1

Новый двор. Никак не мог привыкнуть к нему, хотя мы жили тут с новогодних праздников – почти полгода уже. На старой улице было лучше, где вдоль дороги росли высокие клены и тополя. Белый пух можно было поджигать спичками, и он вспыхивал. Синеватый огонь бежал по улице с нами наперегонки. Главное было вовремя затоптать, пока баба Клава с последнего дома не заметила. Она же потом постучит в каждое окно и заявит, что дети едва не устроили пожар. Потом еще попьет чаю в каждом доме, будет долго жаловаться на жизнь. Когда она сидела на кухне – маленькая и сухая в черном платке, она занимала, казалось, весь дом. Каждый шаг под ее подозрительным и осуждающим взглядом, словно я пух прямо в доме собирался жечь. А еще от нее всегда пахло золой и соляркой. Это она печку соляркой растапливала, а газеты берегла и связывала в большие тюки.

Теперь баба Клава далеко отсюда. Новая квартира на новостройке и, казалось бы, минут десять на автобусе и еще шагов сто пешком, по уже так не побегаешь по тротуарам, не покопаешься в кучах речного песка, который то и дело подвозили соседи для так и не начавшейся стройки, не покидаешь камушки в арык, где резвились среди тины и старых разбухших в воде ботинок жирные лягушки. А трубы, на которых мы с друзьями пересказывали друг другу страшные истории по вечерам и потом боялись идти домой… Хотя, в этом году их все-равно собирались уложить под землю.

– Слава, вынеси мусор!

Это голос мамы из кухни – как приговор. Я всегда с ужасом ждал, что красное ведро под раковиной наполнится и придется идти с ним через весь двор к мусорным бакам по нелюбимому двору. Я даже старался мусор выкидывать пореже и украдкой трамбовал его ногой. Но он все равно неумолимо копился. Ладно, может на этот раз повезет и все пройдет быстро. Всего две минуты, если бегом. Вон с балкона эти баки видны, даже пустые еще.

– Слава!

– Иду я, иду.

Моя уютная комната прощалась со мной, словно я на войну собирался. Не очень ровно убранная кровать приглашала поваляться с книжкой, которых на полке была целая библиотека. На столе с ящиками, заваленными всякой всячиной, лежала раскрытая толстая тетрадь, в которой корявыми строчками продолжался давно начатый рассказ. Сегодня я украшал его рисунками, а потом плавно перешел на комикс, расчертив клетчатые листы ровными квадратами. Цветные ручки требовали продолжения. Я вздохнул, сунул тетрадь в ящик стола под альбом со старыми монетами. Вспомнил, что монеты уже год как собирался почистить зубным порошком.

Мама стояла в дверях с полным ведром. Сверху уместились горкой изорванные прошлогодние тетрадки. Вот знал же, что спешить не нужно, может тогда сегодня и не пришлось бы идти.

На маме был привычный рабочий костюм – юбка и пиджак в толстую серую клетку. В нем она по утрам уходила в свой институт, а поздно вечером приходила с сеткой, из которой торчали батон, огурцы и пакет молока.

– Мам, ты чего? Воскресенье же.

– Тетя Нина зайдет. Пойду в магазин, поищу что-нибудь к чаю.

Тетю Нину я знал плохо, только по многочасовым маминым разговорам по телефону вечерами, но заранее ее не любил.

– Может и мусор тогда? – предположил я.

– И потом с ведром в магазин? Не выдумывай. Иди уже.

Я нацепил сандалии и пошел.

В прихожей приятно пахло этими пупырчатыми рыжими обоями. Мама вроде называла их «пеноплен». Нажмешь пальцем и на время отпечаток вдавленный остается. На вешалке болталась моя куртка, вроде бы и не нужная сейчас, но в ней куча карманов. А в футболке ни руки, ни складной ножик деть некуда. В карманы шорт пихать неудобно.

Я тихонько снял куртку.

– Плюс двадцать с утра, – сказала вездесущая мама.

– Мне холодно.

