Глава 1. Крик

Как черна беззвёздная ночь,

И никто мне не может помочь!

Над землёй погребальный звон – как стон.

Офицер прохрипит приговор,

И палач передёрнет затвор,

И растает во мгле через миг мой крик.

Ю. Шевчук, «Ночь».

Настал декабрь, а снег так и не выпал.

Во второй день зимы матери Леры Кувшинкиной, Анастасии Владимировне, исполнялось сорок девять лет. Женщина вот уже десять дней никуда не выходила, и её последней связью с внешним миром оставалась единственная дочь Лера, двадцатишестилетняя старая дева, с которой она обращалась как с рабыней. За день до именин мать поручила ей закупить продукты для праздника.

«Господи, – в ужасе думала Лера,– ну зачем нам делать стол, если никого у нас нет, никто к нам не придёт?!»

В последний день ноября, вечером, Лера долго ходила по магазинам. Взяла водку «Виноградовъ» 0,7, куриные кармашки с шампиньонами, бочковую селёдку, гавайскую смесь. А про рыбу забыла. Как же мать на неё орала:

– Сука ты! Я есть хочу! Ты почему рыбу не купила? Издеваешься?

– Хорошо, я сейчас пойду и куплю.

– Не нужна мне твоя рыба! Сама её ешь!

Лера уже в который раз за эту страшную осень подумала: если она ещё хоть раз наорёт на меня, то я отправлю её в Дом престарелых. Только ждать до материной пенсии ещё долго, целых шесть лет. Да ещё и комнату её государству отдать придётся. Просто как профессор Преображенский: «Если ты хоть раз оскорбишь доктора или меня, тебе влетит».

Её мать, молодая женщина, сколько Лера её помнила, как старая бабка, целыми днями сидела у углового окна в большой комнате, обсуждая увиденное, как сериал. А сама Лера была в маленькой, откуда мать её постоянно дёргала.

– Ты деньги там, что ли, считаешь? – крикнула мать.– Опять дефолт обещали, и я очень рада, что такие сволочи, как ты, всё потеряют.

Все эти полторы недели мать постоянно обвиняла Леру в подсчёте денег, которых у неё просто не было.

Каждые выходные Лера ставила у окна неудобный стул, портя глаза и ломая спину, и запоем читала кровавые женские детективы, – Дарью Донцову, Юлию Шилову, Марину Серову. Она не покупала их, брала в библиотеке. Так она «уходила в параллельный мир» от кошмаров своей жизни.

– Вот ты всё читаешь,– попрекала мать,– а на меня тебе плевать!

– А что мне ещё делать?! – кричала Лера.– Козой перед тобой скакать? Сиди тут с тобой, как в тюрьме! Всю жизнь ты мне искалечила!

– Сука, ещё раз на меня голос повысишь, я тебе череп расшибу!

– А может, мне замуж выйти? – пыталась Лера выйти из эпицентра взрыва.

Всё это был блеф. У Леры никогда не было парня, и она ещё ни разу в жизни не целовалась, даже в щёчку.

– А кто мне хлеба тогда принесёт? – заголосила мать.

И Лера подумала, что мать всё сделала для того, чтобы о ней никто не вспомнил.

– Хорошо, тогда мы с моим мужем будем жить здесь,– пообещала Лера.

– Чтоб мне никого здесь не было! – взревела мать.– Неужели ты сможешь оставить меня одну?!

Лере было страшно представить свою дальнейшую жизнь вдвоём с её капризной матерью. Впереди она видела лишь полный мрак, нищету и одиночество, будто они жили в глухой тайге, в ветхом домике, заваленном снегом. Анастасия Владимировна же собиралась встречать нищету во всеоружии:

– Ты сделай запасы, купи впрок муку, макароны, гречку, рис, всё, что не портится,– как старушка, озадачивалась она. – И ещё возьми баночку, уложи туда петрушку, укроп и перетри с солью, – будет на зиму.

Всё это было более чем странно: мама Леры никогда ничего не закрывала, утверждая, что в домашних заготовках – один ботулизм.

В пятницу, в день рождения матери, Лера встала поздно. Снега по-прежнему не было. Блёклое, какое-то туберкулёзное солнце, просилось в окно. Даже страшно как-то: по календарю – зима, а пейзаж – апрельский.

