«Представьте, что фантазии не возникают сами по себе. Им определено время и место. Их покупают, словно мыло или муку. В таком мире я живу», – Майя воображала, что пишет письмо. Она часто так делала и от души радовалась, что градоначальники не могут заглянуть в её мысли. Хотя уверенной в этом наверняка не была.

Завернув за угол серого здания, она убедилась, что никого нет поблизости, и опустилась на бетон. Из объёмного кармана передника Майя достала красную листовку. Спина вжалась в шершавую холодную стену, а глаза впились в текст. Она давно хотела заполучить именно этот буклет – рекламу «Путешествий в грёзы» для горожан высокого уровня доступа.

Даже не читая, Майя уже видела отличия: список «грёз» был значительно длиннее, чем обычно. «К чему тратить ресурсы и отвлекаться на жалкие фантазии друг друга, если можно купить полноценную “грёзу”! Они созданы командой профессионалов и обеспечивают полное…» Майя вздрогнула и обернулась. Над ней возвышалась фигура в красном.

Холод, никакого отношения к бетонной стене не имевший, пробежался от макушки до самых пяток. Она сидела, не решаясь посмотреть, кто стоит рядом. В голове прокручивались варианты наказания: выговор, штраф, лишение свободы. «В конце концов, это всего лишь идиотская листовка. Не применят же изгнание за забор из-за такой ерунды», – подумала Майя, наблюдая, как из её рук выдергивают красную бумагу.

Она машинально проследила за яркой листовкой и увидела, как её подносит к самому лицу мужчина в красной форме. По сердцу разлилась тёплая надежда. Жест был Майе знаком.

– Что мне с тобой делать? – устало спросил Семёныч, поправляя очки.

– Отпустить! – Майя счастливо улыбнулась от облегчения и поднялась с пола, отряхивая свой серый балахон.

– Ты ведь знаешь, что не положено тебе брать эти. Для твоего уровня доступа годятся только с серым прямоугольником. Хотя и они тебе пока не положены, – сварливо добавил он.

– И те и другие гадо… – Майя не договорила, вовремя сообразив, что ругать «грёзы» даже при добром Семёныче опрометчиво.

– Посмотрим, что ты скажешь, когда дорастёшь и пройдёшь одну из них, – мужчина хмыкнул.

– Ни за что! – на лице Майи мигом отразился гнев. – Если и соглашусь на «путешествие», то только на «фантазию», – она сказала это с вызовом, но тут же пожалела о своей внезапной смелости. Семёныч заметно занервничал. – Я пойду, – поспешно сказала Майя.

– Вот это верно. И не приходи, пока не исполнится 17! Ещё мне из-за тебя штрафов не хватало! – он сунул ей в руку свёрнутый листок. Удивлённая Майя сжала гладкую бумагу в кулаке, ощущая радостное волнение.

Она поспешила убраться подальше от здания, на котором большими буквами было написано «Центр путешествий в грёзы». Отойдя на приличное расстояние, Майя торопливо оглянулась – Семёныч смотрел ей вслед. Его лицо было такого же красного цвета, что и форма. «Хорошо, что камеры в городе чёрно-белые, а то бы точно допросили бедолагу, – улыбаясь, подумала Майя. – Ну что за идиотство так краснеть?» Она принялась размышлять, установлены ли камеры в том углу, где она уселась читать листовку, и не положено ли ей наказание. Убедив себя, что камер не было, иначе бы Семёныч не рискнул с ней даже заговорить, она расслабилась.

День был тёплым и безветренным. Майя с удовольствием набрала в лёгкие побольше воздуха, который благодаря усиленной ионизации всегда пах по-особенному возле важных городских построек. Мысли в голове кружили привычной стаей, наскакивая одна на другую. О свёрнутой бумаге, которая теперь пряталась в объёмном кармане передника, Майя старалась не думать – боялась разочароваться: вдруг она раньше времени обрадуется, а это окажется не заветная листовка. «И кто только придумал продавцам грёз красные балахоны? – рассуждала она, проходя мимо бетонных домов к главной площади Вавилона-3. – Вот медицинский жёлтый – чудо, а не цвет: меняется от освещения и всегда радует. А красный этот – жуткий… Идиотский красный».

«Идиотство» – одно из двух ругательных слов, что Майя знала. Вторым было «паршивый», но настолько плохой ситуации, где понадобилось бы его применить, ещё не случалось. Это слово Майя приберегла на крайний случай. Вслух, конечно, такого не произносила – так и выговор получить недолго.

