© Николаев П. Ф., 2018

© Оформление. ИПО «У Никитских ворот», 2018

* * *

Предуведомление

Книга, предлагаемая вниманию читателей, не является биографией Пушкина, ибо её цель более ограничена: рассказать о тех произведениях великого поэта, в которых повествуется о событиях Отечественной войны 1812 года и зарубежных походах русской армии 1813–1814 годов. Ввиду их эпохальности и невозможности в стихотворной форме полностью выразить суть явлений, содержание пушкинских текстов дополнятся пояснениями историко-справочного характера.

Многие современники Пушкина видели в нём задатки незаурядного военного и предрекали ему успешную карьеру на марсовом поприще. Не случилось. Но интерес к военной истории был у Александра Сергеевича стабилен всю жизнь. И в немалой степени этому содействовало постоянное военное окружение поэта (особенно в молодости) – от ополченцев до генерал-фельдмаршала. Поэтому в книге немало страниц отведено тем, кто в той или иной степени проявил себя в ратном деле и соприкасался с поэтом.

Военное окружение Пушкина органически входит в его биографию, и наше понимание творческого наследия гения во многом зависит от того, насколько мы знаем среду, в которой он жил.

Часть первая
Детство, Отрочество, Юность

«Спешу в смиренный свой приют».

Лицейские годы поэта

«Текла за ратью рать». «В Париже росс!» «Сто дней». «Отважной верою исполнилася грудь». Вне стен лицея. «В нём пунша и войны кипит всегдашний жар». «Куда зарыл ты свой золотой талант?» «Всегда мудрец, а иногда мечтатель».

«Мгновенью жизни будь послушен»

Столица

Колебания. Поэт и царь. «Громом говорит». Изгнание. Русский Тиртей. «Творишь ты для немногих». «Язвительный поэт, остряк замысловатый». «Товарищ милый, но лукавый». Случайная встреча.

«Спешу в смиренный свой приют»
Лицейские годы поэта, 1811–1817

– Да, Пушкин был великий поэт.

– Более того, он был лицеистом.

(Анекдот начала XX столетия)

«Текла за ратью рать». В 25 километрах от Петербурга в живописной местности раскинулся знаменитый пригород Северной Пальмиры – город Пушкин. Начало ему дало Царское Село, бывшее два века летней резиденцией царской семьи, обосновавшейся в Екатерининском дворце.

19 октября 1811 года в одном из флигелей дворца состоялось открытие Царскосельского (Александровского) лицея. Это учебное заведение было нечто средним между существовавшими тогда гимназиями, кадетскими корпусами и университетом. Образование в лицее предполагалось энциклопедического характера; предназначался он для подготовки высших государственных чиновников.

Царскосельский лицей

Первым директором Царскосельского лицея был Василий Фёдорович Малиновский – учёный, просветитель и педагог, автор записки «Об освобождении рабов» (1802). По его предложению девизом лицея стала универсальная формула: «Общее дело для общей пользы».

В этом учебном заведении и пережил события Отечественной войны и заграничных походов русской армии Александр Пушкин. О возможной войне с Францией говорили задолго до её начала. Слухи, доходившие до лицеистов, подогревались рассказами о появлении в небе кометы. Достоверность их подтверждалась тем, что якобы сама императрица запросила у столичных астрологов сведения о страннице Вселенной. Их ответ был неутешителен: кометы появляются накануне важных событий, особенно войн.

23 марта 1812 года был опубликован Манифест Александра I о рекрутском наборе, и всё стало ясно. В апреле царь выехал в Вильно, в районе которого располагалась 1-я Западная армия. За государем последовали гвардейские полки. Они шли через Царское Село, прямо под остеклённой галереей лицея, и его воспитанники не отходили от окон, пока последний солдат не исчезал за поворотом дороги. Проводы так воодушевляли подростков, что они забрасывали под лавки учебники французского языка.

По воспоминаниям барона М. А. Корфа, сокурсника поэта, лицеистов особенно поразил вид народных дружинников с крестами на шапках и иррегулярные казачьи полки. По-видимому, в этом наблюдении нет юношеского преувеличения, так как одним из первых опытов начинавшего поэта стало стихотворение «Казак» (1814):

 
Раз, полунощной порою,
Сквозь туман и мрак,
Ехал тихо над рекою
Удалой казак.
 
 
Черна шапка набекрени,
Весь жупан в пыли.
Пистолеты при колене,
Сабля до земли.
 
 
Верный конь, узды не чуя,
Шагом выступал;
Гриву долгую волнуя,
Углублялся вдаль…
 

О начале войны лицеисты узнали из манифеста от 13(25) июня. Царь взывал ко всем подданным, ко всем сословиям и состояниям, духовным и мирским, призывая их «единодушным и общим восстанием содействовать против всех вражеских замыслов и покушений», поражать неприятеля на каждом его шаге, не внимать никаким его лукавствам и обманам. Манифест содержал знаменитую фразу: «Соединитесь все: с крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют».

Светскую власть поддержала Церковь. Священный синод выпустил воззвание, которое вместе с царским манифестом читалось во всех храмах страны. В воззвании Наполеон именовался «властолюбивым, ненасытным, не хранящим клятв, не уважающим алтарей врагом, который покушается на нашу свободу, угрожает домам нашим и на благолепие храмов Божиих простирает хищную руку». Начавшуюся войну Церковь рассматривала, как нависшее над Россией искушение; его надо преодолеть с Божьей помощью и ещё больше утвердиться на Его промысел. С амвонов российских храмов звучал призыв «принять оружие и щит, охранить веру отцов».

Царский манифест и воззвание Синода сыграли немалую роль в духовном вооружении населения России. Пушкин говорил: «Известие о нашествии и воззвание государя поразили нас».

С замиранием сердца следили подростки за развитием событий: в действующих армиях (1-й и 2-й Западных) у многих были родственники. С непосредственностью и нетерпением отрочества, с его преувеличенным представлением о своих возможностях они рвались вослед ушедшим.

Наполеон с основными силами Великой армии рвался к Москве, на Петербург наступал маршал Н. Удино, которому противостоял 1-й пехотный корпус генерала П. Х. Витгенштейна. Надежды на успех действий последнего были минимальными, поэтому царь сразу озаботился тем, чтобы сохранить исторические и художественные ценности столицы. Находясь в армии, Александр направил 4 июля рескрипт фельдмаршалу Н. И. Салтыкову, в котором указывал на необходимость вывоза из Петербурга архивов, картин Эрмитажа, дворцовых драгоценностей, военных трофеев, двух статуй Петра I и статуи А. В. Суворова, книг и рукописей Императорской публичной библиотеки.

Приготовления к эвакуации вызвали обоснованное беспокойство населения столицы, и в «Санкт-петербургских ведомостях» появилось следующее разъяснение: «Здесь, в Санкт-Петербурге, берутся некоторые меры к вывозу отселе нужных вещей. Сие отнюдь не для того делается, чтобы какая-нибудь опасность угрожала столице. Настоящее время не представляет никакой опасности, но мы бы погрешили против Бога, если б с несомненною уверенностию стали утверждать будущее, о котором Он один знает. Вся надежда на искоренение врагов, невзирая на успех движения их внутрь России на нашей стороне. Однако и в самых надёжных обстоятельствах помышление о предосторожности не долженствует наводить ни страха, ни уныния».

Редкую заботливость о лицеистах показал в это время граф А. К. Разумовский, глава Министерства народного просвещения. В предписании директору лицея Малиновскому о перемещении этого учебного заведения в другую губернию он ставил вопросы о одежде и обуви лицеистов, о приобретении дорожной посуды, о медицинском персонале и прочем. Словом, искренне радел о судьбе тринадцатилетних отроков в той глуши, куда их могла забросить неизвестность военных бурь.

К счастью, Витгенштейну удалось сдержать напор корпуса Удино. 18–19 июля у селения Клястицы Дрисского уезда Витебской губернии наступление противника было остановлено и необходимость в эвакуации людей, материальных и художественных ценностей Петербурга отпала. Царь высоко оценил действия Витгенштейна: он был награждён орденом Св. Георгия 2-го класса и получил известность как спаситель Петербурга. Лицеист Пушкин упомянул прославившегося генерала в своём первом опубликованном стихотворении «К другу стихотворцу»:

 
Не тот поэт, кто рифмы плесть умееет
И, перьями скрипя, бумаги не жалеет.
Хорошие стихи не так легко писать,
Как Витгенштейну французов побеждать.
 

По поводу последнего утверждения подростка следует сказать, что победа при Клястице далась трудно. Витгенштейн доносил царю: «После упорнейших и кровопролитных сражений, продолжавшихся три дня беспрерывно от самого утра до ночи, наконец, благодарение Всещедрому Богу и слава победоносным российским войскам, победа над коварным и сильным врагом Отечества нашего нами одержана. Корпус маршала Удино, состоявший из трёх лучших французских пехотных дивизий, совершенно разбит, приведён в величайшее расстройство, ретировался в беспорядке и спасся только помощью лесных мест и переправою через маленькие речки, на которых жёг и истреблял мосты, чем удерживал и останавливал быстроту нашего за ним преследования».

Корпус Витгенштейна остановил наступление противника, но на главном направлении основные корпуса Великой армии продолжали теснить русских – 1-я и 2-я Западные армии (Барклая де Толли и Багратиона) отходили к Смоленску.

