Я от этого бим-бома
Стала песней на слова,
Я пою, когда все дома –
Крыша, мальчик и сова.
 

Ю. Мориц

Глава 1. Разоблачения

Оно поселилось в нашей кладовке, когда мне было шесть. В углу, на верхней полке, между кабачковой икрой и сливовым компотом. Каждый раз я с замиранием сердца смотрела, как мама протирает там пыль или перебирает банки. Казалось, неведомый монстр притаился в темноте и готовится выпрыгнуть, чтобы съесть ее вместе с любимой фланелевой тряпочкой. И его не впечатлят ни поджатые губы, ни строгое выражение лица. Хрум-хрум, и конец. Конечно, она мне не поверила, совсем. «У тебя слишком богатое воображение», – так и заявила. Губы поджала, как обычно, куда же без этого. Иначе и быть не могло… Кто поверит ребенку, который придумывает монстров? Никто. Но я знала точно: в кладовке что-то было.

Что-то.

Затем оно начало скулить – тихо, жалобно. По ночам. Мама его не слышала. Я грешила на ветер и соседскую собаку, зарывалась в подушку, пытаясь заглушить ненавистный звук. Сперва у меня получалось, потом скулеж стал невыносимым. Он был долгим и заунывным, просто целая песня. И я решилась. Включила в кладовке свет, открыла дверь и громко сказала, стараясь не выдать страха и дрожи в голосе:

– Давай, еще раз. С чувством!

Не помню, где услышала эту фразу, но она представлялась мне невероятно крутой. Будто я врываюсь в кладовку со световым мечом наперевес, и враги в ужасе разбегаются в разные стороны.

Ответом мне была тишина. Лишь сквозняк играл лампочкой на потолке. Я постояла минутку на пороге, расстроилась и пошла спать. Утром мама ругалась, что полопались все банки со сливовым компотом. После этого случая оно исчезло и больше не скулило, ни разу. Через месяц родители развелись, и мы с мамой переехали. С тех пор прошло тринадцать лет, а я никак не забуду выдуманного монстра.

Когда я в шутку рассказала эту историю Лине, она не рассмеялась. На ее лице отразилась смесь недоверия и удивления.

– Чушь, – выдала она совершенно серьезным тоном. – Никого там не было. Ведь ты до сих пор жива.

Что тут ответишь? У нее сомнительное чувство юмора и «своя волна», на которую невозможно настроиться. Но есть и неоспоримое преимущество: Лина воплощала собой все тайное, запретное, дерзкое, бесшабашное. Именно с такими оторвами хорошим девочкам водиться не следовало. Их полагалось избегать, презрительно фыркать и радоваться, что ты другая. Мама непременно запретила бы мне общаться с Линой, если бы узнала. К счастью, она далеко, а мне до чертиков надоело быть правильной. Наконец-то я могла принимать собственные решения: что надеть, куда ходить, с кем дружить. Длинную косу распустила, правда, покрасить русые волосы в какой-нибудь более яркий цвет не отважилась. Пока что. Начала носить ободки с большими бантами и пышные кружевные юбки. Возможно, это глупо и несерьезно, но мне нравилось. Теперь я была студенткой факультета журналистики, а не стеснительной девочкой, вечно строчащей глупости в тетрадке.

С Линой я познакомилась год назад, поздней осенью. Низкие серые тучи плотно затянули небо, сыпал дождь со снегом. Я выбежала из здания факультета, накинув на голову капюшон пальто с кроличьими пушистыми ушами, а она стояла во дворе и курила. Даже не пыталась спрятаться или раскрыть зонт, который держала в руке. По светлым волосам стекали капли, мгновенно впитываясь в потемневшую куртку. Я засмотрелась на нее и эпично растянулась на мокром асфальте. Капюшон съехал на нос, кроличьи уши шлепнулись в грязную лужу и намокли. Лина подошла ко мне, помогла подняться. Потом улыбнулась и протянула сигарету. Я никогда в жизни не курила, но сразу согласилась, хоть и боялась глупо закашляться, как подростки в фильмах. Почему-то этого не произошло. У меня ничего не получалось с первого раза. С детства сохранялась закономерность: подгоревшие блины, испорченные в последний момент рисунки, позорные пересдачи в университете. А вот кольца дыма получились круглыми и ровными, будто у меня открылся талант. Я еще тогда подумала: эта девушка принесет мне удачу. Мы немного постояли во дворе и отправились ко мне домой, болтая и хихикая. Пешком, под дождем. Зонт она так и не раскрыла.

