Павел Альтернатив. «Исповедь маньяка».

От Автора.

Помните, что вы не случайно пришли в этот мир. Каждый пришедший несёт своё бремя и у каждого, своё предназначение.

Потерявшись во тьме, ищи свет

Обретя, не растрать понапрасну

Пронесется божественный свет

В твоем сердце щеколдою лязгнув

Свет тот ярок, ты верно внимай

Всем лучам его искренне ясным

Про свой путь ты тогда вспоминай

И о смысле своем не напрасном…

При написании этого произведения не пострадал ни один человек, ни одно живое существо, всё написанное, это не более чем плод моего воображения.

Глава 1. Принудительный приём.

Свет в кабинете то и дело моргал, и он до безумия раздражал итак нервного пациента. Они сидели друг на против друга, доктор что-то записывал в журнал, человек напротив был прикован наручниками к столу.

– Это наш уже семнадцатый по счёту сеанс, – сказал доктор, поправляя свои круглые очки с мягкой душкой. – Но, давайте начнем с начала – продолжил доктор с выдохом, понимая, что разговор будет не легкий.

– Я вам уже сто раз рассказывал, – ответил пациент нервным голосом.

– Ну хорошо. Тогда с того места, где мы остановились в прошлый раз. Помните? – Доктор, махая ручкой перед собой, делал круговые движения как будто отматывал пленку назад.

– Помню!

– Ну, так чего молчите в таком случае?

– Можно что-то сделать со светом! Я не могу сосредоточиться! – сказал пациент раздражённым голосом.

Моргание света не нравилось и доктору, но эти постоянные угасания и вспышки специально были устроены для того, чтобы спровоцировать оппонента. Доктор медленно достал из последней страницы своего журнала фотографии, и начал их раскладывать перед собеседником аккуратно по одной линии, разворачивая лицом к пациенту.

– Вы, помните, как это случилось?

Пациент осторожно брал фотографии одну за другой, внимательно всматриваясь. Наклонял голову то в одну, то в другую сторону пытаясь рассмотреть фото. То улыбался, то резко опомнившись продолжал осмотр.

– Ну! Давайте Алексей рассказываете!

В глазах пациента не было ни единого намека на эмоцию, он был холоден.

На фотографии была его последняя жертва, совсем ещё юная девушка семнадцати лет.

Глава 2. В первый раз.

Мои первые воспоминания, мне около одиннадцати, отца я не помню, мать бухает. Какие-то мужчины, которых она приводит в дом, постоянно её избивают, лишь только начинает заканчиваться выпивка или их высокопарные мысли подвергаться сомнению или просто так.

Я сижу у себя в комнате накрывшись одеялом с головой. Дверь открылась и в комнату вошёл очередной «король вечеринки», знакомство с которым произошло две минуты назад на кухне, когда изголодавшись, я пытался что-то найти в пустом холодильнике.

– А ну, пошёл отсюда сопляк!

Пришлось вернулся к себе в комнату. Но видимо, этого оказалось мало.

Мужчина подошел уже совсем близко, и до удара кулака, оставались считанные мгновенья.

– Остановись! – Услышал я крик матери.

– Отстань шалава! Мальца надо научить манерам!

Мне страшно, я закрыл глаза. Раздался звон разбитой посуды.

– Ах ты тварь! Голову мне разбила! Получай сука! – Приподняв одеяло увидел, как очередной кавалер, не стесняясь, ногами, без разбора наносил удары по лежащему в углу телу. Нужно что-то делать или он убьет её.

Я часто думал о том, что когда-нибудь сделаю это. Достал из-под матраса складной нож. Мужчина был ко мне спиной, избивал единственного родного человека. И вот я уже стою рядом с ним, крепко сжимая маленькой рукой нож. Пытаюсь ударить его чуть ниже лопатки справа, собственно куда доставали маленькие ручки. Сердце колотится, наверное, все двести ударов в минуту, на глазах слезы.

– Отстань! Отстань от неё!

Он поворачивается ко мне.

– Ах ты сучёнок!

– Не подходи! – Кричу, размахивая ножом.

Он делает ещё шаг, мать пытается сдержать его из последних сил, он спотыкается и наваливается на меня всем телом. Мы падаем, наступает мёртвая тишина. Всё вокруг замирает, лишь запах перегара и что-то теплое, вязкое пропитывает одежду, растекается по моему телу. Мать перевернула его с меня, в его груди торчала рукоять моего складного ножа, а моя одежда была в крови. Она обняла меня прижала к себе и сказала:

– Прости!

      Я не помню сколько прошло времени, всё было как в тумане. Какие-то люди, соседи, милиция.

Следствие было недолгим, убийство на бытовой почве. Мать в тюрьму, а я в детский дом.

Глава 3. Детский дом.

Ну как на меня ещё могли смотреть присутствующие в этом месте, уже обжившиеся там воспитанники?

– Убийца! – Кричали они мне пробегая мимо, а я как обычно, один в дальнем углу площадки, мои глаза, постоянно наполнены слезами от чувства несправедливости, от гнева, кипящего во мне.

– Убийца! – Кривляясь, тыкали в меня пальцем дразня моё и так расшатанное нервное, детское сознание.

Единственное место, где меня никто не трогал, старое пошарпанное здание с заколоченными окнами, бывший дом культуры с большим актовым залом, ряды кресел грязные и облезлые, когда-то красные шторы с годами стали бордовыми, паркет на сцене ужасно скрипел.

Я часто прятался на чердаке старого здания и через маленькое окно наблюдал за происходящим вокруг, это было моё убежище, здесь стоял старенький патефон, и чтобы он начинал издавать мелодию приходилось долго крутить обломанную ручку. Несколько пластинок были сильно затерты временем, из них лишь одна могла издавать звуки. Франц Шуберт, когда он всё-таки начинал звучать, в моём сердце наступал необычайный покой.

Однажды вечером, после отбоя, я никак не мог уснуть, встал, сходил в уборную, а на обратном пути увидел, что на посту охраны никого, вышел на улицу. Внизу у лестницы на старой фуфайке лежал пёс, его любили и подкармливали все местные обитатели, я подошёл, присел, погладил. Он слегка зашевелился, посмотрел на меня грустными глазами. Я огляделся, мой взгляд остановился на бельевой веревке, быстро отмотав часть от обеих столбов, вернулся обратно, по дороге завязывая петлю. Медленно просовывая голову пса в петлю, гладил его второй свободной рукой, он доверчиво смотрел ничего не подозревая. Одел, немного подтянул узел, поднялся на ступеньки, перебросил другой край веревки через балку и медленно начал натягивать шнур. Веревка натянулась, и собака уже медленно поднималась к своему месту казни по ступенькам. Ну вот и последняя ступенька, понемногу оторвались передние лапы, пёс начал скулить, а я ещё медленнее начал поднимать его, задние лапы повисли в воздухе, скулить становилось всё сложнее, воздуха не хватало, на глазах появляются слезы. Начинаются конвульсии от нехватки кислорода. Последние судороги.