Иллюстратор Оля Маркович

Корректор Светлана Харитонова

© Оля Маркович, 2022

© Оля Маркович, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0055-4309-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Глеб Смыслов

Широкая ноша, шестьдесят на восемьдесят пять сантиметров, то и дело задевала людей в метро, громоздкая, она путалась в ногах, затрудняя ход. Папка или тубус, тубус или папка – решалось Тарасом с гамлетовским надломом почти каждое утро. Оба приспособления для переноски бумаги имели минусы. И если одно доставляло неудобства в процессе транспортировки, второе, болтающееся трубой за спиной, могло претендовать на идеальное решение. Однако лист, вынутый из тубуса, привыкший к цилиндрическому положению, топорщился и скручивался при закреплении к мольберту. Описанные неудобства касались пока чистого листа, когда же на поверхности появлялся рисунок, сворачивать его в трубу становилось преступлением против искусства. Потому Тарас почти всегда выбирал папку. Выбирал и терпел народные восстания в переполненных вагонах, маршрутках и подземных переходах. Хотя про маршрутки это он преувеличил. О маршрутках с папкой формата А1 можно было забыть. Никто не уступит достаточно места студенту в час пик, чтобы поместились и он, и его широкоформатная поклажа. Или выезжай раньше на час, или опаздывай, или плетись от метро пешим ходом, зато уж с идеально ровными рисунками.

Далеко не все в группе относились к своим работам с таким же трепетом. Некоторые ребята вообще не умели рисовать. А положа руку на сердце и зная, что это не повлияет на отношения с социумом, Тарас бы признался, что рисовать не умел никто. Кроме него, разумеется. Да, одногруппников можно было назвать интересными и творческими единицами, но не академистами, что уж приукрашивать. Оно и понятно, универ их – коммерческое заведение, пусть и с дипломом государственного образца, едва ли мог считаться толковым местом. Брали туда всех, кто платил. Тарас, сын известного в городе архитектора, с пеленок веровал в свою уникальность и одаренность. Имей он хоть толику усердия, его образовательный путь сложился бы успешнее. Но ко времени поступления в высшее учебное заведение парень осознал, что абсолютно не готов. Завалил историю и русский, да и по рисунку получил не самый высокий балл. Отец злился, но решил пристроить отпрыска хоть куда-нибудь. Оставлять непутевого болтающимся без дела на целый год до нового набора показалось родителю опасной практикой. Так Тарас Красин оказался в своей альма-матер.

Педагоги сменялись часто. Руководство вуза тешило непомерные амбиции, приглашая преподавателей из общепризнанных учебных заведений и популярных в своих областях личностей. С одной стороны, такой подход формировал пытливую атмосферу среди обучающихся, с другой, разноголосый хор специалистов создавал какофонию из взглядов и приемов.

Ректор, Владимир Измайлович Шпиц, человек бизнеса и милый пожилой господин, довольно поздно открывший в себе талант живописца, сам считал себя одаренным художником. В розовостенных коридорах вуза висели его наливные натюрморты, пейзажи в духе постимпрессионизма и пастельные портреты прекрасных незнакомок. Все бы ничего. Каждый имеет право на самовыражение. Но неприятность заключалась в том, что деятельный и обаятельный наместник имел решающий голос в образовательных процессах и с нескрываемым удовольствием низвергал и превозносил преподавателей и учеников по своему усмотрению.

Однажды на кафедре появился удивительный старик. Новый учитель по рисунку. Спокойный и кроткий Глеб Смыслов. Он не был ни из числа популярных личностей, ни из педагогического состава признанных вузов, однако завкафедрой говорил о Смыслове с придыханием:

– Студенты, хочу, чтобы вы понимали, Глеб Ильич – это глыба! Сам не верю своему счастью, что удалось уговорить и его и наше руководство на сию авантюру. Больше десяти лет Смыслов безвылазно жил и работал в Грузии, сюда был, так сказать, не ногой. И вот все сошлось. Вам несказанно повезло. Слушайте и внимайте каждому его слову!