Лера что-то очень долго умывалась в их нищем, обшарпанном санузле. Грязной, засаленной клеёнке с карточными тузами было уже двадцать лет. А над ванной была облупившаяся, обваливающаяся, разномастная плитка,– голубая, зеленоватая, и цвета кофе с молоком, с кленовым листком. Это второй муж матери, Лерин отчим, пьянь безрукая, налепил её напополам с соседом, когда Лера ещё училась в школе. Зеркальная полочка с трогательным медвежонком и горшочком мёда. С потолка свисает лампочка Ильича на длинном шнуре, пол из точно таких же плиток, как на лестничной площадке.

Когда Лера вышла из ванной, мать спросила её, ставшее уже традиционным:

– Почему так долго? Издеваешься?

И Лера не обратила внимания, что у неё ещё со вчерашнего дня изменился голос.

И вдруг её мама расплакалась. Это было так же страшно, как в детстве, когда трёхлетняя Лера разлила спрятанный от скандальной бабушки под бельём в шифоньере, флакончик духов в узорчатой коробочке. Да, так жутко: мама плачет!

Анастасия Владимировна села в большой комнате за обеденный стол, купленный ровно двадцать лет тому назад, разделывать селёдку. Ловко вытянула все рёбрышки, сбрызнула, как слезами, уксусом. А Лера печально подумала: никому не нужна её селёдка.

– Меня Галька поздравила! – похвалилась мама. – И Надежда Васильевна. И я им похвасталась, что мне на один воробьиный скок стало лучше!

После смерти мужа, а случилось это четыре с половиной года тому назад, Анастасия Владимировна… совершенно перестала потеть, то есть вся «отработанная вода» оставалась в её организме. А год назад на её левой икре открылась незаживающая трофическая язва, из которой денно и нощно сочилась мутноватая жидкость. После работы и по выходным, включив телевизор или «Милицейскую волну», мама Леры садилась за столом у окна, поставив изуродованную неизвестной болезнью, багрово-фиолетовую, распухшую, как подушка, ступню, на толстую газету, которая за час промокала насквозь. Весь линолеум был в не выводимых матовых пятнах. И вот сегодня вода вдруг перестала сочиться, зато на голени открылась новая рана, ещё сухая.

Лера быстро приготовила минтай под гавайской смесью, забыв положить в неё кусочек сливочного масла, что, впрочем, было не так уж и важно. Зачем-то сказала об этом матери, и та с лютой ненавистью её обматерила. А потом пришла в себя, одумалась и сказала:

– А я думала, что ты её без масла пожарила, на голой сковородке.

И Лера снова в ужасе подумала, как вскоре они будут вдвоём похоронены под снегом в своём беспросветном одиночестве, старая дева и вдовица.

В три часа дня явился Виктор Владимирович Никодимов, женатый любовник матери. Они родились на одной улице, но в детстве не дружили и не общались, встретившись во взрослой жизни на работе. Пришёл вообще без подарка, даже символического. Лере же на день рождения он всегда смущённо дарил три красные гвоздички и тортик. Он был очень жадным, приносил лишь какие-то идиотские йогурты, безвкусный зелёный виноград. Лера не помнила от него никаких подарков матери, в сознании всплывала лишь компактная пудра с рынка на рисовой муке, «хорошая, но очень белая».

Дядя Витя сказал, что хотел подарить Насте её давнюю мечту, современную не пригорающую сковородку, но его отпугнула цена – девятьсот рублей. Так что по-прежнему обходитесь жуткими чугунками. А может быть, он просто чувствовал, что новая сковородка Анастасии больше не понадобится?

Недавно мать трясла у Леры перед носом коробочкой с золотом и причитала:

– А это мы с тобой продадим, когда нам вообще есть нечего будет!

Видно, что она совершенного не надеялась на помощь своего близкого человека.

Лера, как всегда, не села за «праздничный стол», до того ей надоели за столько лет одни и те же люди, лица. Её мать, как ни странно, считала это нормальным: «Ребёнку скучно со взрослыми!»

Мама сказала:

– Хороший день рождения.

«Что же тут хорошего?! – поразилась Лера. – Просто ужас!»