В сражении под Салтановкой 7-й пехотный корпус, которым командовал генерал Н. Н. Раевский, задержал наступление корпуса маршала Даву и обеспечил отход 2-й Западной армии к Смоленску. По молниеносно распространённому рассказу, при атаке противника Николай Николаевич держал около себя сыновей. Старшему из них было шестнадцать лет, младшему – десять. Информация об этом была опубликована в газете «Северная почта» (она выходила в Петербурге) и гласила: «Сколь ни известно общее врождённое во всех истинных сынах России пламенное усердие к государю и Отечеству, мы не можем, однако, умолчать перед публикою следующего происшествия, подтверждающего сие разительным образом. Перед одним бывшим в сию войну сражением, когда генерал-лейтенант Раевский готовился атаковать неприятеля, то, будучи уверен, сколько личный пример начальника одушевляет подчинённых ему воинов, вышел он пред колонну не только сам, но поставил подле себя и двух юных сыновей своих и закричал:

– Вперёд, ребята, за царя и Отечество! Я и дети мои, коих я приношу в жертву, откроем вам путь.

Чувство геройской любви к Отечеству в сем почтенном воине должно быть весьма сильно, когда оно и самый глас нежной любви родительской заставило умолкнуть» (73, 115)¹.

Аналогичное сообщение появилось и в десятом номере «Русского вестника» С. Н. Глинки. Там было напечатано стихотворение Сергея Николаевича, содержащее следующие строки:

 
Великодушный русский воин,
Всеобщих ты похвал достоин:
Себя и юных двух сынов —
Приносишь всё царю и Богу;
Дела твои сильней всех слов,
Ведя на бой российских львов,
Вещал: «Сынов не пожалеем.
Готов я с ними вместе лечь,
Чтоб злобу лишь врагов пресечь!..
Мы россы!.. умирать умеем».
 

В журналах, газетах и других печатных изданиях прославлялись подвиги военачальников и простых ратников. Надо ли говорить о том, как это действовало на отроков Царскосельского лицея. Что касается Пушкина, то его буквально сразил тот факт, что в войне участвует его ровесник. Сам генерал Раевский отрицал подлинность данного эпизода сражения под Салтыковкой, но вымысел этот сыграл свою роль в поддержании патриотических чувств россиян.

Рассказ о подвиге генерала Раевского относится к жанру анекдотов, которые обильно печатались в журналах «Сын Отечества», «Русский вестник» и «Вестник Европы». В начале XIX столетия под понятием «анекдот» подразумевался короткий поучительный или сатирический рассказ, раскрывавший героизм человека. Многие из анекдотов были сочинены редакторами и авторами журналов, и их герои не имели реальных прототипов. Таковы русский «Сцевола», отрубивший себе руку с клеймом неприятеля; «Курций», бросающийся на французского полковника, приняв его за Наполеона; простой повар, сражавшийся с кирасирами вражеской гвардии; российский «Геркулес», припёрший могучим плечом дверь с тремя десятками французов в горящей избе; раненый русский гренадёр, не понимающий, почему лекарь щупает ему спину: «Ведь я шёл грудью»; старостиха Василиса, ведущая пленных и убивающая косой офицера, приговаривая при этом: «Всем вам, ворам, собакам, будет то же. Уж я двадцати семи таким же вашим озорникам сорвала головы!»

…Задержка противника под Салтыковкой не предотвратила его движения на восток. 5 августа пал Смоленск – ворота на Москву оказались открытыми настежь. Это вынудило Александра I поставить во главе всех Вооружённых сил России М. И. Кутузова, которого он не любил и в военные таланты которого не верил. Пойти на этот шаг царя заставило требование московского дворянства.

Отстранение Барклая де Толли от общего командования 1-й и 2-й Западными армиями не прошло незамеченным Пушкиным, так как Михаил Богданович был родственником его товарища Вильгельма Кюхельбекера, которого Александр величал «лицейской жизни милым братом». В эти дни Вильгельм получил весточку из дома; мать писала: «Барклай теперь даёт доказательство того, что любит своё Отечество, так как по собственной воле служит в качестве подчинённого, тогда как он сам был главнокомандующим. Впрочем, пишу это для тебя – учись не быть никогда поспешным в суждениях и не сразу соглашайся с теми, которые порицают людей».

30 августа в Петербурге было получено донесение Кутузова о сражении при Бородино. Михаил Илларионович сообщал царю, что оно «кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходящими своими силами». Эту осторожную фразу Александр I воспринял как реляцию главнокомандующего о победе, о чём тут же были оповещены жители столицы, что вызвало бурю восторга. Очевидец писал: «Весь город высыпал на улицы. Все, поздравляя друг друга с победою, обнимались, лобызались. С тех пор как Петербург стоит, не было такого ликования».

