Предислови

е

ХII век – время возникновения легенд, которые будут волновать людей и в XXI веке: Святой Грааль, рыцари короля Артура, град Китеж. Создаются великие произведения искусства, жизнь людей наполнена бурными событиями. Древнерусские белокаменные храмы и готические соборы, «Слово о полку Игореве», «Слово Даниила Заточника», трубадуры, рыцарские романы. Русь еще до татаро-монгольского нашествия и Европа до альбигойских войн и инквизиции. Вдохновенное творчество, страсть и преступления – убийство Томаса Бекета, убийство Андрея Боголюбского

В XII веке можно увидеть и, по словам летописца, «вещи сей начало», начало того, что произойдет в XXI веке…

«Свеча на ветру. Повесть об убиении и хождении в рай» – роман, действие которого происходит в Древней Руси в XII веке и в XXI веке. В Древней Руси это время возведения церкви Покрова на Нерли, Андрея Боголюбского, Улиты Кучковны, Даниила Заточника, в легендах – поисков Бел-горюч камня, русского варианта Грааля, построения града Китежа и т.д. Этот период предшествует убийству Андрея Боголюбского (1174 г.) и созданию «Слова о полку Игореве» (после 1185 г.) Особую загадочность истории придает уникальное археологическое открытие 2015 года: на стене собора в Переславле-Залесском обнаружено граффити XIIв. с проклятием убийц Андрея Боголюбского.

Роман основан на реальных исторических фактах. Об одном из героев романа, авторе «Слова Даниила Заточника» (XII—XIII вв.), произведения почти столь же яркого, как «Слово о полку Игореве», сведений почти не сохранилось. В летописании XIV века упоминается лишь место, где он был заточен. По гипотезе Воронина Н.Н. Даниил Заточник долгое время жил во Владимире и Боголюбове.

В романе упоминается любовная история пятнадцатилетнего княжича Игоря и Евфросиньи Ярославны, героев «Слова о полку Игореве», основанная на летописных сведениях. В их семьях происходили жуткие события. Настаську, любовницу отца Ярославны князя Ярослава Осмомысла, сожгли как ведьму. Возможно, к этому причастна мать Ярославны Ольга Юрьевна, сестра Андрея

Боголюбского.

Таинственное убийство боярина Кучки, владевшего Москвой (Кучковым) до Юрия Долгорукова, отражено в Повестях XVII века и в отчествах убийц Андрея Боголюбского в летописании XII века.

Основание града Китежа связывается с внуком Юрия Долгорукова, но сыном не Всеволода, а Андрея, что вероятно, так как легенда относит возникновение Китежа к 60-м годам XII века, ко времени жизни Андрея Боголюбского, и запись «Сказания» существует лишь в поздних списках.

О князе Андрее Боголюбском известно больше, чем о Данииле Заточнике и боярине Кучке, хотя и в его жизни много таинственного и противоречивого. А убийство Андрея Боголюбского – одно из самых загадочных преступлений ХII века. По странному историческому совпадению в день его памяти (17 июля) был убит Николай II (что также нашло отражение в романе).

О князе Андрее Боголюбском (1110–1174 гг.) рассказывается в «Повести об убиении Андрея Боголюбского» (там же упоминается меч князя Бориса) в летописании (XII в.), в повестях XVII века и в недавно открытой надписи XII века с проклятием и перечислением его убийц.

«Чтобы свеча не угасла¹»

Духовная грамота ХIVв

«Месяца июня 29 убиен бысть князь Андрей своими паробкы, овому вечная память, а сим вечная мука»

Надпись XII в на соборе в Переславле – Залесском, открытая в 2015 году

« Были тут по Москве-реке села красные, хорошы боярина Кучка… И ту Кучко боярин … злую смерть прият…»

Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы, XVII в.

«И сей град Большой Китеж невидим стал…»

«Китежский летописец», XVIII в

« Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?»

Поль Гоген, XIX в.

Глава 1.

Разноцветный рай

Ему снились леса, полные соловьев. Они звенели над реками, ивы клонили к воде свои густые, пахучие ветви. Родники били по песчаным откосам… И вдруг сквозь всю землю, охваченную этим теплым звоном, проступили слова.

