Цитаты из книги «Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф»

. В основе обновления лежит жертва, но не ритуальная и не массовая во имя назначенного светлого будущего, а иная, обращенная на себя самого. Прежде чем изменять мир, попробуй изменить себя самого. А для этого необходимо соединить части распадающегося сознания воедино.

В 1984 году Тарковский получает предложение из Швеции работать над фильмом по сценарию, который первоначально назывался «Ведьма». Первый вариант картины носил название «Ведьма» и предполагался как повествование об удивительном исцелении больного раком.

Когда Ученый и Профессор, каждый за своим «поспешающий», входят в «зону», куда нельзя ни с оружием, ни с алкоголем, начинается путь, называемый «инициацией».

Тарковский в разное время и по-разному говорил о том, что своего будущего знать не надо. Меж тем, сам того не желая, он его знал. Знал, снимая «Ностальгию». Знал и, как он сам рассказывал, после спиритического сеанса у Рериха[75], когда Борис Леонидович Пастернак, вызванный участниками сеанса, сказал, что Андрей снимет семь фильмов

Янковский смешно вспоминает, как режиссер готовил его к роли, соскребая налет московского благополучия и расслабленности, надолго оставив в одиночестве в чужой стране, без знания языка и без денег, пока бедный Олег Янковский не приблизился к искомой фактуре.

стал Горчаковым – Олег Янковский.

Я больше мертвецов о смерти знаю», – написал как-то Арсений Тарковский. Это – то знание до личного опыта, предзнание, о котором уже упоминалось и которым было наделено сознание режиссера Андрея Тарковского. Образы фильма достаточно понятны. Щель гостиничного номера в Баньо-Виньони, из окна которого видна только стена противоположного дома. И сон-видение, где в малую лужу, как в зеркало, опрокинуто отражение сидящего на земле Андрея, дом на холме и православная церковь. Дверца зеркального шкафа с двойниковостью отраженных друг в друге Андрея и Доменико. Примеров много, они просты по смыслу. В контексте же фильма образы эти ткут тончайшую пряжу жизни души, бьющейся в силках непереносимого страдания, тоски по родине, по согласию с самим собой с горчайшей каплей того, что называется Weldschmer и без чего, по утверждению и Гете и Шекспира, художника не бывает. Это и есть ностальгия. Фильм снят строго, с отказом от бытовых деталей. Это фильм – исповедь души современного человека, быть может, самое актуальное из всего, что завещано кинематографом XXI веку. Мы живем с постоянной мечтой, ностальгией по совпадению с образами дома и детства, идиллическими мгновениями жизни. Ностальгия особенно смертельна для русских как болезнь «невозвращения». Однако Россия знает ее и без отъезда за границу. Да, Горчаков душевно болен, как болен датский принц или Мастер булгаковского романа. За пределами этого состояния другие реалии прочерчиваются слабо. Для Горчакова встреча с Доменико была единственным, что его интересовало: наивная прямота этого юродивого, его детская абсолютная вера в чудо зажженного огарка свечи, пронесенного через воду. Это магическое действие кажется надеждой, спасением Андрею Горчакову. Метафизика духовной зеркальности Андрея и Доменико, странные отношения этих людей приводят к непредсказуемым последствиям. Доменико сжигает себя на Капитолии, взобравшись на конный памятник Марка Аврелия. Сцена самосожжения пафосна и карикатурна одновременно. Доменико бессильно прокричал свое воззвание: «Люди должны вернуться к единству, а не оставаться разъединенными… нужно вернуться к истокам жизни и стараться не замутить воду. Что же это за мир, если сумасшедший кричит вам, что вы должны стыдиться самих себя? А теперь – музыка!» Пылающий как факел Доменико падает на землю, воет собака, в динамиках в полную силу звучит «Реквием» Верди. Народ безмолвствует, стоя на ступенях Капитолия. Это мудрое безумье!Обезумевшая мудрость!Вздох предсмертный, так внезапноПревращающийся в хохот.

Иную женскую ипостась представляет дочь Сталкера. Молчаливая, внутренне сосредоточенная Мартышка читает Тютчева.

. Он говорил об «ошибочности» нашей цивилизации, о разрыве между техническим прогрессом и нравственным уровнем человека.

Тарковский никогда не упоминает имени Гете. Однако по чувству и пониманию природы Гете ближе всех: