Людмиле Федорчак из Красноярского края.

Когда одиночество выжжет дотла…

Юрий Шевчук,

«Предчувствие гражданской войны».

Запись на обложке

Пока меня не было дома, на каждом лестничном марше нашего подъезда сделали пандусы.

И вдруг вверх по ступеням с грохотом помчалась электричка, ещё та, старая, с красными полосами на зелёной «морде», а не синей, как теперь. Она ехала прямо на меня, преследовала, и я еле смогла закрыть дверь, чтобы она не ворвалась в квартиру, запоздало поняв, что никакие это не пандусы для инвалидов, а самые настоящие железнодорожные рельсы.

И проснулась.

31 мая 1998, воскресенье

Раньше я любила русский рок, а теперь собираю песни на «необычных языках». Глупо, наверное, так характеризовать всё то, что не англоязычное, но это так Яна выразилась.

Жемчужина моего паноптикума – Мария Фарандури (я сначала думала, что – Форонтури, но правильно именно так). Одна её минорная песня переводится с новогреческого так:

Ветер разносит листья по парку…

Так теряю я друзей своих.

Что-то вроде японского хокку. Нет, я знаю, что это – трёхстишие, а не двустишие!

Я всегда хотела иметь много друзей, но со мной никто не хотел дружить, потому что я – толстая, и со мною – стыдно. Потом я возненавидела всё и всех, и сама захотела быть одна.

А сейчас я перебираю в памяти детей, с которыми встречалась в детстве. Вася со Свердловки… Его мать, мамина сослуживица, умерла в 1990 ни то от менингита, ни то от рака мозга. Другой Вася, из микрорайона… У него была сестра Оля, но с Васей я находила язык лучше. Никогда не забуду, как сидели в его комнате, и он показывал мне свои рисунки.

Отношения между нашими родителями разорвались довольно давно. Но как-то мне приснился сон, что их мать, Вера, учит нас рисованию (вряд ли она, бухгалтер на химзаводе, в этом ас). Я проснулась, поняла, что ничего этого нет, и такая тоска навалилась, хоть волком вой!

Вот у Яны, у неё очень много знакомых, потому что мать заставляла её ходить на английский и музыку. У Наташи – тоже, но она поменяла много школ. Ирочке же никто не нужен, у неё сонм родственников.

Я никуда не пошла учиться, потому что когда мне ещё было четырнадцать, мама безапелляционно заявила, что ей надоело меня кормить, и я просто обязана содержать семью. А так, если бы я обучалась, у меня появилось бы какое-нибудь «окружение».

Рассказала Яне по двух Вась.

– Может быть, мне их разыскать?

– Аль, а какой смысл? Ведь вы ещё до школы общались! У них сейчас – своё!

Так что же мне предпринять? Я схожу с ума от одиночества!

1 июня 1998, понедельник

Мне совершенно дико от того образа жизни, что я веду, но я не знаю, что мне делать.

Сегодня в пять вечера приходила Янка, просила карандаш. Она не сдала черчение, спецпредмет «Архитектурная графика». Она, как и её мать, жадная, даже карандаш себе не может купить.

А мне выть хочется!

Мама говорит заискивающе:

– Поступай в колледж. Всё равно делать нечего.

В эту помойку! Да надо мною все смеяться станут!

2 июня 1998, вторник

В последние два года я хотела стать режиссёром или радиоведущей. Нет, не молоть языком всякую чушь в FM-диапазоне, а делать серьёзные, интересные передачи!

Я всегда была одинока, как старая бабка, поэтому для меня радио на СВ – это всё! В подростковом возрасте ведущие радиопередач становились мне и друзьями, и членами семьи.

Но у нас запрещено летать.

Заметки на полях 20 лет спустя

Я помню массовый психоз в марте 1995 года, когда застрелили Владислава Листьева. В честь такой «трагедии» даже наша районная газета организовала спецвыпуск! Знаменитый очкарик на передовице вальяжно, а точнее, вульгарно, развалился на полу. Разбитной чувак!

