Начинаю влюбляться в Крусанова, не столько потому, что он мне нравится, но потому, что интересен как писатель и рассказчик. Теперь вот рассказики - это моя вторая после "Укуса ангела" книга и надо сказать понравившаяся заметно больше.
Рассказики довольно средненькие, если говорить про фабулу и интригу, но в них есть такая искра жизни и таланта, что сродни молнии. Наверно Крусанов имел ввиду себя (Ах как нескромно!)
Ей нравилось, как автор строит фразу – он плёл её, точно тяжёлую ко́су, из гибких слов, свивал кольцом и вдруг вытягивал, ловким усилием разгонял, и она звонко щёлкала хвостом, как пастуший кнут.
Типа такого:
Что будет дальше, Полуживец не представлял, но охватившему его нетерпеливому возбуждению не было до этого дела – оно лихорадило и жгло его изнутри всё нестерпимее, словно гимназиста, перед которым впервые желанная девица предстала голой, и он, дрожа, знает, что не отступит, но вместе с тем что ждёт впереди – ему до ужаса неведомо.
Коллега был парнем пустым, но в целом не вредным: любил шикануть (завёл пса – родезийский риджбек, с такими белые господа охотились на львов в саванне), постоянно и дурно шутил («в ногах правды нет – она где-то между») и жену свою родом из Витебска ласково называл «жидовская мордочка»
Все включенные в сборник восемь рассказов имеют мистическую составляющую. Но мистика Крусанова особенная, она ненавязчива как советский сервис - не нравится, можешь опустить и не пропускать в сознание - рассказ от этой малости ничего собственно не потеряет. Но есть в мистике Крусанова удивительная особенность, он как бы ее стесняется. Наметив едва заметными мазками разгадку, он никогда не снисходит до объяснений - принимай решение сам. Это твое и только твое мистическое видение мира.
В довесок к хорошей фантастике прекрасному стилю бытописания читатель получает немного мирской мудрости. Не особо заумной, что хорошо, но немного неожиданной для фантастики:
Презревший различия отрицает бога
С годами, как узнал Никодимов, состояние волнующей сиюминутности проходит – люди черствеют, точно оставленный на столе хлеб, и благодатью для них становится не свобода, а безопасность.Тогда они перестают жить настоящим, поскольку оно – фрукт, в котором слишком много вкуса.
Порой Крусанов находит парадоксальное в обыденном и привычном и делает это просто блестяще:
И я не в состоянии решить: тварь я дрожащая или тут просто холодно? Это свобода или катастрофа?
Вчера на улице заметил выцветшую неприглядную вывеску: «Ремонт одежды». Глаз бегло прочитал: «Ремонт надежды». Забавно. Да, ремонт надежды – вот что мне нужно.
Так и хочется написать Надежда с большой буквы. Где ты, Надежда, откликнись.
Но Крусанов не был бы Крусановым, если б ограничился оксюморонами, он чрезвычайно чувствителен к человеческой личности и умеет это передать :
Знавшие Рухлядьева люди смотрели на него как на плесень, и он не спорил, поскольку сам считал себя плесенью, но только благородной, как на сыре.
Крусанов наверно, как и я любит и помнит фейхтвангеровского Бомарше, который тоже непременно превращал любовниц в подруг:
Юность, первый (или второй, хотя, возможно, и третий) опыт к любви – выплеснув через край огненную лаву, он тихо и мирно завершился доверительной и бесстыдной дружбой, какая возможна между бывшими любовниками, имеющими общую секретную память и сохранившими тёплые чувства друг к другу.
Ах, как я его понимаю! Сам такой.
Есть у Крусанова и пагубная страсть - писать заумь. Когда он ее чревовещает весь его писательский гений уходит в свисток великого смысла. Да и смысла-то как такового, здравого и ясного не получается, хоть пропускай нещадно.
Рассказы в сборнике довольно ровные по качеству, как мне кажется, но я б выделил "Собака кусает дождь" - за философскую глубину, и "Как исчезают люди" - за прекрасное описание характеров.
Если б не заумь и мистическое расширение мира, которое я едва перевариваю, поставил бы сборнику отлично, но так только четыре с плюсом.