Нет, она не жаловалась – родиться в закрытом Вавилоне-3 действительно было удачей. Майя знала, что мир находился на грани гибели, а здесь от смертоносных вирусов их защищает 25-метровый оградительный забор. В образовательном учреждении рассказывали, что только благодаря ему в город не могли проникнуть звери, птицы и насекомые – основные источники заразы. А фильтровые установки внутри города поддерживали чистоту воздуха, убирая примеси ядовитой пыльцы и опасных аллергенов.

На уроках истории рассказывали, что на десятом году существования города во внешнем мире начались военные действия, и к естественному распространению заразы добавилось биологическое оружие. Существовали ли другие «Вавилоны» и что стало с первыми двумя, Майя не знала. Что творилось вне забора – информации не было. Для поддержания порядка и безопасности в городе действовали строгие правила: специальный отряд полиции имел круглосуточный доступ в жилища вавилонцев и регулярно проверял воздух на наличие опасных бактерий и вирусов.

Вероятно, благодаря этому вспышек болезней давно не случалось. Но хоть осмотры помещений исправно работали на благо горожан, Майя люто ненавидела их и отсутствие дверей в квартире. Она горько посмеивалась, что для такого закрытого города, как Вавилон-3, у горожан слишком уж открытая жизнь. Полицейские, совершавшие осмотры помещений, не упускали возможностей наложить штраф или назначить выговор то за неподобающие разговоры, то за обсуждение «грёз», то за осуждение градоначальников – поводы находились легко. Чёрный цвет полицейской формы вселял ужас. Вавилонцы привыкли помалкивать, чтобы не нарываться на неприятности. «Хорошо, что мой Тарас не такой», – подумала Майя и улыбнулась, шёпотом повторяя: «Мой Тарас».

Тем временем уже показался небольшой холм, застеленный ярко-зелёным искусственным газоном. Вдалеке нарядно белел высокий забор, отгораживающий закрытую для её уровня зону. Майя дошла до центра города. Все растения в Вавилоне-3 были запрещены, кроме сельскохозяйственных теплиц, но к ним имели доступ только работники высшего уровня, и она даже не представляла, как могли выглядеть теплицы. На главной площади росло единственное дерево, которое оставили, видимо, как памятник. Оно было жалким. При взгляде на него казалось, что за оградительным забором не может быть ничего здорового.

Но Майя обожала это дерево. Единственное в городе, оно менялось из сезона в сезон, отчего казалось таинственным и прекрасным. Она настороженно огляделась, нет ли кого поблизости, и сиганула к дереву. В голову пришла идея – постучать по стволу трижды, «чтоб не сглазить». Что именно этот ритуал означал, Майя не знала, но о нём рассказывала баба Раиса, а уж ей можно было верить. Ствол был шероховатый, кора растрескавшаяся, словно в морщинах. На аккуратно подстриженной кроне набухали острые почки, из которых вот-вот должны были вырваться первые резные листочки. «Скорее бы вы освободились», – прошептала Майя.

Чем внимательнее она всматривалась, тем более прекрасным ей казалось дерево. Его запах – свежий, родной, вкусный – кружил голову. Внезапно Майя почувствовала, что за ней наблюдают. Она резко оглянулась, но незнакомый голос окликнул её с другой стороны. По спине пробежали мурашки. К ней стремительно приближался мужчина в чёрной форме. «Идиотство», – тихо выругалась Майя.

– Что делаете? – полицейский подошёл вплотную, и Майя боялась поднять на него глаза. – Я спрашиваю, что…

– Мне показалось, насекомое, – она судорожно соображала, как бы поубедительнее соврать. – Я подбежала посмотреть, так как решила, что увидела насекомое.

Мужчина хмыкнул и достал из кармана планшет. «Дурной знак», – мелькнуло в голове у Майи.

– Имя и адрес.

Она робко назвала адрес отца и своё имя, разглядывая ботинки.

– Запишем показания, – по-деловому произнёс он, словно Майя совершила нечто ужасное. – Опишите насекомое.

В её голове мигом родился целый вихрь идей, каких можно напридумывать насекомых. Но, конечно, нужно было помалкивать.

– Прошу прощения, я ошиблась. Это был просто луч света, мне только померещилось.

Наверное, целую минуту незнакомец сверлил Майю взглядом, а потом сказал:

– Я запишу это. Но камера, вероятно, зафиксировала ваше нестандартное поведение, так что ожидайте возможный штраф или повестку для разбирательства.

После его слов «можете идти» Майя поспешила прочь, ругая себя за безрассудство. Но, отойдя на приличное расстояние от площади, всё же решила, что долгое прикосновение к живому дереву уж точно стоило какого-то там выговора и даже возможного штрафа. Остаток пути она думала про насекомых, деревья и бабу Раису. Фактически та не была ей бабушкой – только соседкой, но роднее человека у Майи не было. Баба Раиса долгое время работала в единственной в городе пекарне, но в силу возраста уже несколько лет как сидела дома.