Все её родственники были из тех несчастных, у кого «включился механизм самоуничтожения». Её дед, Владимир Сергеевич, говоривший только о своей скорой и неизбежной смерти и накликавший её, отчим Владимир Иванович, хлеставший водку, как воду, под девизом «Насть, один раз живём!», задушившая своим эгоизмом и патологическими страхами мать. Только бабушка, Анисия Андреевна, одна из их мрачной семейки любила жизнь и тянулась к свету, но и её ударила в мае пыльным мешком из-за угла коварная болезнь.

Двадцать лет тому назад у них ещё бывали застолья, гости: родственники и друзья отчима с жёнами, подруги матери с мужьями. Но потом все как сквозь воду канули. Может быть, они чувствовали, что Володя и Настя – люди пропащие, и одним своим существованием затянут их в какую-то чёрную дыру?

А маленькая Лера очень любила их семейные праздники, когда полированный обеденный стол отодвигался от стены, работал телевизор. Но как-то на 7 ноября Лера сама отодвинула стол, ожидая бабушку, но на неё наорала мать:

– Зачем? К тебе гости, что ли, придут?

А отчим срывал на Лере зло весь вечер:

– Дочка твоя стол отодвинула! Кто ей позволил!

– Володь, но ведь для неё это – праздник! – как бы заступалась мать.

А потом они отмечали по-другому: в большой комнате – жёлтые занавески в тоненькую красную клетку, на телевизоре – вазочка с гвоздиками. В магнитофоне – ненавистные записи Михаила Звездинского, Михаила Шуфутинского и Вячеслава Добрынина. И Лере казалось, что так будет всегда: клетчатые занавески, красные гвоздики.

…Когда дядя Витя уехал домой на такси, мама Леры совершенно беззлобно сказала:

– Только на Новый год я тебе уже такой стол устроить не смогу, – у меня денег нет.

«А мне и не нужно, – подумала Лера. – Что друг на друга глядеть!»

Так всегда говорила её мать, когда бабушка стала запоздало тянуться к тесному семейному общению.

В шесть лет девочка мечтала: вот пойдёт она в школу, подружится со всем классом, как в детских фильмах и книжках, и каждую новогоднюю ночь они будут водить у неё дома хоровод вокруг ёлки! Но в её классе никто не дружил, да и не вместились бы тридцать человек в одну комнату, это же не Дворец пионеров!

Лера вспомнила, как в последнее время её бабушка хотела «настоящий» Новый год, всё просила купить и сдать ей на хранение «праздничные» продукты:

– Купи киви, бананы, грудиночку.

Бабушка обожала «китайский крыжовник», а Лера была к нему равнодушна. А бананы вообще терпеть не могла, хотя очень любила сладкое. В детстве их ещё как-то ела, они были такие загадочные, зелёные, их держали, как пленников, пока не пожелтеют, в гардеробе под платьями.

Лера купила тогда гроздь бананов, корзиночку киви и томаты «Коррадо» в собственном соку. Отдала покупки бабушке, та их спрятала, потом выдала. Жаль её было очень. Бананы она держала в холодильнике, где они почернели. Это же не хурма, которой всё во благо, и тепло, и холод.

– Лера же привыкла хорошо жить, когда стол ломится, – грустно сказала мама бабушке.

Для неё «хорошую жизнь», как для безгласного животного, символизировало обилие пищи.

…Чем позднее становилось, тем меньше Лере хотелось спать. Уже два часа ночи, а гора посуды не мыта. И зачем вообще готовить, если нет гостей? Лера нехотя принялась за дело, как вдруг в комнате что-то тяжело упало на пол.

Её мама сидела на полу у своего ложа, – назвать диваном эту полуразвалившуюся софу язык не поворачивался. Во сне она скатилась на пол и теперь не могла встать. Лера решила, что она сильно пьяна, поэтому у неё и нет сил. Мать тут же стала поливать её бранью и оскорблениями:

– Сука ты! Почему ты не пришла, когда я тебя просила?

– Я не слышала, я посуду мыла.

– Падла ты! Тебе посуда дороже человека! Пошла вон!

Но она снова позвала Леру:

– Если я просижу так всю ночь, то у меня будет отёк лёгких. Надо было поднимать меня сразу, а сейчас у меня отекли коленки…

Но Лера не смогла даже на сантиметр сдвинуть её с места. В последнее время мама почти ничего не ела, но весу набрала сто двадцать килограмм!

«МЧС можно выбрать, но сколько они сдерут?» – подумала Лера. Все их деньги ушли на эти идиотские продукты.

