Поэзия Мандельштама, как показывает наша работа, развивалась именно на основе этого принципа. Он позволял тексту одновременно быть предельно сложным, но и достаточно простым, чтобы быть читаемым, мнемоничным и транслироваться в культуре. Или, иначе говоря, он обеспечивал тексту возможность быть и «поэзией сдвигов», и «поэзией формул», порождая двойной эффект темноты и внутренней семантической связности.
Если трудный и не во всем понятный поэтический текст строится на последовательном переосмыслении фразеологии, то его повышенная непредсказуемость компенсаторно уменьшается благодаря идиоматике.
Повышенная метрическая предсказуемость, иными словами, компенсируется семантической непредсказуемостью поэтического текста.
Эта задача была решена за счет ослабления синтаксиса и чрезвычайного усложнения поэтической семантики
Это отношение связано не только с вниманием к идиомам и фраземам, но и с их постоянным переосмыслением. Можно сказать, что Мандельштам воспринимал идиоматику в двойной оптике: и как спаянные слова, и как слова, механически соединенные, то есть как свободные словосочетания. Это особое видение позволяло ему как изменять фразеологическую семантику, так и отталкиваться от лексического состава идиомы и на его основе создавать уникальные поэтические смыслы. Именно так русский язык стал для Мандельштама самым главным «вдохновителем» (пользуясь словом Гумилева).
О проекте
О подписке