Patricia Highsmith

STRANGERS ON A TRAIN

First published in 1950

Copyright © 1993 by Diogenes Verlag AG Zürich

© Е. Алексеева, перевод, 2014

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016

Издательство АЗБУКА®

* * *

Патриция Хайсмит (1921–1995) – признанная королева психологического детектива, вторая после Агаты Кристи, кто оказал колоссальное влияние на становление и развитие жанра. Хайсмит написало более 20 романов и несколько сборников рассказов. Ее произведения отмечены Гран-при французской детективной литературы и Серебряным кинжалом ассоциации детективных писателей Великобритании.

Патриция Хайсмит – рекордсмен по количеству экранизаций. Ее дебютный роман «Незнакомцы в поезде» был экранизирован Альфредом Хичкоком. В Голливуде готовится ремейк фильма: режиссером выступит Дэвид Финчер, а сценаристом – Гиллиан Флинн (автор романа «Исчезнувшая»). Не менее известные романы Хайсмит о мистере Рипли («Талантливый мистер Рипли» и «Игра Рипли») также экранизированы, главные роли в них исполнили звезды мировой величины Мэтт Деймон и Джон Малкович.

Книги Патриции Хайсмит послужили источником вдохновения для целой плеяды талантливых актеров и режиссеров и проложили дорогу таким известным писательницам в жанре детектива, как Гиллиан Флинн и Пола Хокинс.

Никто не умеет создавать психологическое напряжение более насыщенно и изысканно.

Vogue

1

Яростно отстукивая колесами рваный ритм, по прерии мчался поезд. Он притормаживал на станциях, которые делались все мельче и встречались все чаще, нетерпеливо выжидал положенные минуты и вновь продолжал свой натиск. Однако пейзаж за окном на протяжении часов был неизменным – прерия колыхалась огромным буро-розовым одеялом, что встряхивали небрежной рукой. Чем быстрее шел поезд, тем сильней расходились дразнящие волны.

Гай отвел взгляд от окна и откинулся на сиденье.

Мириам наверняка будет тянуть с разводом. Это в лучшем случае. Она вполне может решить, что ей не нужен развод, только деньги. Удастся ли ему вообще расторгнуть этот брак?

Гай чувствовал, как ненависть парализует его мысли. Все пути выхода из ситуации, казавшиеся такими логичными в Нью-Йорке, теперь превращались в тупики. Там, впереди, уже совсем близко, буквально чувствовалось присутствие Мириам. Мириам розовощекой и веснушчатой, пышущей нездоровым жаром, как прерия за окном вагона. Мириам угрюмой и жестокой.

Он машинально потянулся за сигаретой, в очередной раз вспомнил, что в вагоне нельзя курить, и все же достал. Дважды стукнул ею по циферблату наручных часов, зачем-то посмотрел на время – пять часов двенадцать минут, как будто это имело какое-то значение, – зажал сигарету в углу рта и, бережно прикрывая ладонью огонек спички, закурил. Взгляд карих глаз то и дело устремлялся к окну, на раскинувшуюся за ним своенравную и удивительную прерию. Мягкий воротник рубашки слегка задрался, и отражение в оконном стекле с высоким белым треугольником у лица напоминало силуэт из прошлого столетия. Сходство усиливала и прическа – черные волосы пышной копной лежали на макушке, а сзади были коротко острижены. Прическа вкупе с длинным острым носом придавала профилю Гая решительную целеустремленность, а в фас это впечатление уравновешивалось тяжелыми, нависшими бровями, от которых веяло спокойствием и умением владеть собой. На нем были уже изрядно помятые фланелевые брюки, темный с фиолетовым отливом пиджак, свободно сидящий на худощавой фигуре, и небрежно повязанный шерстяной галстук помидорного цвета.

Вряд ли Мириам собралась бы рожать, если бы этого не хотела. Значит, они с любовником намерены пожениться. Но зачем она потребовала, чтобы он приехал? Для развода его присутствие не обязательно. И почему вот уже четыре дня, с того самого момента, как пришло ее письмо, он не может думать ни о чем другом? В письме было каких-то пять или шесть строчек округлым почерком: Мириам сообщала, что ждет ребенка и хочет встретиться. Ее беременность гарантирует получение развода, почему же он так нервничает? Самым мучительным было подозрение, что в нем говорит ревность: Мириам когда-то вытравила его ребенка и вот теперь собиралась родить от другого. Нет, дело не в этом. Его мучает стыд, только стыд за то, что он любил такую женщину. Он затушил сигарету о решетку радиатора. Окурок вылетел под ноги, и Гай пнул его подальше в угол.