Майя не знала, чем именно занималась баба Раиса целыми днями, но та всегда была энергичной, радостной и, казалось, превосходно проводила время. С ней можно было без опасений говорить о чём угодно, кроме той ерунды, что преподавали в школе. Стоило Майе лишь заикнуться про опасность насекомых, историю оградительного забора или пользу «грёз», как баба Раиса фыркала и ругалась.

Майя и сама не любила эти темы – что ей было до того, что раньше люди гибли от вирусов и страдали от дурманящих препаратов. Раиса тоже не знала, как было до забора. Её семья переехала сюда по направлению врача: отец страдал сильной формой аллергии на цветение деревьев, поэтому отсутствие растительности и фильтрованный воздух стали для него спасением. Он был грамотным специалистом по виртуальной реальности, поэтому их с женой и новорожденной дочерью приняли с радостью, хоть город на тот момент уже был закрыт. Об ином мире родители рассказать много не успели – они умерли, когда Раисе исполнилось пять лет. То немногое, что запомнила – она пересказала Майе.

Увы, подтверждения удивительным вещам, о которых она говорила, не было. Приходилось принимать на веру и то, что раньше носили цветную одежду разных фасонов – кто какую пожелает, и что животных держали прямо в доме, и что, помимо учебников, были книги просто для развлечения. Но некоторые доказательства другого мира у Раисы всё же имелись. Если бы градоначальники об этом узнали – пришли бы с арестом.

Например, запись из дневника мамы, которую она тщательно прятала. Сам факт, что раньше можно было иметь бумагу и записывать на ней свои мысли, казался невероятным. Майя знала наизусть каждое слово, наскоро нацарапанное мелким подчерком на ветхой жёлтой странице, но вспомнила об этой записи и подумала, что обязательно попросит бабу Раису дать снова перечитать эту страницу.

Ещё в строгом секрете у неё хранились три картинки. Первая – чёрно-белая фотография. Майя угадывала очертания деревьев, кустов, травы и открытого костра, но вот маленький треугольный домик был непонятным. Баба Раиса не знала, для чего именно он нужен, но запомнила, как мама называла его «палатка». Остаться одному в лесу, защищённому только ненадёжной «палаткой», казалось диким, и картина вызывала у Майи смешанные чувства: ужас от опасности и недоумение от того, что фотография, казалось, источает умиротворение.

Вторая картинка была рисунком, откопированным на картоне. На ней красовался весёлый дед в красном колпаке. Баба Раиса не помнила, как его звали, но рассказывала, что он приносил подарки раз в год всем людям просто так. Поскольку Майе никаких подарков не приходило, она решила, что либо это было давно, либо дед просто не знал про их закрытый город.

Третья картинка Майе не нравилась, было даже жаль, что сохранилась именно эта. Страдающий, почти голый мужчина. На голове странные ветки, на бедрах повязано полотенце. Прямо за ноги и руки его прибили гвоздями к столбу. Баба Раиса рассказывала, что это не простой человек и что к нему раньше обращались за советами и подарками. Но Майя не понимала, как можно ждать даров от такой несчастной персоны.

Для себя она решила, что если уж ждать приятного, так от деда в красном колпаке – он хотя бы выглядел радостно. Майя была уверена: чем человек счастливее, тем больше может дать, поэтому мысленно просила: «Милый дед в колпаке, подари мне что угодно, я всему обрадуюсь, – и частенько прибавляла: – Пусть перестанет мучиться тот мужчина с ветками на голове. Надеюсь, он хотя бы умер».

2

Майя даже не обратила внимания, как ноги сами привели её к дому. Она посмотрела на часы: 18:00. Это означало, что до «отбоя» оставалось три часа. Большую часть своего выходного дня Майя провела на улице – монеты на проезд она никогда не тратила, а погода стояла такая тёплая, что гулять – одно удовольствие. Конечно, переночевать в рабочем общежитии было бы разумнее. Но день оказался таким насыщенным, что пока голова была занята мыслями, ноги действовали сами. «Наверное,– подумала Майя, – они получают указания напрямую от сердца». И заулыбалась, представляя, что скоро повидается с братом Сашкой, бабой Раисой и отцом и, конечно, с Тарасом¸ но о нём она старалась не думать – вдруг и в этот раз не увидятся, а она уже настроится на желанную встречу. Но сердце от волнения участило ритм, а на ум само по себе пришло радостное воспоминание об их знакомстве.

Ей было одиннадцать, а Тарас только поступил на службу и в тот день впервые самостоятельно совершал осмотр помещений. Он зашёл в комнату, как и положено, без предупреждения. Они с бабой Раисой как раз вынули из печи противень с печеньем и осматривали результат. Майя обычно подолгу лепила из теста фигурки, прежде чем закатать их в шарики, а в тот раз они оставили одну, самую удачную – в форме птички.

