Посвящается моим детям.

Я верю, что вы справитесь со всем!

© Беляев П. Ю., текст, 2024

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2024

© ИП Соседко М. В., издание, 2024

1
Девочка с медведем

1

Мы с Михой сидели в очереди в процедурный, когда увидели её.

Как мы потом узнали, девчонку звали Вика. На вид ей было лет десять или около того.

При одном только взгляде на неё прошибал холодный пот. И дело здесь было не в том, что, когда Вика только появилась, на ней была лишь ночная рубашка – вся изодранная и в крови, а на ногах стоптанные мужские боты. И не в том, что она была вся в чём‐то измазана, а волосы на голове слиплись и потеряли цвет. И не в зловещего вида плюшевом медведе, в которого девочка вцепилась обеими руками так, будто он был величайшим в мире сокровищем.

Конечно же, жуть брала от полубезумного взгляда исподлобья. Казалось, что на нас смотрит не человек, а бешеная тварь из какой‐нибудь лесной чащи. Пугала и сгорбленная осанка девочки, словно ей на плечи давило нечто невидимое.

Как нарочно, стоило девчонке показаться, и раздался треск: по всему этажу замигали лампы дневного света.

Миха чуть слышно выругался и ткнул меня локтем в бок, привлекая внимание, хотя я и без того всё прекрасно видел.

Девчонку вели, придерживая за локти, два санитара, а сзади маячил длинный полицейский. Вокруг его покрасневших глаз пролегли тёмные круги, от чего в неровном свете мигающей лампы мужик немного походил на покойника.

Миха снова выругался.

– Смотри, у мента рука в крови! – прошипел он мне на ухо.

Я опустил взгляд чуть ниже: в самом деле, рукав форменной куртки был кое‐как задран к локтю, а из-под него виднелись сикось-накось наложенные бинты. И следы засохшей крови на них.

Девчонку провели мимо нас и без очереди запихнули в процедурный кабинет. Конвой увязался следом.

Нельзя сказать, чтобы мы слишком расстроились из-за этого, – всем, кто тогда стоял на уколы, не терпелось обсудить зрелище.

– Видал? Деваха явно кого‐то завалила! – с восторгом выпалил Миха. Он не отрываясь смотрел на дверь процедурного и дышал, как после бега.

Люминесцентная лампа над нашими головами затрещала в последний раз и погасла. Коридор погрузился в полумрак. Только впереди, через четыре кабинета от нас, горел свет.

– Может, на неё собаки напали, – предположила Соня из четвёртой палаты. Соне было двенадцать, но выглядела она уже лет на четырнадцать, а при нынешнем освещении на все пятнадцать. Соня была самой красивой девочкой на этаже, и одно только это обычно придавало её словам дополнительную убедительность. Чёрт, да я сам иногда слушал её чуть не с открытым ртом, какую бы дичь она ни несла.

Но в этот раз никто не поверил.

Хотя бы потому, что история с убийством звучала куда интереснее и страшнее каких‐то там собак.

– Ес-сли бы это б-были с-собаки, то её с-сюда бы р-родители притащ-щили, а не копы, – заметил Хали-Гали. Он стоял, подпирая плечом стену, и временами семенил на тощих, как спички, ногах. Скрюченные руки Хали-Гали держал у груди.

Соня бросила на него высокомерный взгляд и сложила губки бантиком.

– Да ты видел её вообще? – чуть погодя хмыкнула Соня. – Вся покусанная и исцарапанная, типа её чуть не сожрали.

– Ага, – хмыкнул Миха и почесал белёсый затылок, – чихуахуа. Ты где таких собак маленьких видала? Её явно покусал какой‐то бешеный хомяк-убийца. Когда она завалила его хозяев!

Соня сжала губы в линию и, сощурившись, посмотрела на Миху. Тот прикинулся, что из-за темноты ничего не видит.

– Надеюсь, её не ко мне в палату положат, – буркнула девушка.

– У вас же все койки заняты, – сказал я.

– Машка сегодня на выписку. Блин, вот надо ж её было именно сегодня?