…Этот кошмар случился два года тому назад. Лера ушла вечером за покупками, – мама уже никуда не ходила, у неё не двигались ноги.

– Хочу пельменей! – капризно сказала она.

Лера тогда набрала целую сумку. Она уже давно не брала эту сальную мерзость, разве только равиоли, а сегодня выбрала перчёные «малютки». Когда она уходила, мать всегда запирала дверь на задвижку и отпирала на звонок. Но сколько тогда она не трезвонила и не стучала, ей никто не открывал!

Своего сотового у Леры ещё не было. Она выскочила на улицу, – в их угловом окне слабо мерцал свет торшера.

Лера добежала до переговорного пункта. Мать свою «трубу» не взяла.

Тогда Лера помчалась на свою временную работу, – она принимала и раздавала под расписку агитаторам предвыборную макулатуру. В партийном штабе, расположенном в колясочной многоквартирного дома, был проводной телефон. Там Лера позвонила в МЧС, – их телефон тогда везде рекламировали, как панацею от всех бед. Но приятный тенор устало сказал:

– Чтобы попасть в вашу квартиру, нужно альпинистов вызывать. Вызов стоит пятьсот рублей, – для вас это, конечно, дорого.

И почему диспетчер счёл её нищей,– по голосу, что ли? Но он оказался прав: в 2003 году для некоторых пятьсот рублей составляло ползарплаты.

У матери Леры подруг не было, ни одной! Она добровольно приняла на себя такое монашеское затворничество. Женщины с её работы к ней тянулись, приглашали к себе в гости, на праздники, но мама говорила:

– Да я лучше дома посижу, ноги вытяну!

Но как она любила причитать:

– Ни друзей у нас, ни родственников! Как нам жить в этом одиночестве?!

Только кадровичка Марина Павловна держалась до конца. Анастасия Владимировна поступала с ней, как неблагодарная свинья, хвастаясь:

– Маринка мне всегда печенья дорогие оставляет, а мне – плевать на неё!

Зато когда бабушку на сутки разбил паралич, мама позвонила сотруднице поздно вечером, попросила прийти, а то она сама боится.

– Мы бы с тобой не смогли войти сюда! – причитала она.

И Лера позвонила Марине Павловне, у которой оказалось роскошное контральто.

– А может быть, она тебя пугает? – Она оказалась пьяна.

Марина Павловна (за красные волосы её прозвали Мальвиной, хотя та, как известно, девочка с голубыми волосами) слыла светской львицей. По счастью, она не знала, что дочь сотрудницы живёт в заточении, как кавказская женщина, – иначе её на смех подняла бы. Марина Павловна тоже стала названивать на сотовый сотрудницы, и тоже без ответа. А Лера по совету МЧС позвонила в нашу доблестную милицию, где дежурный цинично ей ответил:

– Ломать двери – милиция этим вообще не занимается. Вызывайте МЧС. Если мы понадобимся, то мы приедем.

И Лера снова попросила «министерство чрезвычайных ситуаций» сломать их железную дверь. Кто её будет потом чинить, она об этом как-то не подумала.

– Ждите через час, на Чкаловском повороте авария, а машина у нас одна,– всё также недовольно сказал дежурный.

Когда же Лера добралась до дома, во всех окнах радостно горел свет, дверь оказалась не заперта, а в прихожей стояли Марина Павловна и Татьяна, дочь их бывшего директора, для которой она всю жизнь была чем-то вроде гувернантки.

Мама сказала, что случайно заснула, поэтому ничего не слышала.

– Зачем ты им звонила? – возмущалась она.– Что теперь про меня люди скажут?

Приехали два добрых молодца из МЧС с чемоданчиком инструментов, – ломать дверь. Пришлось заплатить им за ложный вызов двести рублей, – достаточно много по тем временам.

– Вот тебе жениха бы такого! – размечталась мама. – И как ты с ними говорила хорошо!

Они с бабушкой считали Леру за какую-то слабоумную. Если Лера разговаривала с посторонними или дядей Витей, что бывало редко, бабушка махала на неё руками: «Молчи! Молчи!» И Лера платила им тем же, в ужасе представляя, что их придётся с кем-то знакомить.

…Так они прокуковали всю ночь. Мама снова прицепилась к бабушке, умершей в этом году от правостороннего ишемического инсульта:

– Она сломала мне жизнь! Она хотела, чтобы я стала поваром! Это из-за неё у нас с тобой никого нет!