Но через две недели в город пришла чёрная весть: французы вошли в Москву, которую русская армия оставила без боя, и слава «выигранной» битвы сразу померкла.

Лицеисты тяжело переживали неудачу под Бородино. «Не могу не вспомнить, – писал М. А. Корф, – горячих слёз, которые мы проливали над Бородинскою битвой, признанною тогда победой, но в которой мы инстинктивно видели другое».

Особенно близко принял Александр к сердцу известие о падении старой столицы:

Пушкин-отрок

 
Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
Не зная горести и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принёс я мщенья вам и жизни;
Вотще лишь гневом дух пылал!
 

С Москвой были связаны воспоминания о беззаботном детстве, в котором Александр был окружён вниманием родителей и близких родственников. Отрок с тоской вспоминал город, украшенный златоглавыми храмами, дворцами вельмож, садами и парками. И всё это сгинуло в пламени небывалого пожара:

 
Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни…
 

Ободряющую ноту в роковое известие внёс И. А. Крылов. В одном из номеров журнала «Сын Отечества» была помещена заметка о том, что в изолированной Москве французы употребляют в пищу ворон. Иван Андреевич откликнулся на неё басней «Ворона и Курица»:

 
Когда смоленский князь,
Противу дерзости искусством воружась,
Вандалам новым сеть поставил
И на погибель им Москву оставил,
Тогда все жители, и малый и большой,
Часа не тратя, собралися
И вон из стен московских поднялися,
Как из улья пчелиный рой…
 

С первых строк басни читателям внушалась мысль о том, что оставление Москвы связано со стратегическим замыслом М. И. Кутузова, что Москва – это искусная ловушка, призванная погубить завоевателей: «Попался, как ворона в суп». Эту заключительную фразу басни читатели относили (и не без основания) к самому Наполеону.

Басней «Волк на псарне» Крылов откликнулся на миссию Ж. А. Лористона, через которого французский император сделал последнюю попытку заключить мир:

 
Друзья! К чему весь этот шум?
Я ваш старинный сват и кум.
Пришёл мириться к вам, совсем не ради ссоры,
Забудем прошлое, уставим общий лад!..
 

Не выходя из рамок басенного иносказания, Крылов дал замечательный по выразительности образ Кутузова в виде старика-ловчего, здравый народный смысл которого не позволил ему вступить в переговоры с хищником:

 
А потому обычай мой:
С волками иначе не делать мировой,
Как снявши шкуру с них долой.
 

Широкое распространение получила в 1812 году карикатура; она способствовала возбуждению ненависти к завоевателям и их вождю. Карикатуры были своего рода памфлетами и способствовали организации борьбы народа против более сильного противника. Стиль карикатур был тенденциозно-аляповатый, оглуплявший врага. Это способствовало их широкому распространению. Тиражированием карикатур занимались не только государственные и частные типографии, но и походная, существовавшая при Главной квартире армии.

Карикатуры имели очень большое политическое и воспитательное значение: изображая слабость французской армии, они усиливали веру в мощь и непобедимость русских; заставляя смеяться над врагами, придавали храбрости и уверенности в схватках с противником; возбуждали любовь к родине, народу, ко всему своему, национальному.

И что было важно для будущего: русская карикатура 1812 года стала значительной вехой в развитии отечественного искусства. Именно на карикатурах и картинках для народа появились впервые русский мужик, русский солдат, русская изба и русская природа.

В тяжёлую для страны годину Александр с жадностью читал приказы по армии, бюллетени, рескрипты и донесения. Преподаватели со своей стороны всячески способствовали приобщению лицеистов к этому виду «словесности». И. И. Пущин вспоминал: «Профессора приходили к нам и научали нас следить за ходом дел и событий».

И лицеисты делали это с удовольствием, особенно после того, как в Петербурге была опубликована реляция об оставлении захватчиками старой столицы: «Неприятель, теснимый и вседневно поражаемый нашими войсками, вынужден был очистить Москву 11 октября».

Через два дня после этого сообщения Великая армия, не сумев прорваться в южные районы России, вынуждена была начать отступление. Враг уходил на запад по той же дороге, по которой пришёл в далёкую «северную» страну. Дорога эта (и её окрестности) была разорена, что лишило противника продовольственной базы. А в начале ноября начались заморозки, быстро перешедшие в зимнюю стужу, и недавние мужественные воины, теснимые русскими, быстро превратились в дезорганизованные толпы отчаявшихся людей.

 
…Они бегут, озреться не дерзают,
Их кровь не престаёт в снегах реками течь;
Бегут – и в тьме ночной их глад и смерть сретают,
А с тыла гонит русский меч, – писал Пушкин.