– Подожди, не кипишуй. Может, ещё обойдётся, – попытался подбодрить я, но не вышло.

Соня сложила губки и посмотрела на меня так, будто я не понимал очевидных вещей. Типа куда ж ещё класть, как не в такую козырную палату, как четвёртая?

Я подтянул живот и стоял так, пока девушка не отвернулась от меня. Тогда я смог немного выдохнуть.

– Чего ты там копаешься? – тем временем спросила Соня у Михи, который нервно водил пальцем по экрану мобильника.

– Ищу, мож, где про эту деваху написано.

– Логично, – согласилась Соня. – Где ищешь?

– ВК и ТГ.

– Ок, я тогда ещё кое-где пошарю, – кивнула девушка.

Внезапно из-за двери раздался истошный визг, потом топот и приглушённые голоса. Что‐то стеклянное упало и разбилось вдребезги. Передвинули что‐то тяжёлое. Хлопнули чем‐то деревянным.

Мы переглянулись.

– Точно говорю: девка – притыренная, – авторитетно заявил Миха и засунул телефон в карман старых треников. – Кстати, в тырнете про неё пока ничего нет.

Дверь процедурного приоткрылась, и оттуда показалась всклокоченная медсестра. Накрахмаленный колпак сбился набекрень, а на правой щеке явно обрисовывались очертания пятерни.

– Идите по палатам. Инъекции после обеда.

И закрыла дверь изнутри на ключ.

Минуту мы в изумлении дырявили взглядами деревянную ручку.

– А чего это? Иньенкции? – тихо подал голос Сэм. Вообще‐то он был Семён, но когда только появился в больнице, то потратил целую неделю на то, чтобы уговорить всех называть его Сэмом. Ему очень нравилось представлять себя героем «Сверхъестественного». За что мы иногда называли его за глаза Супернатуралом. Или просто Натуралом.

– Ну, уколы типа! – закатила глаза Соня.

– Ладно, ребят, пошли, – сказал я. Правда, остался стоять на месте.

Собственно, не сдвинулся никто – всем было интересно, что там сейчас происходит в процедурном.

Мы замолчали и прислушались. Миха прилип ухом к двери.

Соня фыркнула:

– Подслушивать нехорошо, вообще‐то!

Мой друг только отмахнулся.

Соня снова фыркнула и сложила руки на груди. Через какое‐то время она тоже прижалась ухом к замочной скважине.

– М-может, с-такан принести? – предложил Хали-Гали.

Соня и Миха вдвоём зашипели на него, чтобы закрыл рот.

На какое‐то время мы замолчали. Повисла тишина, но скоро из десятой палаты вывалился Рита. Он ржал, как лошадь Пржевальского, и подушкой отбивался от наседавшего на него Олега.

Вообще‐то Риту звали Эрнест, но это имя никак не шло широкомордому пацану с носом-картошкой и коротким ёжиком на голове. Эрнест вечно ходил в одежде фирмы «Puma». Майки, штаны, шорты, носки – всё было «Puma». А если представить, что лого написано не латиницей, а русскими буквами, прописью, то получается «Рита». Так и прозвали.

Рита размахивал во все стороны подушкой, а прямо на него дуром пёр Олег, охаживая «морковкой» из свёрнутого полотенца.

– Халитов! Краско! А ну, марш в палату, и чтоб тихо сидели мне по кроватям! – разразилась криком Сова.

Мы не знали, как зовут постовых медсестёр, а спросить имя – никому не хватило ума. Поэтому мы называли их Сова, Стрекоза и Молоденькая. Молоденькая, конечно, была самая добрая из них.

И красивая.

– Я что сказала? Ушли отсюда! Краско, ещё раз подушку в руки возьмёшь, я тебе клизму сделаю!

При упоминании про клизму пацаны перестали галдеть и послушно убрались из коридора.

Сова посмотрела на нас. Её огромные глаза на ещё более огромном пухлощёком лице превратились в две маленькие щёлочки.