Он проснулся и уже не мог их вспомнить. Встал, поднялся на холм. Была тишина, та, что между тьмою и светом. Вдали голубело. И слова родились в нем внезапно.

Будь, язык мой,

тростью книжника скорописца

и уветливы уста,

как речная быстрость.

И спою боль сердца моего,

И разобью, как древние младенцев о камень.

Встань,

Слово мое,

Над лугом, над лесом

все выше и выше².

Так начинается этот текст, найденный нами в музее городка Градонеж. Мы думаем, автором его был местный краевед, погибший во время гражданской войны в 20-е годы XX века. В предисловии он еще пишет, что в своем историческом романе использует найденные им «древние письмена на коре».

Знаешь, дядя Этьен, я не зря приехал в этот край извилистых рек и тихих озер, думаю именно здесь в Градонеже, мы найдем то, что так волнует тебя и многих других – тайну возникновения великих загадочных легенд XII века. Тут возможны необычные открытия, будто это и есть Третий Китеж, говорит мой друг археолог. Ведь и Грааль, в местном варианте Бел-горюч камень, и град Китеж упоминаются в рукописи, как и путешественники XII века Гийом и Кийот/странное совпадение с нашим семейным преданием . И то, о чем я тебе писал раньше – клад Кучковичей, легенды о черном ветре и проклятии Рюриковичей, темные тайны древних убийств – в рукописи все связано, что началось в этой земле с Кучкова.

Кто убил боярина, когда Кучково назвали Москвой? Кто потом убил князя? Ты представляешь, эта история, случившаяся 900 лет назад, продолжается и в наши дни. В 2015 году на соборе XII века неожиданно найдено граффити с проклятием убийц Андрея Боголюбского.

Нам кажется, что все это как-то связано с современными событиями.

Прости, дядя, что пишу так сумбурно. Боюсь, у нас будут сложности с финансированием. Кстати, ты ведь говорил, что если мы что-нибудь найдем, то ты готов нам помочь. Ты как-то упомянул, что если проект будет результативным, то ты мог бы заинтересоваться. Было бы жаль, если экспедиция и исследования прекратятся

Жду ответа, Жан

Сher Jean,

Перевел тебе часть денег, которые может быть вложу в вашу экспедицию. Хоть ты тут и нафантазировал, но продолжать стоит. То, на что ты просишь деньги, по крайней мере, мне интересно. Надеюсь, что-нибудь получится. Перешли еще текст рукописи, он мне понравился. Кажется, я помню русский, которому меня учила мама.

Большое спасибо!

Пересылаю продолжение рукописи с моими комментариями. Не все сразу, интернет плохо ловит.

Древняя Русь.Х11 век. на холме под Владимиром стоит книжник Даниил Заточник. Его слова

Лети, моя песня.

Выйду я рано,

Рожденная болью,

Зажженная солнцем,

Гонимая ветром,

Лети, моя песня, над лугами зелеными,

Городами дивными, селами веселыми, озерами тихими

Рожденная светом,

Гонимая горем,

Гонимая ветром,

Гори, моя песня,

Как свечка над тьмою.

На опушку леса вышел высокий старик в рясе и остановился, вслушиваясь. Голос человека, стоявшего на холме, звучал громче и громче, и он взволновал старика. Ему вдруг подумалось:

А если бы вправду песня стала живой и взлетела, как сокол в поднебесье. Сверху ведь все видно: тут, внизу, на земле, кругом…

Боль человеческая была такая, что ее не измерить ни верстами, ни пудами. Слов нет в языке, чтобы ее назвать.

И еще была ненависть.

Ненависть разрасталась по земле и оттого становилось тяжело дышать. Но и потому все было просто.

И все те, которых оскорбляли и увечили, передавали свою ненависть детям, и дети в своей судьбе несли ее.

Перед продолжением романа перешлю еще. сначала странный текст на отдельном листе, он лежал , или скорее валялся среди бумаг рядом. Происхождением этого загадочного отрывка мы займемся позже, сочинил ли его автор рукописи или переписал с найденного им древнего источника, пока не знаю.

И случилось это в год 6673 от сотворения мира, и_1165 от рождества Христова.