Сегодня я зашла к Лине после лекций, не забыв прихватить пакет со сливочным сыром и вином – наш стандартный набор для удачного вечера. Дверь мне открыли не сразу. Я успела заскучать и сосчитать царапины на обивке, их было двадцать четыре, как обычно. Лина появилась на пороге сонной и растрепанной, в шортах, наполовину застегнутой клетчатой рубашке и пляжных шлепанцах.

– Уже утро? – Она протерла глаза и уставилась на пакет в моих руках. – А, все, вижу. Вечер.

Не дожидаясь приглашения, я юркнула внутрь. На кухне щелкал телефоном очередной Линин блондин. Все ее парни как на подбор: белобрысые красавцы в черных майках, натянутых на накачанные торсы. Этот выбивался из стаи: белоснежная футболка сидела на нем так идеально, что казалась нарисованной.

– Это Юра. – Лина лениво махнула в сторону гостя, мои руки невольно расправили складки на юбке, пригладив кружева.

Для чего мне с ним знакомиться? Все равно больше не увидимся. Никогда не встречала у Лины одного и того же парня дважды. Но она и не думала ему меня представлять. Блондин поднял взгляд, я зачем-то представилась сама, он вежливо кивнул и снова уткнулся в телефон.

– Ты пропустила лекции, – сообщила я очевидное.

– Плевать, – фыркнула Лина.

Пристыдить ее было нечем. Несмотря на то, что она прогуливала половину занятий, сессии сдавала в срок и на «отлично», а я зубрила с утра до вечера и перебивалась с тройки на тройку.

Лина достала из пакета вино. Сняла шлепанец и, приложив к стене, стукнула по нему дном бутылки. Подаренный мною штопор сиротливо пылился около мойки, в нераспечатанной коробочке с бантиком. Блондин посмотрел на Лину с тапкой и бутылкой, потом на штопор и насмешливо приподнял бровь. Значит, Юра… Правильные черты лица, четко очерченные губы и совершенно невероятные глаза. Светло-серые, серебристые, словно подтаявшие жемчужины, с очень темным ободком по краю. Ни разу таких не видела… Жемчужины дрогнули и вопросительно уставились на меня. Я схватила тряпку и тщательно протерла стол. И вовсе не потому, что у меня горели уши! Просто мамино воспитание время от времени дает о себе знать. Хотя до ее маниакального стремления к порядку мне далеко. Ни за что не стану пылесосить по три раза на дню, складывать полотенца ровными стопочками и гладить джинсы. К тому же теперь я их не ношу.

С нескольких ударов пробка вышла, Лина поставила на стол два бокала.

– Я тебя провожу, – заявила она блондину, особо не церемонясь.

Тот не стал спорить. Оба исчезли в коридоре, тихо переговариваясь.

Дверь шумно захлопнулась, щелкнул замок. На кухню вернулась Лина, напевая песенку хомячков себе под нос. «Тиру туту туру тутуту…» Она улыбнулась и застегнула пропущенные пуговицы, из-за чего рубашка стала совсем в обтяжку. Теперь ее фигура казалась не стройной, а чрезмерно худой. В прищуренных глазах была заметна усталость. Видимо, ночь выдалась бурной.

– Выпроводила, – доложила она, словно мне следовало заподозрить, что блондин никуда не ушел, а спрятался в ванной и следит за нами.

– Молодец, – пробубнила я, поздно сообразив, какой у меня получился недовольный тон.

– Что-то не так? – Лина замерла с разделочной доской в руках.

– Зачем тебе их столько? – не выдержала я.

Она пожала плечами, взяла нож – единственный в доме, с блестящей розовой рукоятью – и принялась нарезать сыр кубиками. Крупными неровными кубиками. Чего я к ней лезу? Не хватало еще нотации читать. Сама ненавижу, когда мне указывают, как жить.

– Извини, – смутилась я. – Это не мое дело.

Лина сдула со лба длинную челку и надавила на нож особенно сильно. Доска заскрипела.

