбкой…» («Отрывки уничтоженных стихов, 3»), 1931)

Держу пари, что я еще не умер, / И, как жокей, ручаюсь головой <…> Держу в уме, что нынче тридцать первый… («Довольно кукситься…», 1931)

Я припомнил, черт возьми! («На высоком перевале…», 1931)

Еще далеко мне до патриарха / <…> Еще меня ругают за глаза («Еще далеко мне до патриарха…», 1931)

У всех лотков облизываю губы («Еще далеко мне до патриарха…», 1931)

Сказать ему, – нам по пути с тобой («Еще далеко мне до патриарха…», 1931)

То Зевес подкручивает с толком («Канцона», 1931)

Был старик, застенчивый, как мальчик («Ламарк», 1932)

А мне уж не на кого дуться («О, как мы любим лицемерить…», 1932)

И в спальню, видя в этом толк («Увы, растаяла свеча…», 1932)

Пустая, без всяких затей («Квартира тиха, как бумага…», 1933)

Имущество в полном порядке («Квартира тиха, как бумага…», 1933)

Видавшие виды манатки («Квартира тиха, как бумага…», 1933)

Хорошие песни в крови («У нашей святой молодежи…», 1933)

С бесчисленным множеством