Скоро все наладится. Будет развод, будет работа во Флориде. Руководство компании наверняка утвердит его проект, решение примут на этой неделе. И будет Анна. Они с ней уже могут строить планы на будущее. Больше года он мучительно ждал, когда же случится то, что освободит его, – и вот наконец дождался. Гай ощутил взрыв счастья и расслабился в бархатном кресле. Пожалуй, он ждал этого даже три года. Конечно, развод можно было купить, но он не располагал необходимой суммой. Нелегко начинать карьеру архитектора без постоянного места в фирме. Мириам не требовала, чтобы он содержал ее, зато находила другие способы отравить ему существование. Например, говорила в Меткалфе, что они по-прежнему любят друг друга и Гай заберет ее к себе в Нью-Йорк, как только там устроится. Иногда она писала ему с просьбой прислать денег – понемногу, но это все равно раздражало. Деньги он отправлял, понимая, что с нее станется развернуть против него в Меткалфе военную кампанию, а ведь в этом городе живет его мать.

На сиденье напротив плюхнулся высокий светловолосый молодой человек в ржаво-коричневом костюме и, рассеянно улыбаясь, подвинулся в угол. Лицо у него было бледное, с мелкими чертами, и прямо посреди лба торчал огромный прыщ. Гай отвернулся к окну.

Новый сосед, похоже, не знал, то ли ему подремать, то ли завязать беседу. Его клонило в сон, локоть, на который он опирался, то и дело скользил по подоконнику, но стоило молодому человеку разлепить короткие ресницы, и он снова с рассеянной улыбкой смотрел на Гая покрасневшими серыми глазами. Похоже, он был пьян.

Гай раскрыл книгу, однако сосредоточиться на чтении не смог. Он взглянул на мигающие люминесцентные лампы под потолком, на незажженную сигару в костлявой руке соседа, на монограмму «ЧЭБ», на зеленый шелковый галстук, вручную расписанный пальмами кричащего оранжевого цвета. Долговязая ржаво-коричневая фигура беззащитно обмякла на сиденье, голова запрокинулась, и здоровенный то ли прыщ, то ли нарыв возвышался посреди лба, как горная вершина. Интересное лицо, хотя и непонятно почему. Не юное и не старое, не то чтобы умное, но и глупым не назовешь. Оно постепенно сужалось от высокого, выпуклого лба к впалым щекам и тонкогубому рту, глубоко в синеватых тенях глазниц маленькими раковинами скрывались сомкнутые веки. Щеки были гладкие, как у девушки, – пожалуй, даже как восковые. Словно все возможные изъяны кожи слились воедино и приняли форму этого огромного прыща.

Гай снова попытался читать. На этот раз слова обрели смысл и даже начали понемногу унимать беспокойство. Однако внутренний голос спросил, много ли толку от Платона, когда предстоит иметь дело с Мириам. Гай уже задавался этим вопросом в Нью-Йорке, но все равно взял книгу, старый учебник из университетской программы. Ему хотелось найти для себя в поездке к Мириам хоть что-то приятное.

Он поглядел в окно, увидел свое отражение, опустил торчащий угол воротника. Анна всегда поправляла ему воротник. Гай вдруг почувствовал себя беспомощным вдали от нее. Он поерзал на сиденье и случайно задел вытянутую ногу спящего соседа напротив. Ресницы у того дрогнули, покрасневшие глаза раскрылись, и Гай подумал, что сосед вполне мог все это время наблюдать за ним из-под век.

– Извините, – пробормотал Гай.

– Да ничего. – Сосед выпрямился и резко встряхнул головой. – Где это мы?

– Въезжаем в Техас.

Сосед извлек из внутреннего кармана золотую фляжку, откупорил и любезно протянул Гаю.

– Спасибо, не надо, – проговорил Гай.

Сосед отхлебнул, слышен был плеск жидкости о металлические стенки. Гай поймал неодобрительный взгляд женщины, сидевшей через проход и с самого Сент-Луиса не поднимавшей глаз от вязания.

– Куда направляетесь? – Мокрые тонкие губы изогнулись в улыбке.

– В Меткалф.

– А… Хороший городок. По делу? – Сосед моргал красными глазами, изображая вежливый интерес.

– Да.

– И по какому же?

Гай нехотя оторвался от книги:

– Я архитектор.

– О… Дома, значит, строите?

– Да.