В куртке я всегда себя увереннее чувствовал. Я родился в год Олимпиады в Москве и по идее должен был вырасти атлетом – грозой всей улицы и соседних улиц тоже. Но атлетом я не вырос, скорее наоборот. В школе меня особо не дразнили за цыплячьи коленки и руки-палочки, даже помогали таскать макулатуру, чтобы я не сложился пополам. Ну так я пионерским отрядом руководил, пока перед летними каникулами не сказали, что галстуки больше не нужны, да и я тоже. Как там оно будет осенью? Уже заранее я начал стыдиться своего тощего скелета под футболкой, а вот в куртке я выглядел немного приличнее.

Четыре пролета вниз. Мусоропровод тут был, только заваренный умелым сварщиком, чтобы не кидали мусор. А жаль, он бы решил много проблем. В подъезде витал запах кошек и краски. Краской от соседей тянуло, хотя самих соседей я даже в глаза не видел. А кошки просто заходили в вечно распахнутые деревянные двери, делали свои дела, ориентируясь на первопроходца и уходили спать в подвал.

У входной двери я остановился. В проеме виднелась мусорка, сразу за кирпичной трансформаторной будкой. На вытоптанную поперек лужайки дорожку высокие клены бросали густую тень. В такой тени можно спрятаться от кого угодно. Деревья даже выше, чем на старой улице. Этот район по привычке называли новостройкой, а дома тут стояли уже лет двадцать. Деревья успели вырасти, а лавочки у подъездов обветшать. Новые дома начали строить за теплотрассой, но сейчас там стояли только белые коробки без окон, загаженные собаками и местной шпаной. Уже и не достроят, наверное, никогда.

Вспомнив о шпане, я осмотрелся, поглядел на свисающие с этажей балконы. Никого. Дрыхнут или уже за теплицу ушли. По мне так оба варианта хороши. Я сжал ручку ведра и торопливым шагом заспешил к мусорке. Солнце уже поднялось над плоскими крышами пятиэтажек. Теплое утро обещало превратиться в полуденный зной, когда даже стрекозам лень подниматься из высокой травы у теплотрасс и охотиться на вездесущих мошек. Я опрокинул ведро в глубокий плохо пахнущий бак, постучал краем ведра, вытряхивая прилипшие салфетки. Приоткрытая дверь подъезда звала обратно к любимым книжкам, недорисованному комиксу и недопитому чаю на столе в кружке с переводной картинкой.

– Эй, Пушкин!

Голос с балкона разрушил мои мечты о хорошем дне. Я сделал вид, что не слышу и заторопился к подъезду. Пустое ведро больно било по голым ногам. Передо мней бежала моя же тень, на которой кудрявой шапкой возвышались волосы, дрожащие от бега. Те самые, которые я так умолял срезать. И только умиленные вздохи бабушки, и противное сюсюканье ее соседок – «какие красивые локоны» – мешали маме это сделать. Я дал себе обещание сделать это самостоятельно, как только подвернется подходящий случай и настроение.

– Э, – недовольный голос гаркнул сверху. Это Пашка с соседнего подъезда, чей балкон углом выходит на наш. Он был года на четыре старше меня. Каждое утро дымил отцовскими сигаретами и осматривал двор. Ко мне он принялся цепляться, едва я показался во дворе после переезда.

– Сюда посмотрел! Слыш, я те ноги вырву, если еще раз увижу.

Я торопливо юркнул в подъезд и на всякий случай прикрыл за собой дверь. Из подъезда повеяло прохладой и свободой. Еще одна битва бесславно выиграна, хотя и ненадолго.

Я ожидал, что мамы уже нет, но она все еще стояла в прихожей и разглядывала себя в зеркало. Волнистые волосы она уложила назад. Это у меня в нее такой кошмар на голове. Тонкие губы мама накрасила бледной помадой и теперь осматривала результат.

– Ты же за хлебом и тортом, – напомнил я.

– Да, – рассеяно сказала мама и убрала помаду. – Слава, присядь на минутку. Мне нужно сказать тебе кое-что.

Такие разговоры мне не нравились. Ничего хорошего они не обещали. Наверняка опять будет убеждать меня перейти в новую школу, которая в соседнем дворе, где я никого не знал и где вряд ли мне сильно рады. Моя старая школа – тоже не подарок, конечно, но к ней я по крайней мере привык и почти всех знал. Как обращаются с новичками я тоже был в курсе.