И хочу написать я о том, ибо видел я явления странные ужасные и дивления достойные, ведь о том, что створилось, вряд ли кто-нибудь еще расскажет .Боятся люди, ведь сказано: откроется то давнее убийство,и найдете знаки.

Много неправд было, но я хочу, поведать, как светло светлая и дивно украшенная земля наша погибает.

Были убийства и были проклятья.

И искали, кто убийство то злое створил, и где начало той беде?

С чего пошел гулять по земле черный ветер?

Я поднимался в гору – смеялся, я спускался с горы -смеялся, я пошел по дороге равнинной – и заплакал, ибо многое понял.

И я пишу нескладно и просто, и кто прочтет, пусть скажет, не было лжи в сердцах их, и спрятали они свое диво. И если придут времена горькие , князья бесчестные, правда улетит на небо, ложь меж людей ходить станет, пойди в города сокровенные, тайные, что основал Изяслав, и услышь слова и легенды. Дерево с тоской к земле клонится, ветер о том в ветвях поет,

И блуждали люди в поисках то ли рая разноцветного, то ли счастливой Ярилиной веси, то ли правды. Может это по пророчеству всех нас и спасет.

И снова рукопись:

«Старик долго стоял, потом свернул в лес. Оступаясь в талый снег, он шел по узкой тропе вдоль берега ручья. Кое-где уже появились проталины. У одной из них тропинка кончилась, тут был родник. Около него росла ранняя трава и лежало большое бревно. Старик сел на него, достал из узелка чашу с затейливо изукрашенными краями и засмотрелся на крутившуюся над песчаным дном воду.

– Благослови, отче, после дальней дороги.

На проталинку, с трудом пробираясь сквозь чащу, выехал всадник. Старик поднял голову, и лицо его прояснело.

– Добро или лихо привез ты нам, сын мой?

– С доброй я вестью, отче Лука. А ты, здрав ли?

– С божьей помощью.

– Скажи мне, что за человека видел я по пути к тебе? Стоял он на холме и то ли ворожил, то ли молился, да так мудрено и складно.

– Да то ж Даниил Заточник, муж мудрый и книжный. Разве ты его не помнишь, Гостята? Давно уж ты в пути, с тех пор как ты уехал по своим купеческим делам у нас лихое в городе створилось.

– Неужто булгары? Сейчас в лето 6673(1165) Здесь, в Залесье,во Владимире?

– Нет, от них князь вернулся с великой победой и честью, но княжич Изяслав погиб. И ко мне тогда пришло горе. Вышел я как-то из леса и вижу: бежит девица, не разбирая дороги, будто слепая. И вдруг упала, а встать не может. Я ее отнес в скит, но до сих пор не ведаю, будет ли здрава. Сколько, сын мой, в ней боли, сколько туги³.

– Горе-то у нас будто за каждой сосной стережет. Не Любаве ли ты помог, отче? Сказывали, Изяслав ее любил. Убили его. Что же это? Смятение в душе моей, отче. Хочу твоих речей услышать. Ехал я, а по пути… страшно не в бою, а видеть, как города горят, жены плачут, как без правды живем. А здесь Изяслава убили. Как же так, отче?

– Что я тебе скажу, сын мой. Сам я человек грешный. Только ведаю, коли встает зло в мире, страх и трепет в человечьем сердце, помни: зло порождает зло, но любовь порождает любовь. А любовь совершенная изгоняет страх. Так писано в древних книгах.

– Спасибо, отче. Твоя мудрость, как песня. Она дарит радость. Но хочу еще спросить у тебя, не знаещь ли ты вирника Завида , у которого шрам на левой щеке. Мне нужно найти его. О нем говорил перед смертью человек, который спас мне жизнь .Слова его были лихорадочны, не все я понял. Про давнее зло и преступление, про некоего отрока и еще про Завида.

– Здесь проезжал недавно всадник со шрамом на щеке , не тот ли это Завид? Вон туда ,в село у дороги,за лесом.

– Спасибо . отче. Может и он, поскочу узнать,

И купец Гостята поспешил к селу. Встреча со стариком пустынником обрадовала его. То был хороший знак, и может быть удастся ему исполнить просьбу умирающего, спасшего его.