– Тот, кому я отдам всю свою любовь, – вдруг сказала она, – рискует склеить ласты. Поэтому я делю ее поровну. Между всеми.

Что?! Пока я осмысливала ее слова, Лина дорезала сыр, забрала тарелку и скрылась в дверях. Пришлось хватать бутылку с бокалами и топать следом.

Жилище Лины невероятно будоражило мое воображение. Она снимала однокомнатную квартиру в часе езды от факультета. Снимала за копейки, потому что большей суммы никто в здравом уме не предложил бы. Разве что ролевики, любители постапокалиптики. Старый дом в глубине двора, щербатые ступени. В ободранном подъезде пахло кошками и затхлым подвалом. Совмещенный санузел, кухня два на два и коридор, в котором даже одному толком не развернуться, – вот и вся квартирка. Затертые до дыр обои, потолок в ржавых пятнах, лампочки на скрученных проводах, скрипучий паркет. Из-за разросшихся под окнами деревьев здесь было всегда темно, а летом еще и сыро. Я не любила ночевать у Лины: на кухне рычал маленький пузатый холодильник с оплавленной ручкой, в углах что-то шуршало и потрескивало, через вентиляционную решетку лезли комары. Мелкие, прозрачные и кусачие.

В комнате у окна стоял запертый на ключ обшарпанный сундук, навевающий мысли о море, трюме пиратского корабля, острове сокровищ… Я понятия не имела, что в нем хранится, и слава богу. Учитывая чрезмерно активную личную жизнь Лины, о некоторых вещах мне лучше не знать. Шкаф с выдранной дверцей бесстыдно выставлял напоказ полки с нижним бельем, раскладной диван давно уже не собирался обратно. У пианино западала половина клавиш, но Лина все равно не умела на нем играть. В такой обстановке ноутбук выглядел чем-то инородным, почти космическим.

– Найди фильм, – велела Лина, определив тарелку на пианино. – Сейчас вернусь.

Она растворилась в темном коридоре, а я покорно приземлилась на диван. Тот жалобно пискнул и мстительно ткнул выпирающей пружиной. Отыскав пару комедий, я стащила кусочек сыра, потом еще один. Интернет грузился медленно, Лина не появлялась. Я поерзала, устраиваясь поудобнее, и пошевелила кабель от роутера. Раздался треск, лампу под потолком качнуло, по паркету заметался круг света, как в фильмах про побег из тюрьмы… Из патрона посыпались искры, лампочка заморгала и, ослепительно вспыхнув, взорвалась. Сверху брызнули осколки. Я вжалась в диван, накрыв голову руками.

– Не выходи из комнаты! – встревоженно крикнула Лина из недр квартиры, будто я собиралась шастать в темноте.

– Включи свет в коридоре, а?..

В ответ долетело приглушенное шипение. Я шустро забралась с ногами на диван и всмотрелась в темноту. Ничего. Ничегошеньки. Ровным счетом. Лина завела кошку? Когда?.. В коридоре что-то замерцало странными сияющими сгустками, а спустя мгновение там зажегся свет. В дверном проеме появилась Лина с табуреткой в руках.

– Расслабься. – Она поставила табуретку в центр комнаты. – Сейчас все исправим.

При вспыхнувшем ярком свете новой лампы комната выглядела плачевнее, чем обычно, пол блестел от осколков. Я осторожно потрогала голову: вроде на месте.

– До тебя не долетело даже, – успокоила Лина. – Трусиха.

– Оно так бабахнуло! У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло!

– Вижу, ты очень испугалась. От страха слопала сыр.

– Ой…

– Ладно, еще половина упаковки осталась. Я не весь нарезала.

Она сбегала на кухню, вернулась с разделочной доской, ножом и пакетом. Уселась на диван и принялась кромсать сыр на кубики. Я разлила вино по бокалам и поставила их между нами.

– Ты завела кошку? – поинтересовалась я.

Лина застыла. Подняла на меня удивленный взгляд и тихо спросила:

– Какую кошку?

– Ту, которая шипела.

– Ты слышала?

Она неуклюже взяла бокал, пролив немного вина на рубашку. Вот, сама испугалась не меньше моего!

– Не знаю, по-моему, кто-то шипел. Еле-еле, прям как на последнем издыхании.

– Шипел… – повторила Лина, вытирая нож о край рубашки.