Перепечатали высказывания разных известных, а ныне наверняка забытых евреев. И кто-то сказал: «Влад, он же был очень красив, но преступников это не остановило!»

Красив?!! Очкарик-шарик!

Он же, или другой заявил: «Скольким людям Влад скрашивал одиночество!»

Политической передачей-однодневкой!

Хотя… мне же давали иллюзию общения музыкально-развлекательный канал «Четыре четверти» и радио «Ракурс». Так что, может быть, зря я так?

3 июня 1998, среда

Ездила к Римме в Правду, но дома её не застала. В Мытищах, нашем железнодорожном узле, откуда можно катиться на все четыре стороны (Александров, Фрязино, Фрязево, Красноармейск, была ещё ветка на Пирогово, но её разобрали), пока я стояла в очереди в киоск с горелыми булками, ко мне подошёл долговязый подросток, и нагло, развязно, сказал:

– Тётенька, а вы мне никакой еды не купите?

– …! – это сказала уже я.

Это у меня так мама с отчимом общается, когда он ей, пьяный, покоя не даёт: «Вить, … от меня! Вить, … от неё!»

Мне – восемнадцать лет! Какая я «тётенька»?!!

Побирушка не стал огрызаться, а как полагается нищему, всё воспринял безропотно.

– Дяденька, а вы мне никакой еды не купите? – пристал он ещё к кому-то.

И я не слышала, чтобы мужчина его куда-то послал.

А может, просто проигнорировал.

Заметки на полях 20 лет спустя

В 1991 году маме на работе посоветовали подписаться на «Московский комсомолец». Её корреспонденты любили напяливать на себя тяжёлые личины: беременных женщин, больных СПИДом, желающих поработать проституткой… А один из репортёров решил притвориться нищим. «Рабочие в редакции обсыпали меня опилками, волосы и борода – свои. «Ох, морду тебе набьют и ничего не подадут!»

… Красивые девушки проходят мимо. И тут появился кавказец. «Дэржы, собака!» И швырнул мне…одну копейку!» Хотел догнать и набить морду, но вспомнил: «Нищий всё должен переносить безропотно».

В общем, наколядовал он «пятнарик». «На эти деньги мы решили купить большой арбуз и отнести его в ближайший детдом».

4 июня 1998, четверг

Первый сон.

Римма сидела в комнате и плакала:

– Умер! Ну и что! Не судьба! Буду одна жить!

Второй сон.

Я в Мытищах. Меня хотят арестовать люди в штатском.

– Да это же не ты!

– А это какой дом?

– 19-й.

6 июня 1998, суббота

Я и не заметила, как подобралось лето. Хочу пойти на улицу, но без скандала, верно, ничего не получится: мама хочет, чтобы я вышла только в юбке, потому что очень жарко, а я в этих хламидах ходить не могу!

7 июня 1998, воскресенье

Наша районная газета «Время», бывшая «За коммунизм!», выходит три раза в неделю: вторник, четверг и субботу. И я штудирую её, хочу найти там адрес какого-нибудь клуба по интересам. И нашла же! Вчера на последней странице, в правом верхнем углу: «Щёлковское отделение Всероссийского общества охраны природы (ВООП) приглашает жителей района стать его членами. Адрес: г. Щёлково, ул. Коммунистическая, д. 29. Часы приёма: понедельник, четверг 11.00 – 13.00, 14.00 – 18.00. Начальник штаба общественной инспекции В. Д. Полипова».

Как же я разволновалась!

Что ж, природу я люблю и очень за неё переживаю.

Но только где она, эта улица Коммунистическая? И я спросила у мамы, которая всегда бесится, когда я интересуюсь, что и где: «Будешь везде лазить, будешь везде ездить!!!»

– Между исполкомом и загсом! – даже почему-то обрадовалась мама. – Вся улица – один дом!

– Это они специально один дом оставили, – тоже ласково пошутил отчим. – А то вдруг коммунисты к власти придут, а тут уже и улица Коммунистическая есть!

– Там раньше школа шестая была, – сказала бабушка.