Много путей было у Гостяты в жизни, и он давно узнал, есть тайные знания и тайные клады, они опасны. Но если передать их другому, может быть станет легче, и то давнее убийство не будет никого мучить, растает, как снег весной. Дорога здесь вблизи города Владимира была узкой, но утоптанной. Конь скакал быстро и весело. Вокруг росли высокие ели, Гостята смотрел , как от ветра качаются их ветки. И напевный строй мысли, который пришел к нему от песни Даниила, от слов старика снова охватил его.

Вдруг он резко остановился и вгляделся. Сбоку от дороги под елью неподвижно лежал человек, он был мертв, в груди его торчала стрела, а на левой щеке был шрам.

Старик, когда Гостята ускакал, снова наклонился над родником, тихо и бережно опустив чашу в воду, зашептал :

Студеная речка омывает зеленые берега, покрывает их серебряной росой. Говорлива и уветлива речная быстрость, сквозь леса пробираются к ней ручьи и притоки, и источники местночтимые.

Не взмути ключевой воды,

И она спасет и избавит

И в день зноя напоит тебя.

О вода, ты вода, ключевая вода!

Как смываешь ты, вода, крутые берега, так смой кручинушку с ретивого сердца,

Унеси тоску за сине море

Остуди боль горячую,

Напои всех жаждущих

В лесах, в городах, на полях чужих.

Ты чистей чистого,

Яснее ясного,

Все тайны тебе ведомы,

Пути тебе знаеми.

Говорлива и стремительная речная быстрость.

Русь покрыта родниками… В темных диких лесах, на зеленеющих полях, на берегах глубоких рек пробивается холодная струя. В знойный день от жажды умирающий путник, девица, умывающая для красы лицо свое, воин, изнемогающий от ран, певец, все зачерпнут святой воды.

Ибо прорвавшись сквозь твердь земную, она пришла к нам, как чудо.

Медленно, словно боясь спугнуть что-то, старик поднял чашу, встал, и держа ее в руках, пошел вглубь леса. По узкой тропе, протоптанной между сосен, он вышел на большую поляну. Тут росла раскидистая липа, под ней стояла изба, окруженная кустами. Их темные ветки с набухающими почками были столь густы, что летом, когда листья распускаются, все скрывалось в зелени. Чуть поодаль стоял деревянный крест. Старик подошел к двери избы и прислушался. Внутри было тихо. Тогда он поставил чашу на порог, сел рядом и задумался.

Хвойный, могучий лес шумел плавно и завораживающе. Он, казалось, изгонял из души ту тревогу, которую подобно неистребимому запаху пожара или отзвуку дальнего плача привез с собой из дороги купец. Ветви деревьев раскачивались, заговаривая тоску, и старик вспомнил, как давно, вот так же шумели ветви.

И он ушел в скит… Тогда покой вернулся к нему. Зеленое поле и темные ели вдали.

И только по ночам еще снились пожар, кровь. А потом вдруг приснилось зеленое поле и ели, зеленое поле и ели… И понял старик, что лучшее – мир душе твоей…

Люди шли к нему, думая, что он знал мудрость – он же нашел только покой. Но они шли, шли к нему и старик обрел что-то, что их утешало. Но вот этой девушке он не смог помочь. Ибо она не хотела покоя.

Ему послышался слабый стон. Он быстро поднялся и вошел в избу.

Под потолком висели сухие травы, перевязанные в пучки. Старик выбрал нужные ему, кинул в чашу и поставил ее на огонь. Жарким, медовым запахом потянуло в избе. Грешным, вражьим делом занялся дед. Ворожит он. Колдовскую траву кинул в кипящую родниковую воду. Давно было то время, когда волхв научил его. Шел Лука к волхву с божьим глаголом, но другая была у колдуна истина, не понял он, а Луку полюбил и научил тому зелью. И все же знает старик, что не грешно то дело, которое лечит человеческое сердце. Нет святее его на свете, надо его успокоить. Вот возьмет старик чашу, опоит ее пахучими травами и забудется ей все, забудется. Медовые, колдовские пары мешались с запахом соломы и солнца, падавшего из окна. Девушка, лежавшая на скамье, открыла глаза. Взгляд ее был тревожным, длинная коса спуталась, губы побелели.