– Давай поедем ко мне. Покуришь на балконе. А то жутко, честное слово. Это полтергейст, да?

– Нет, это не он. Иди сюда.

Лина подвинулась ближе и обняла меня – слишком крепко для девичьих дружеских объятий. Слишком крепко для любых человеческих объятий! Дышать стало нечем. Я попыталась возмутиться, но слова застряли в горле. Грудь пронзила резкая боль, комнату заполнили мутные круги. С каждой секундой становилось холоднее, в глазах предательски темнело. Я посмотрела вниз и увидела, что сбоку, под ребрами, торчит знакомая розовая рукоять.

– Тише, – ласково прошептала Лина мне на ухо и обняла еще крепче. – Тс-с-с…

А потом стало совсем темно.

* * *

Место, где я очутилась, было маленьким и тесным. В углах возвышались полки, заставленные пузатыми банками. Я с трудом узнала кладовку нашей старой квартиры. Схватилась за дверную ручку и с силой надавила на нее. Бесполезно. Та и не думала проворачиваться. Банки безмолвно сверлили меня сливовыми зрачками, в щель над порогом пробивался свет. Я прижалась спиной к стене и затаила дыхание.

Шаги. Чьи-то шаги снаружи. Я отчетливо их слышала, и они приближались. Мягкие и частые, словно существо за дверью передвигалось на маленьких пушистых лапах. Оно подошло вплотную к двери и остановилось, накрыв свет на пороге темным силуэтом. Крайняя банка вздрогнула и лопнула. Я завизжала, та улыбнулась изогнутой трещиной и рухнула вниз. Звук падения растворился в ужасающем грохоте, будто с неба свалился рояль или грузовик с барабанами, под дверью метнулись тени. Полный быдыщ!

Шум стих внезапно, кладовка погрузилась в тишину. Кто-то уверенно подошел к двери, ручка зашевелилась и провернулась с тонким скрипом. Я съежилась. Желудок скрутило в тугой комок, бок заныл, предлагая мне кое о чем вспомнить. Точно, нож с розовой рукоятью! Но я жива, и для «того света» обстановка вокруг нелепая. Это сон?

– Кто там?! – пискнула я, подбадривая себя собственным голосом, высунулась из кладовки и…

И окончательно убедилась, что сплю! Передо мной был гигантский зал. Точнее бескрайний, так как противоположный конец окутывала тьма, и о его истинных размерах можно было только догадываться. На месте потолка зияла черная дыра, паркет клубился дымом. В воздухе парили книги, игрушки, альбомы, карандаши и всякая ерунда. Они ныряли в дым, взмывали к потолку, вращались и плевать хотели на законы физики. Я попятилась, выставив назад руку, чтобы нащупать дверь и выбежать. Там ее не было. Ни двери, ни стены. Только зал, все тот же зал. Мамочка… Впрочем, это же сон. Жаль, что жуткий. Нет бы что-нибудь хорошее приснилось.

На меня плыла тряпичная кукла с зелеными кудрявыми хвостиками. На ее плоском бледном лице застыло мстительное выражение, глазки-пуговки злобно поблескивали. Меня словно холодной водой окатило. Это же моя игрушка… Старая любимая кукла, которую я зашвырнула в шкаф, получив на день рождения новенькую милую Барби с длинными шелковистыми волосами. Я испуганно отмахнулась, по затылку скользнуло что-то легкое. Развернувшись, я поймала тетрадку, исписанную мелким почерком. Мой дневник, брошенный на середине. Мама нашла его в тайнике под кроватью, прочитала и закатила грандиозный скандал, называя меня неблагодарной. Больше я дневников не вела.

Тишина сгустилась, сквозь нее прорвался тоненький мелодичный писк. Песенка двигалась по кругу и становилась все громче, мелодия казалась смутно знакомой. Из дыма вынырнула музыкальная открытка с нарисованным замком. Надо же… Я совсем о ней забыла, а в детстве часами слушала механические трели, пока она не сломалась.

Музыка стихла, вещи замерли в полете и опустились на пол, медленно растворяясь в дыму. Темнота вдалеке ожила и поползла ко мне, будто проголодалась. С каждым мгновением расстояние между нами сокращалось, а зал погружался во мрак. Ой-ой! Сзади раздалось шуршание. Я отшвырнула дневник и кинулась прочь, но ноги увязли в чем-то липком, с подозрительным запахом спелых слив. Бессмысленный рывок, и я оказалась на полу, в кромешной мгле.