– Здравствуйте! – смущаясь, сказал Тарас, входя в кухню. Сердце Майи ушло в пятки. Печь печенье – непривычное занятие. Никто из её знакомых никогда не готовил, а тут ещё и фигурка в форме птицы. Можно было попасть под штрафы вроде «проявление излишеств», «смущающие действия», «подрыв монополии продавцов грёз».

– Вы на задании или в гости зашли? – баба Раиса как ни в чём не бывало улыбнулась.

– На задании, разумеется, – Тарас внимательно осматривал комнату, взгляд его упал на птичку, а рука инстинктивно потянулась к планшету на поясе. Майя, казалось, забыла, как дышать. С ужасом она смотрела то на фигурное печенье, то на незнакомца в чёрной форме.

– Не положено же! – Тарас, казалось, был растерян и озадачен. Он явно ещё не сталкивался с подобным нарушением порядка и не знал, стоит ли это штрафа.

Майя на какое-то мгновение даже зажмурилась, словно вот-вот должен был произойти взрыв. Но баба Раиса невозмутимо улыбалась:

– Так ты съешь, да и всё. Нет печенья – нет проблем.

Тарас уставился на неё, словно получил оскорбление. Майя наблюдала, как он машинально сжал кулаки. Его напряжённое лицо отражало смятение. Тарас медленно оглядел комнату, словно в поисках кого-то, и Майе казалось, что она слышала, как роятся в его голове мысли, ведь теперь произошедшее тянуло и на арест – баба Раиса предложила скрыть инцидент, что куда хуже треклятого печенья.

Напряжение росло. Воздух в комнате, казалось, должен был затрещать, как электричество. Майя, не мигая, следила за незнакомцем. В какой-то момент по лицу она поняла, что он принял, решение. Тарас подошёл и ухмыльнулся, наблюдая, как дрожит в её руках противень. Он взял печенье и с любопытством повертел птичку в руке, внимательно рассматривая, словно это сокровище. Все силы Майи уходили на то, чтобы не застонать от страха. Тарас внезапно улыбнулся, подмигнул и разом засунул печенье в рот.

– Вкусное, – жуя, заметил он. Майя выдохнула от облегчения и просияла счастливой улыбкой.

– Вот и отлично! – Баба Раиса выглядела очень довольной. – Приходи к нам ещё.

Щёки Майи раскраснелись от приятных воспоминаний, и в квартиру она залетела со счастливой улыбкой. Отец если и слышал, что она вошла – виду не подал. Сашка вздрогнул и быстро обернулся на звук. Лицо его было отрешённым и пустым. Улыбка Майи быстро исчезла.

– Привет! Я очень рада вас видеть! – осторожно сказала она.

Брат вяло кивнул в ответ, а отец медленно, словно нехотя, оторвался от пустой стены, на которую внимательно смотрел, и тихо произнёс:

– Я думал, осмотр помещений.

Майя видела, что его пустые глаза смотрят мимо неё. Он сделал попытку сфокусировать взгляд, но спустя мгновение вновь повернул голову и уставился в стену. Этому было только одно объяснение – он покупал сегодня «Путешествие в грёзы». Майя хотела разозлиться, раскричаться, подойти и встряхнуть его, но не смогла. Она слишком хорошо понимала его чувства, ведь тоже тосковала по маме и порой даже завидовала, что отец может общаться с ней в «грёзах». Чтобы отделаться от этих неприятных мыслей, Майя подошла к брату и присела на край стола, за которым тот читал учебник.

– Ты сегодня тут переночуешь или в интернат пойдёшь? – спросила она, стараясь заглянуть в лицо Саше.

– В интернат. У нас дома никто не остаётся, – он склонился ещё ниже над книгой, словно хотел спрятаться.

– Жаль.

Майе казалось, что в груди начало ворошиться нечто противное и склизкое – это чувство она хорошо знала, но люто ненавидела. Они молчали несколько долгих минут, а затем она с горечью заметила:

– Уже скоро отбой, тебе, видимо, пора…

– Дочитаю страницу и пойду. Ты меня отвлекаешь.

Майя старалась не расплакаться. Она смотрела на брата: долговязый, тощий, светлые волосы коротко острижены, серая рубашка висит на острых плечах. Перед ним на столе лежал хорошо знакомый ей учебник «История оградительного забора» – три года подряд и Майя заучивала отрывки из него, чтобы рассказывать наизусть перед классом и отвечать на тестовые вопросы. К горлу подкатывала тошнота. Ей хотелось выхватить книгу и отшвырнуть прочь, закричать, расплакаться.