– Я ведь не представился. – Он чуть привстал. – Меня зовут Бруно. Чарльз Энтони Бруно.

Гай коротко пожал ему руку:

– Гай Хэйнс.

– Очень приятно. Вы из Нью-Йорка?

Хриплый баритон звучал фальшиво, словно Бруно говорил только для того, чтобы заставить себя проснуться.

– Да.

– Я сам с Лонг-Айленда. Еду в Санта-Фе отдохнуть. Бывали в Санта-Фе?

Гай покачал головой.

– Там можно расслабиться. – Бруно улыбнулся, обнажив гнилые зубы. – А касаемо архитектуры, дома там в основном индейские.

К ним подошел кондуктор.

– Это ваше место? – спросил он у Бруно.

– У меня купе в соседнем вагоне. – Бруно откинулся на спинку сиденья, всем своим видом показывая, что никуда не пойдет.

– Третий номер?

– Вроде да.

Кондуктор пошел дальше.

– Вот люди… – пробурчал Бруно.

Он оперся локтями на колени и с усмешкой стал глядеть в окно.

Гай хотел бы почитать, однако его отвлекало присутствие соседа – тот явно изнывал от скуки и в любой момент мог продолжить навязываться. Гай раздумывал, не пойти ли в вагон-ресторан, но отчего-то остался на месте. Поезд опять замедлял ход. Заметив, что Бруно собирается что-то сказать, Гай ретировался в соседний вагон и соскочил на гравий прежде, чем состав успел полностью остановиться.

В первую секунду у него перехватило дыхание от ночного воздуха, куда более живого, чем в вагоне, густого и тяжелого от запахов. Пахло нагретым на солнце пыльным гравием, мазутом и горячим металлом. Гаю хотелось есть. Он размеренными шагами прогуливался вдоль вагона-ресторана, сунув руки в карманы и дыша полной грудью, хоть пахучий воздух и был ему неприятен. С юга на горизонте россыпью мерцали огни – красные, зеленые, белые. У Гая промелькнула мысль, что Анна наверняка тоже останавливалась здесь накануне по пути в Мехико. А ведь мог поехать с ней – она предлагала вместе доехать до Меткалфа. Он мог бы даже пригласить ее в свой дом на денек, познакомить с матерью… Если бы не Мириам. Да к черту Мириам, если бы сам он был другим человеком, если бы он мог на все это наплевать. Он рассказал Анне о Мириам почти все, но не хотел, чтобы они встречались. Сама мысль об этом была невыносима. Он хотел поехать один, чтобы спокойно подумать. И что же? Много он надумал? Что толку от размышлений, что толку от логики, если имеешь дело с Мириам?

Кондуктор прокричал, что поезд отправляется; Гай помедлил и в последний момент вскочил на подножку вагона, следующего за рестораном.

Не успел официант принять у него заказ, как в дверях нарисовался тот самый навязчивый сосед. Он нетвердо стоял на ногах, а короткая сигарета в углу рта придавала ему несколько воинственный вид. Гай успел выкинуть его из головы, и теперь долговязая ржаво-коричневая фигура возникла перед ним, как неприятное воспоминание.

Заприметив Гая, Бруно улыбнулся и подвинул себе стул.

– А я уж боялся, вы от поезда отстали, – жизнерадостно сообщил он.

– Мистер Бруно, если вы не против, я бы хотел немного поразмышлять в спокойной обстановке.

Бруно затушил окурок, уже обжигавший ему пальцы, и тупо посмотрел на Гая. Он был пьянее прежнего. На небритых щеках грязными разводами темнела щетина.

– У меня в купе спокойная обстановка. Давайте там и пообедаем. Что скажете?

– Благодарю, я бы предпочел остаться здесь.

– Нет-нет, я настаиваю. Официант! – Бруно хлопнул в ладоши. – Пожалуйста, отправьте заказ этого господина в купе номер три, а мне принесите стейк средней прожарки и яблочный пирог. И еще два виски с содовой, если можно, побыстрее. – Он взглянул на Гая с рассеянной улыбкой. – Идемте?

Поколебавшись, Гай встал и последовал за ним. В конце концов, какая разница? Его все равно уже тошнит от себя и своих мыслей.