– А вы чего тут трётесь? Вам же сказали, что колоться после обеда!

Переглянувшись, мы разошлись по своим палатам.

Собственно, мы ничуть не жалели, что только зря проторчали у процедурного. Во-первых, ошеломительное появление странной девчонки того стоило. А во-вторых, уколы после обеда значило, что можно сократить для себя тихий час.

Честно говоря, ничего не имею против него. Я даже в чём‐то любил сон-час за то, что однопалатники ведут себя тише обычного и можно спокойно почитать. Но хоть немного нарушить привычный распорядок – это святое, иначе можно околеть от скуки.

Когда мы вошли в палату, Миха поплотнее закрыл дверь. Слава богу, она была глухая и деревянная, а не со стеклом, как в десятой палате. Бедные парни, не повезло так не повезло.

Миха плюхнулся на кровать и заложил руки за голову.

– Вот облом, так и не узнаем, чего там ещё натворила та деваха! – сокрушался он. – Представляете, если она тоже там их всех положит?

– Кто положит? Кого положит? – высунулся из-за кроватной спинки Глюкер. Когда мы вошли, он рылся в своей тумбочке, наверное в поисках еды.

– Да подожди, – отмахнулся я и сел на свою кровать, которая как раз стояла напротив Михиной. – С фига ли она там кого‐то перебьёт? Она ж тебе не спецназ.

Мишаня хитро прищурился.

– Этого мы пока не знаем.

Я хохотнул.

– Пацаны, вы вообще о чём?

Я посмотрел на Глюкера. Наш разговор так сильно его заинтересовал, что этот парень даже не заметил, как уселся прямо на пол, обнимая полиэтиленовый пакет с изображением конкретно так откормленного Пикачу.

Сжалившись над бедолагой, я рассказал о появлении загадочной девицы.

– Во дела, – проговорил Глюкер, всё ещё сидя на грязном полу. На нём были только трусы, и при своей довольно грузной комплекции Глюкер смахивал на пупса.

Вообще‐то его звали Марк. Кличка прилепилась после того, как Марк сходил пару раз на уколы. Ему кололи что‐то такое, после чего он подолгу мог лежать, уставившись в одну точку. С лёгкой руки какого‐то остряка, который назвал его «Марик-нарик», Марка окрестили сначала Нариком, а потом как‐то перешло в Глюкера. Наверное, от слова «глюк». Такое прозвище поначалу очень бесило Глюкера, а потому и прилипло намертво.

Какое‐то время мы молча залипали в телефоны. Тишину периодически нарушали реплики вроде: «Блин, инет ваще не пашет», или «Пацаны, я вам в телегу такой рилс кинул – закачаетесь!»

И снова тишина на несколько минут.

Открылась дверь, и в палату зашёл Хали-Гали. Обычно соломенные волосы у него на голове стояли дыбом, но в этот раз парень зачем‐то прилизался водой. Окинув нас хитрым взглядом, он сказал:

– С-скучаете? Н-ну-ну.

И Хали-Гали пошёл от двери к столу, который стоял прямо напротив неё, у окна. Всё расстояние можно было запросто преодолеть за пять-шесть шагов, это заняло бы меньше минуты. Но для страдающего ДЦП ^[1]Хали-Гали это время увеличивалось впятеро.

Доковыляв до стола, парень с самым загадочным видом засунул руку в глубокий карман джинсов, а потом жестом заправского фокусника выудил оттуда карточную колоду.

Шмякнув её на стол, Хали-Гали уселся на соседнюю кровать и гордо закинул ногу на ногу.

Мы уставились на карты.

В больнице почему‐то запрещались карточные игры. Даже обычного «дурака» здесь воспринимали как азартную игру и наказывали за неё по-всякому. Как минимум, если заметят, – отберут карты. А максимум – выпишут к чёртовой матери с нарушением, и фиг тебя потом в другую нормальную больницу возьмут. А уж мама как расстроится… Поэтому к картам категорически нельзя было притрагиваться. Никогда и ни за что. Иначе греха не оберёшься.

Короче, мы сели играть.