– Дедушка.

– Ну что, милая?

– Лихо мне, зябко.

– На, дитятко, выпей травку, выпей, моя ладушка.

– Зачем мне она?

– Сонная это травка.

Светлым, теплым туманом заволоклась изба. Дед знает толк в травах.

И снится ей, будто идет она лугом, и трава такая мягкая и pocная по ногам, туман предутренний, тонкий и свежий. Всходит она на высокий холм и хочет разглядеть сквозь дымку, что за ним. А туман мягкий, нежный, но все покрывает, все заволакивает… А ей до страсти надо знать, что там внизу и вдали. А туман все скрывает. Она просит… хоть бы солнышко поскорее выглянуло. И вот оно падает жарким лучом на нее, вниз, на зеленую траву под ногами. И будто голос стариков. «Не надо, не проси». А туман впереди и от солнца все гуще… И будто кто-то хватает ее за руку и силится удержать, и снова кричит – «не ходи», а она от солнца, от травы бежит в туман. И вместо утра темно, и крики, и скрежет зубовный. И под ногами огромная ночь… И огни… И чьи-то тени. И все мечется, зовет, и нет конца их страданиям.

Когда Гостята выехал из леса, многое вокруг переменилось. И то, что случилось на лесной дороге, показалось ему уже другим. Он остановился. Там ели задевали его, осыпали снегом, а здесь…Он смотрел на поле.

В земле поднималась и ширилась ее сила. И люди своим бессильным разумом пытались ее понять. Везде среди снега появлялись на земле коричневые проталины с первой травой. И от их раздражающего запаха, от солнца все оживало в сердцах беспокойно и ярко: и жажда счастья, и прошлая боль, давнее зло и добро, все, что, казалось забытым, поднималось в душах, как трава после снега. Весенняя сила земли тревожила, она приходила ко всем.

Земля была добра. Они напоили ее кровью. Земля была щедра…

И с той внезапностью, с которой рвались на земле неокрепшие узы человеческого счастья, нежности, жизни – с той же силой возвращала она эту извечную жажду.

Всадник вдохнул весенний воздух.

Пути ему ведомы, чащобы знаемы, и в степи половецкой телеги скрипят, как лебеди вспугнутые, неверная стрела нечистая в сердце летит. Человек в бою шепчет заговоры, а сейчас он не молится. Смотрит благодарно на родное небо… прояснело над полем необозримо.

Странна и свежа эта синяя нежность над снегами, среди серых облаков. Бог ли христианский, весна ли чаровница, стрибоги ли ветры приоткрывают небо. Слышится колокольный звон и он знает, не сожгли город, пока он странствовал.

Такова земля наша, велика и обильна, а покоя в ней нет. Не в огне ли дом твой, не угнали ли жену, не убьют ли самого в поле? Истоки нам ведомы, яруги знаемы. И ведомо, как реки мутно текут, и встает род на род, брат на брата. Он оставил позади и боры дремучие, и веси, и источники тайные. И в пути убьют, и сбережешь ли дом свой от беды? Велика земля и обильна.

И потому всегда поднимает воин благодарный взгляд к голубеющему небу перед тем, как подойти к порогу. То в крови от дедов и прадедов.

Ибо велика земля наша и обильна, а покоя в ней нет.

Всадник повернул коня к городу.

Далеко кругом синели луга, над ними, на высоком холме, зажатые между стен теснились деревянные избы, церкви, белел храм. Была жизнь.

Еще приближаясь к городскому посаду, услышал Гостята разноголосый шум. А когда. проехав высокие ворота, поскакал по узкой улочке, перезвон, перестук, крики, ругань, песни, совсем оглушили его. Тихий, опасный лесной путь был теперь позади. В низеньких избах ремесленники раскрыли двери навстречу пьяному, вешнему солнцу и оттого весь звонкий серебряный перестук мастерских и кузниц хлынул на улицу. В нем чудился свой лад.

Тут и злато-серебро выделывают, мехи раздувают. Телеги скрипят с товарами.

Шум, гам.

А стука-то…