– Не так быстро, – донесся шелестящий голос.

Я зажмурилась, втянув голову в плечи.

– За тобой не угнаться, – шепнул он над самым ухом.

– А ты гнался? – спросила я, стиснув зубы. Крик ужаса застрял в горле, и выпускать его не хотелось.

– Не верь ей.

Моей щеки коснулся обжигающий ветерок, сердце подпрыгнуло и ухнуло куда-то вниз. Хочу проснуться. Немедленно! Я вжалась в пол, но вместо покрытого лаком дерева пальцы нащупали мягкую обивку. Замерев, я осторожно приоткрыла один глаз. Темнота рассеивалась, вокруг вырисовались знакомые предметы: шкаф, пианино, сундук в углу. Я сообразила, что лежу на диване в квартире Лины. Сама хозяйка сидела рядом и курила.

– Как самочувствие? – поинтересовалась она, стряхивая пепел в пустую тарелку из-под сыра.

– Мне приснился страшный сон, – хрипло сказала я и заплакала.

Лина наклонилась и неловко погладила меня по голове. Сон был настолько реалистичным, что рука потянулась туда, откуда во сне торчала розовая блестящая рукоятка. Сыро… И липко. Я пролила на себя вино? Глупости, я его вообще не трогала. Ладонь была красной. Что происходит?! Я вскочила с дивана. Моя блузка сбоку была насквозь пропитана кровью.

– Это было на самом деле? Ты… вонзила в меня… нож?!

– Ага, – вяло протянула Лина, выпустив струйку дыма в потолок.

– С ума сошла?!

– Ты ведь жива. Так что не кричи.

Ее ответы звучали дико и абсурдно. Да все это было дико и абсурдно! И ни капли не смешно.

– Тамара… – закатила она глаза. – По какому поводу драма? Это что, была твоя любимая блузка?

– Не называй меня полным именем!

– Хорошо, Тома, – уже мягче произнесла Лина. – Прими душ, переоденься. Потом поговорим.

Я всхлипнула, покорно взяла предложенную кофту, единственную, что была велика ей на размер. Значит, мне подойдет.

В ванной стоял кисловатый запах затхлости. Облезлая душевая кабинка за грязной потрепанной шторкой, раковина с отколотым краем и унитаз, смыв в котором давно не работал, поэтому рядом лежал ржавый ковшик. Никогда не думала, что когда-нибудь рискну принимать тут душ, но сейчас мне было все равно. Лишь бы от Лины подальше. Я заперла дверь и трясущимися пальцами расстегнула пуговицы, с ужасом представляя себе рану, из которой толчками вытекает кровь. Рванула в сторону ткань… Под блузкой ничего не было. Ничегошеньки. Кроме пятна подсыхающей крови. Абсолютно целая гладкая кожа, без единой царапины. Ясно. Я сошла с ума. Обязательно запишусь к психиатру. И позвоню маме. И в полицию. И еще куда-нибудь.

Я скинула оставшуюся одежду и забралась в душ, стараясь ничего не касаться. Кран закашлял, хлынул практически кипяток. Кожа порозовела, под ноги потекла красноватая вода. Я стояла в душе до тех пор, пока от обжигающей духоты не закружилась голова. Натянула свою одежду и кофту Лины, оставив блузку валяться в углу, и вышла из ванной.

Лина ходила по комнате с веником и сметала осколки лампочки в кучу. Увидев меня, она выпрямилась и выдавила улыбку.

– Что это было? – спросила я, чувствуя себя нелепо. – Я умерла?

– Почти.

– Получается, люди после смерти попадают в… в…

– Каждый попадает туда, куда заслуживает.

– То есть я заслужила кладовку?!

Лина отбросила веник и шагнула ко мне. Я попятилась в коридор.

– Тамара, – дрогнувшим голосом сказала она. – Поверь, так было надо.

– Почему ты упорно называешь меня Тамарой? Ты ведь знаешь, мне не нравится.

– Там есть буква «р». В ней сила.

– Нет у меня никакой силы.

– Теперь есть.