Я присел на край прихожей, которая протестующе скрипнула. Старые тапки внутри зашуршали и рухнули куда-то вниз.

– Тетя Нина сегодня приедет, – начала мама.

– Ты говорила.

– Подожди. Она не только в гости заедет, но и по делу. У нее там какие-то неприятности и ей нужно уехать срочно на несколько недель. В общем, она попросила, чтобы ее дочка Саша пожила это время у нас.

Присел я не зря. Мой дом – моя крепость. Эти слова были для меня не просто поговоркой. Тут я действительно прятался от всего, среди своих книжек, фотографий, альбомов с рисунками. И от злобных семиклассников с параллельного класса, и от истеричной учительницы по математике, от плохих новостей, смерти дедушки, Пашки с соседнего подъезда. И тут вдруг какая-то Саша. Девочка, которую я в жизни не видел и не очень-то мечтал увидеть. Я надеялся, что ей не полтора года и не придется вынимать из слюнявого рта клочки моих рисунков и коллекционные монеты.

– Мам, у нас не так много места.

Конечно, я так не думал. Квартиру мы купили двухкомнатную и мне досталась настоящая большая спальня, которую я быстро переоборудовал под себя, перетащив из старого бабушкиного дома все свои книжки, рисунки, коллекции, игрушки и даже самодельный парусник, занявший место на подоконнике. Мама обитала в зале на складном диване, заодно заведуя телевизором.

– И в свою комнату я ее не пущу!

Мама примирительно погладила меня по волосам, отчего они еще больше вспружинились.

– Не переживай. Она чуть старше тебя и таскать у тебя фломастеры точно не будет.

– Да? А спать то она где будет? А вещи? У нее же будут с собой какие-нибудь вещи.

– Мы что-нибудь придумаем, – мама снова взглянула в зеркало. – Найдем место. В зале, например или на кухне. Кухня у нас большая, правда?

Мама щелкнула меня по носу и принялась обуваться.

– Запри дверь. Я постараюсь побыстрее. Если позвонит бабушка, скажи, что завтра приехать не сможем.

Я угрюмо кивнул. День точно не обещал быть чудесным. Для полного счастья меня еще можно отправить вечером в магазин за какой-нибудь солью, когда Пашка со своими дружками сидит на лавочке у подъезда.

– Соли купи, – хмуро сказал я.

– А что, закончилась?

– Не знаю.

Вернувшись в комнату, я закрыл дверь и рухнул на кровать лицом вниз. Долго слушал жужжание мух и крики малышей за окном, копавшихся в песочнице. Дважды хлопнула дверь подъезда. Послышались звонкие хлопки рукопожатий «с размаху» как любили делать старшеклассники в моей школе. Шпана выползала на прогулку.

Я перевернулся, долго бродил глазами по корешкам книг на полке. Читаны-перечитаны. Толстый том Уэллса мне мама подарила. Долго не читал, думал, что взрослая чушь судя по очень нечетким картинкам. Оказалось, что интереснее книги я еще не читал. Дважды снилось, как я лежу под градом и смотрю в лицо бронзового сфинкса, а рядом перевернутая машина времени. А вот доктор Моро меня напугал до жути. Специально пролистывал побыстрее эту повесть, затесавшуюся между человеком-невидимкой и марсианами из «Войны миров», даже картинки смотреть не хотел. Рядом Жюль Верн – от зеленой тонкой книжки с пятнадцатилетним капитаном до синей и яркой с двумя историями о путешествии на Луну. Первая – одни расчеты и проекты, и она нравилась мне больше всего. Заложенный закладкой томик про капитана Немо стоял чуть в стороне недочитанный в четвертый раз, а рядом с ним красный клееный том «Острова сокровищ» с невнятным рисунком. У друга Лешки была другая, лучше – прошитая и с картой на обложке. Ее, казалось, и читать интереснее. Он мне давал ее почитать трижды, а меняться ни в какую не хотел, хотя сам так и не дочитал. Книжки для учебы сдвинуты в дальний угол до следующего года.

Я сел, обвел комнату взглядом. Нет, тут и самому места мало. Не шкаф же с одеждой наш на двоих с мамой убирать, чтобы диван поставить. Стол свой я тоже двигать не дам. Стоит удобно, возле окна. Свет и свежий воздух опять-таки. Нет, одни неприятности с этими мамиными подругами. Лучше бы их вообще не было.

Рассердившись от собственных мыслей, я дважды прошелся по комнате. Сел за стол и достал толстую тетрадку из-под альбома с монетами. Моя история про космических пиратов, начавшаяся неровным текстом и перекочевав в иллюстрации, продолжилась комиксом, но совсем никак не хотела развиваться. Герой был слишком силен, и я устал придумывать ему все более и более злых и мощных врагов. Я написал «продолжение следует», перевернул лист и принялся рисовать флаг Марсианской республики – как я его представлял.

Звонок в дверь меня отвлек и напугал. У мамы есть ключ, больше я никого не ждал. И звонок у нас неприятный – громкий. Не то что у соседей. У них птичья трель, которую хорошо слышно через тонкие стены.

Я вышел в коридор, долго прислушивался, надеясь, что кто-то просто ошибся дверью и уже ушел. Но звонок повторился.

– Кто там? – я посмотрел в глазок. На округлой площадке перед моей дверью маячила такая же округлая голова с волосами, стриженными «под горшок» и слегка прикрывавшими торчащие уши, большими глазами, под которыми круглый год были рассыпаны веснушки.

– Открывай, я это!

Лешка. Я глазам не поверил. Быстро сладил с заедающим замком и открыл дверь. Лешка тут же влетел в прихожую и втащил за собой велосипед с низкой рамой, на котором мы колесили всей улицей прошлым летом, весело звеня в звонок и распугивая кошек.

– Привет, – он пожал мне руку и вытер рукавом нос. – Звоню-звоню…

– Не слышал, – соврал я. – Ты откуда здесь?

Переезжая, я дал Лешке адрес как бы на всякий случай, зная, что вряд ли он доберется сюда с нашей родной улицы. Хотя Лешка утверждал, что знает этот дом, и кто-то из его одноклассников живет именно в нем. Или в соседнем.

– Приехал, – коротко пояснил он.

– А мама знает?

– Ты что! Она мне голову оторвет. Ну, как ты тут? Показывай комнату.

Своей собственной комнаты у Лешки не было никогда, он делил ее с двумя младшими братьями, а через две двери в ней свободно шастали все кому не лень.

– Ничего, – он осмотрелся, завистливо уставился на стол. Тетрадку я забыл убрать, но Лешку больше интересовали деревянные кораблики и фигурки, которые мы еще осенью вырезали из обломков старого пня.

– Сохранил все? А мой Сильвер где?

Сильвер в пластилиновом камзоле нашелся за глобусом.

– Ну, круто у тебя, – он сел на кровать и принялся рыться в карманах. – Сыграем?

Я вынул из ящика стола самодельный кошелек из старых открыток. Так его не открывай, цветные фантики от жвачек всегда были прижаты параллельными или крестовыми зажимами.

– Турбачи есть?

– Не а, – я порылся в фантиках.

– А у меня есть, – он с гордостью показал цветные хрустящие вкладыши с машинами. – Мамка привезла.

Родители Лешки торговали импортными жвачками на рынке, возили их из Москвы в больших клетчатых сумках, а потом выкладывали на прилавках в ярких цветных коробках с картинками. Мы с завистью проходили мимо, когда бывали на рынке, рассматривали желанные желтые, оранжевые, зеленые, синие кубики и прямоугольники, зазывающие заграничными надписями, которые Лешка со знанием дела пытался переводить. Многие ребята с улицы думали, что он день и ночь жует их, запуская руку то в одну, то в другую коробку. Конечно, это было не так. Я, как никто другой, часто бывал у них дома, и меня угощали пирогами с вишней, компотом и борщом, но никогда жвачками. Самому Лешке иногда доставалось несколько штук, когда он помогал волочить коробки и сумки с рынка по вечерам на самодельных тележках. Потом они купили машину, и Лешка стал как все экономить и жевать Дональды и Турбо по несколько дней подряд.

– Давай лучше на Тома.

Вкладыши с Томом и Джерри у него тоже были. Он нехотя достал несколько, положил на пол и стал ждать что я поставлю взамен.

Хоть в игре мне сегодня везло. У Лешки фантики