– Да, бабка, в школе у нас говорили: «Я – с Речной, я – с Трудовой». Там, где сейчас «Аврора», были деревянные дома; помню, поставили нас с Витькой Астафьевым в пару, а он мне говорит: «Лин, вон мой дом». А там были магазины, игрушечный магазин. Потом их стали потихоньку сносить.

Заметки на полях 20 лет спустя

Тогда в наших краях почему-то не было моих сверстников, одни бабки (поколение 20-х годов). Нас тоже много родилось, только никого почему-то не было.

Нас город считался бесперспективным, и оставаться в нём – западло. Вот все и подались, кто в Москву, кто в Королёв, кто в Ногинск. Везде хорошо, где нас нет.

Кто остался – тот лох. А образовавшиеся пустоты забили до отказа чурки, хохлы, молдаване, да депрессивные российские регионы.

8 июня 1998, понедельник

Ходила сегодня в это Общество охраны природы.

В середине июня всегда ужасно жарко! Липкий воздух можно просто резать ножом, как холодец! Помню, в 1996, на День независимости, у меня даже лицо от жары и влажности воспалилось и болело, и я протирала его борным спиртом.

Вот он, домик из грязно-розовых брёвен. Огромная выцветшая, зелёно-розовая вывеска «Мособлтур», аккуратная изумрудная табличка с золотыми буквами «Щёлковский районный экологический центр».

Тёмный, прекрасно прохладный коридор. Нужная мне дверь у самого туалета, где компьютерная распечатка с часами приёма. «Председатель ВООП – Лепёхина Галина Георгиевна».

Только сегодня часы приёма – с 11.00 до 13.00. И я развернулась и пошла домой. А то обложат, что мама не горюй.

9 июня 1998, вторник

Отчиму дали вчера на работе два торта «Птичье молоко». Их изготовили в ТОО «Хрусталь», что на бывшем 31 заводе Гражданской Авиации. Очень вкусных, но, разумеется, просроченных. И мама заметила по бокам крошечную серо-зелёную плесень, да как начнёт орать и репрессировать!

– А ты знаешь, какое может быть страшное отравление?!!

Очень жалко отчима, он ведь от души!

11 июня 1998, четверг

А сегодня мама мне скандал устроила.

– Вот ты у нас работать хочешь! – орала она. – Пошлют тебя на медкомиссию, заплатим денежки… А ты их не заслужила!

– А я пойду лишь туда, где сразу приходишь и работаешь.

14 июня 1998, воскресенье

Из-за жары всю ночь не могла уснуть, а под утро, разумеется, сморило.

15 июня 1998, понедельник

Я посетила наш ВООП! Я всё гадала, что меня там ждёт. Наверное, старая грымза, которая сразу станет хамить и тыкать.

Но я не угадала. Там сидела молодая, необычная женщина лет двадцати шести – тридцати.

Я постучалась в приоткрытую дверь.

– Войдите!

Здесь был казённый интерьер, как во всех учреждениях и конторах советского типа. Крошечное оконце забрано завитушками и финтифлюшками решётки. Коричневые феноло-формальдегидные стены, по вертикали простроченные узенькими деревянными реечками, как в фильме «Следствие ведут знатоки».

У входа – шифоньер, в углу – буфетный шкаф с откидной крышкой-баром. У окна – рухлядевый стол с древней электрической пишущей машинкой «Ятрань». И два жёлтых стола, составленных буквой «Т».

Мне навстречу встала молодая женщина в сливочно-жёлтом деловом костюме с короткой юбкой. Стрижка под мальчика, толстое, некрасивое лицо.

– Вы к кому-то пришли? Садитесь, пожалуйста! – и я опустилась на «стул для посетителей» между дверью и машинкой. И удивилась: разве здесь к кому-то можно прийти?

– Да я вот по объявлению…

И тут женщина затараторила, и остановить её было нельзя. Чувствовалось, что она грамотна, начитана, но говорила с таким ужасным украинским акцентом, видимо, долго переводя в уме слова.