Лера удивилась, что её мать опять поставила забытую старую пластинку. Из многочисленных «подруг» бабушки к ней на похороны пришла лишь Раиса Дмитриевна, с которой они много лет проработали в одной аптеке, только бабушка – санитаркой, а эта женщина – специалистом. Лере тогда обожгли глаза её ядовито-голубые ботинки на шнурках. Раиса подошла к ним с матерью и запричитала:

– Одни вы теперь остались!

– Совсем эта бабка из ума выжила! – возмущалась потом мама. – Живут же люди одни, и неплохо!

– Но ведь она теперь умерла, и, причём очень страшно,– напомнила Лера.– Восстанови теперь, если тебе так важно, отношения со своими ненаглядными родственниками!

– Нет, – упрямо, как капризный ребёнок, сказала мама,– всё порушено. Из-за чего стоило так ругаться?

Она и сама, по законам генетики, разрушила отношения своего мужа уже с его родственниками, устраивая ему дикие скандалы: «Ты думаешь, что ты им нужен?!»… А отчим был им нужен, его искали в интернете на местном сайте «Жди меня»!

Только когда совсем рассвело, им удалось дозвониться до Виктора. Он приехал, и худой, жилистый, смог поднять мать Леры с пола и уложить на софу. Лера при этом вышла из комнаты.

Виктор уехал, мама задремала, и Лера уснула поперёк уже своего разломанного дивана. Они же с матерью всю ночь не спали. А проснувшись, она вдруг почувствовала, что что-то рядом с нею непоправимо изменилось, и никогда уже не станет таким, как прежде.

Мама тихо пролежала весь день, а когда Лера вечером ушла, не позвонила ни разу. Это было очень странно: стоило Лере переступить порог, так её телефон тотчас же, на потеху окружающим, раскалялся от звонков.

Снег так и не выпал, природа тяжко болела.

Наверное, мама думала, что Лера уходит по вечерам к мужчине, которого стыдно показать,– инвалиду, алкоголику, наркоману, слабоумному, старику или нерусскому. Она чуть ли не за шкирку ей хватала, хотя Лере приближалось к тридцати:

– Где-ты-бы-ла?!! Что, так трудно сказать? Мам, я была у Таньки, была у Маньки!..

Но Лера не знала ни Танек, ни Манек, и молчала, как партизан. Узнай мать о круге её общения, та устроила бы ей дикий скандал. Нет, не наркоманы, но люди не от мира сего.

В воскресенье мать заметно ожила, уселась на своём наблюдательном пункте у окна, включила телевизор, который раньше смотреть не любила. Её настроение сменялось стремительно, она то проклинала свою «непутёвую» дочь, то жалела её.

– Совсем нечего смотреть! – сокрушалась она.– А вот ты – точно такая же сволочь, как твой папа! Правильно про тебя твой Стерлядкин сказал, что ты – человек жестокий! Вот тебе жалко денег, чтобы купить мне сейчас винограду!

А ещё она произнесла страшную фразу, которую Лера отчего-то не приняла близко к сердцу:

– Я на кухню сейчас не хожу, это для меня далеко, и поэтому не знаю, что там сейчас делается! И что же это со мной такое, наверное, я над кем-то толстым в детстве посмеялась! По радио сказали: если у вас лишний вес, то вы носите за спиной мешок камней! Представляешь, я ношу на себе шестьдесят килограммов камней!

За окном был самый настоящий шторм, в дом стучался осенний дождь, снег выпадать не собирался. Весь день Лера никуда не выходила,– некуда было. Она чувствовала себя очень странно, в каком-то чуждом мире. Или – антимире.

Лера сидела за столом под старой сиреневой лампой, уткнувшись в очередной инфернальный женский детектив в кровавой обложке: ночь, дремучий лес, две шлюхи-подруги на трассе, труп в машине, бандиты. Мрак, полный мрак.

Часов в десять вечера мама стала очень беззащитной, безобидной и ласковой. Сказала:

– Давай мы с тобой переставим диван наоборот, а то я опять боюсь с него упасть.

– Мы его не сдвинем,– сказала Лера.

– Хорошо, значит, мы его переставим завтра утром. Я есть хочу,– по-детски сказала мама. – Гречневой кашки.