Куда легче вырвать из земли корень березы или поймать за хвост глухаря, а только не перейти мне Карий остров дважды. Он словно бы утонул в коричневых глазах егеря и стерся с земли вместе с ним.

Даже в эту последнюю ночь на веранде егерского дома – словно семи лет не прошло – все также вслушиваюсь в тишину, распознавая стрекот кузнечиков. По палисаднику мечется ветер, хватает ветки раскидистого дуба и стучит ими по камышовым стенам, по окну летней веранды. Старый егерь на этот раз спит крепко. И вдруг необыкновенно легко становится: чудится, что ветер подхватывает его дом под самый верх и уносит в непроглядную темень, в лесную глушь. А что, если б нас еще раз занесло на Карий остров!

Вначале я смутно верил в его существование, воображая инородным пятном на карте деревушки с ее таинственными лесами. Истории егеря об Острове я считал небылицами, но продолжал слушать, всматриваясь в его близко посаженные карие глаза, в их контур, очерчивающий загадочный круг. А в нем – пронизанные ярким светом вишняки; лисицу, притаившуюся в папоротнике; косулю, задремавшую на травяном покрывале. Неожиданно мне пришло в голову назвать то странное место Карим островом, однажды явившимся в глазах выдумщика-егеря.

– Какой ветер, какой ветер, – ахнул он.

И его, наконец, разбудили причуды стихии. Старик присел на край табуретки. С дрожанием руки шаркает спичкой, медленно закуривает у печки. Не то тайная мудрость, не то хитрость в темном уголке карего глаза, который егерь по обыкновению прищуривает.

– По молодости никого не жалеешь, а в старости начинаешь понимать – всем хочется жить, – пробормотал он уставшим голосом.

Даже здесь, рядом с егерем и его ружьем у теплой уютной печки, тревога не оставляет меня. Этой ночью мне приснилось, что браконьеры сбили его с ног, окружили и забили, как раненого зверя. Я видел ужас, подбирающийся к берегам его карих глаз, как вода к острову. Рассказываю ему об этом сне.

– Со мной никогда этого не случится, – спокойно сказал он.

– Да, конечно. Глупости. А все-таки почему?

– Просто я знаю. Я другой, – хрипло произнес егерь, прищурившись.

Я тоже почему-то знал это и давно простил егеря за выстрел на Карем острове, но прийти к нему смог только спустя семь лет с того самого дня.

– Много зверей я перестрелял, – признался старик не без грусти.

Егерь знает о своем деле многое и кое-что любопытное мог бы рассказать. Но даже он убежден, что никогда нельзя знать о лесе всё.

Знакомству с ним я обязан соседу моей тетки, к которой я, первокурсник биофака, приехал на лето в деревню. Она была так мала, что уже через три дня я вдоль и поперек исходил все ее окрестности. Тогда от скуки я признался соседу, что хотел бы изучить особенности обитания местных зверей, и он предложил обратиться к Тимофеичу.

– Это наш егерь. Странный черт! Но хорошо знает леса и егерское дело. Хочешь не хочешь, а он научит тебя стрелять, – усмехнулся он, зная, что я твердо решил не брать в руки ружья.

В нашу первую встречу егерь выглядел уже далеко не молодым, но дерзким и полным сил, со смуглым лицом и глазами цыгана. Борода, которую он любил отпускать, была густая и угольно черная, с пробегающей седой волной. В его дворе я увидел аккуратно развешенные на стене сарая рыболовные сети, на траве – перевернутую вверх дном лодку. Из будки с хриплым лаем беспокойно выскакивал пес рыжего окраса по прозвищу Монгол: глаза, как у хозяина, карего цвета, или, пожалуй, более желудевого.

Небольшое пространство во дворе помимо бани занимали старый коровник и обшитая черным толем избушка. За домом рос яблоневый