Заказывать виски не было никакой необходимости, разве что ради льда и стаканов. Четыре бутылки с желтыми ярлыками стояли рядком на чемодане крокодиловой кожи – единственная аккуратная композиция в форменном бедламе. Чемоданы, сундуки и портпледы громоздились в беспорядке, так что негде было шагу ступить, кроме маленького пятачка в самом центре этого лабиринта. Повсюду как попало валялись вещи – спортивная одежда, теннисные ракетки, набор клюшек для гольфа, пара фотоаппаратов, плетеная корзина с бутылкой вина и фруктами, уложенными на папиросную бумагу цвета фуксии. Сиденье у окна покрывала россыпь книг, журналов и комиксов. Гай также заметил коробку конфет, перевязанную алой ленточкой.

– У меня тут немного… по-спортивному, – констатировал Бруно с внезапным смущением.

– Ничего.

Гай заулыбался. Обстановка купе позабавила его, к тому же ему приятно было находиться в закрытом, уединенном пространстве. Улыбка преобразила его лицо – лоб разгладился, глаза под темными бровями заблестели. Он ловко ступал по лабиринту из чемоданов, осматриваясь с кошачьим любопытством.

Бруно протянул ему теннисную ракетку:

– Новехонькая. Ни разу не касалась мяча. Мать заставляет меня возить с собой это барахло. Надеется, что спорт отвлечет меня от баров. Ну и ладно, зато всегда есть что заложить, если вдруг деньги кончатся. В путешествиях я предпочитаю пить. Так ощущения богаче, вы не находите?

Принесли виски с содовой в высоких бокалах, Бруно щедро долил их из бутылки с желтым ярлыком.

– Садитесь, – пригласил он. – И пиджак снимайте.

Но оба продолжали стоять в пиджаках. Пару неловких минут они не знали, что сказать друг другу. Гай отхлебнул из бокала теперь практически не разбавленного виски, посмотрел на пол. Подумал, что у Бруно странные ступни. Возможно, дело в ботинках – небольших светло-коричневых ботинках с длинными мысами, такими же вытянутыми, как подбородок хозяина. Выглядели они несколько старомодно. И, вопреки первоначальному впечатлению, вблизи Бруно не смотрелся тощим. Ноги у него были тяжеловесные, да и сложение нехрупкое.

– Надеюсь, вы не в обиде, что я подсел к вам в ресторане? – осторожно спросил Бруно.

– Нет, что вы.

– Мне было одиноко.

Гай заметил, что, конечно, невесело ехать одному в купе, случайно зацепил что-то ногой – как выяснилось, ремешок фотоаппарата «Роллейфлекс». На боку кожаного чехла белела свежая царапина. Гай чувствовал на себе робкий взгляд Бруно. И зачем он только пришел, ясно же, что он умрет здесь со скуки! Надо было оставаться в ресторане. Но тут появился официант с накрытым подносом, разложил откидной стол, и от аромата жареного на углях мяса Гай немного приободрился. Бруно настоял, что счет оплатит он; пришлось уступить. Гаю принесли гамбургер, Бруно – стейк с грибной подливой.

– Что строите в Меткалфе?

– Ничего. У меня там мать живет.

– А, так вы в гости? – Бруно расспрашивал с неподдельным интересом. – Это ваш родной город?

– Да, я там родился.

– Со стороны и не скажешь, что вы из Техаса. – Бруно залил стейк и картошку кетчупом и аккуратно взял пальцами стебелек петрушки. – Давно дома не были?

– Года два.

– А отец ваш тоже там?

– Мой отец умер.

– О… И какие у вас отношения с матерью?

Гай ответил, что хорошие. Вкус виски, хоть Гай и не любил его, был сейчас ему приятен, потому что напоминал об Анне. Если она вообще пила, то исключительно виски, напиток ей под стать – золотой, полный света, настоящее произведение искусства.

– Где вы живете на Лонг-Айленде? – поинтересовался Гай у Бруно.

– В Грейт-Неке.

Анна тоже жила на Лонг-Айленде, только подальше.

– Я зову свой дом конурой, – продолжал Бруно. – Он окружен зарослями собачьего дерева,^[1] и все его обитатели чем-то напоминают побитых собак. Все, вплоть до шофера! – Он вдруг искренне захохотал и опять склонился над тарелкой.

Гай видел только его макушку с редеющими волосами и торчащий на лбу прыщ – чудовищно большой и отвратительный прыщ, который как-то не бросался в глаза с момента встречи в ресторане, зато теперь буквально притягивал взгляд.

– И почему же? – спросил Гай.

– Папаша умеет обласкать. Ублюдок… А вот с матерью у меня, как и у вас, все хорошо. Она приедет в Санта-Фе на пару дней.

– Прекрасно.