Получив такое загадочное и ободряющее о себе представление, Смыслов заранее сделался для всех учащихся авторитетом. Встречи с ним ждали с придыханием.

Тарас немного опоздал, шумно вошел в аудиторию, задев папкой косяк двери, извинился. Прошел к сваленным в углу мольбертам, взял себе один и расположился на свободном месте. Атриумные окна мягко заполняли помещение дневным светом. По периметру класса в ожидании своего часа стояли белоснежные скульптуры, бюсты и головы. Был тут и кудрявый могучий Зевс, и строгий Гаттамелат, и Аполлон Бельведерский, больше напоминающий девицу объемной прической, походящей на разлапистый бант. Статуи наблюдали за происходящим невидящими глазами, словно пустоокие сестры Грайи. Не хотелось бы оказаться в их компании темным вечером или ночью, когда, освещенные лунным светом, они все так же таращились бы, бледные и забытые, из укромного полумрака своих насиженных мест художественного класса.

Сейчас в аудитории царила приподнятая атмосфера, такая, какую всегда можно уловить накануне ожидаемого начинания. Смыслов стоял по центру зала, ребята сидели за своими треногами, готовые приступить к рисунку. Тарас еще не успел рассмотреть нового специалиста, увлеченный обустройством рабочего места. Только усевшись, он разглядел учителя. Это был довольно серенький старичок, в растянутых спортивных штанах и свитерке. Имел он приподнятые плечики и заискивающее положение шеи, выступающая чуть вперед, она придавала ему робкого замешательства. Казалось, старик украдкой читает молитву себе под нос, потому так тих и даже подобострастен. Учитель расхаживал взад-вперед, ребята ждали. Кто-то спросил:

– Может, начнем?

Глеб Ильич дернулся, вышел из оцепенения, глянул на наручные часы и, покачав довольно крупной головой, будто насаженной на тоненькую шейку, произнес:

– Да, ребята. Глеб Ильич, преподаватель рисунка. Напишите, пожалуйста, ваши имена вот тут, – бережно дотронувшись до листа одного из учеников, он указал место: слева в верхнем углу. Карандаши заскрипели в ответ на просьбу. – Обещаю скоро выучить вас поименно. Устроились удобно? – учитель обвел взором класс. Ребята закивали. – Тогда два слова о моем видении процесса. Принято считать, что техника и даже «техничность» в рисунке – основное. – Речь он сопровождал жестикуляцией, растопырив пальцы с заметными фалангами, напоминающими стволы тростника. Они, желтоватые и глянцевые, будто сглаженные в каждодневной работе, казались умелыми и по-особенному красивыми. – Часто можно слышать от рисовальщиков фразу «поставить руку». Но мы с вами будем рисовать головой.

Коля Уточкин, один из студентов, услышав это заявление, заржал и, вставив карандаш в рот, принялся выводить линии на мольберте. Смыслов это заметил, отечески улыбнулся, по проторенным колеям вокруг глаз его разбежались добрые морщинки.

– Не совсем это. Но мыслите вы молодой человек в нужном направлении. – Коля раскраснелся и выронил карандаш изо рта. Лицо парнишка имел дебелое и очень доброе, оттого все его звали Коля Долгопупс. – Рисовать можно научить любого: построение, рефлексы, тени. Бери карандаш, замеряй пропорции. – Смыслов, удивительно легко для старика, нагнулся, поднял с пола Колин карандаш, вытянул его перед собой и прищурился, показывая процесс замеров. – Любой пожелавший способен научиться рисовать. И это правда. Хорошо научиться. Только хочется мне с вами покопаться кое в чем. Посмекать. Позадаваться вопросом, что же такое именно оно – художник? – Все молчали. Пытливо обежав взором класс, Смыслов уставился в пол и после короткой паузы заговорил отрывисто. – Довольно давно пытаюсь ответить себе на этот вопрос. Но не нашел на него однозначного ответа. – Кто-то из ребят выдохнул шумно и с досадой. Ученики не жаловали долгих вступлений. Каждый находившийся у своего мольберта хотел поскорее показать, на что способен. – Можно освоить изобразительное мастерство и стать филигранным ремесленником. Можно