Глава 8. Панлейка

Разница между разумом и эмоциями заключается в том, что разум приводит к выводам, а эмоции приводят к действиям (Donald Brian Calne).

Выхожу работать в ночь, с Вероникой.

Она у нас красавица: миловидное, улыбчивое лицо с красивыми чёрными глазами, пухлыми губками и румянцем на щеках, а также женственная фигурка делают её привлекательной и обворожительной. Но больше всего подкупает её неистощимый оптимизм: с жизнерадостной улыбкой Вероничка будет стоять и старательно брить гнилые уши у коккер-спаниеля, подготавливая его к операции; выколупывать пинцетом шевелящихся опарышей из какой-нибудь гнойной раны или с умилением отмывать обдристанного котёнка, ласково приговаривая:

– Ах ты ж мой хороший… Где ж ты так уделался-то?

Я так не могу: мой вечный хронический пессимизм стоек и неубиваем, поэтому Вероника меня тоже конкретно компенсирует.

…Осень щедра на парвовирус. У собак он вызывает парвовирусный энтерит, у кошек – панлейкопению. И то, и другое сопровождается рвотой с изнуряющим и, в запущенных случаях, кровавым поносом.

В полночь раздаётся нетерпеливый звонок в дверь, открываем: в клинику врывается женщина в махровом халате и с мокрой головой, – как будто только что выскочила из душа.

Трясущимися руками она аккуратно кладёт на стол и торопливо разворачивает большое полотенце, в середине которого обнаруживается тельце котёнка-подростка, – он лежит безнадёжной тряпочкой, в ступоре, на боку.

– Бегом… бежала… – на глаза у женщины наворачиваются слёзы, но она мучительно берёт себя в руки и произносит: – Его вырвало.

Температура – ниже некуда. Носик извлечённого термометра испачкан в кровянистых густых испражнениях с характерным парвовирозным запахом: это как бы запах полупереваренной крови и жидкого кала одновременно. Молча переглядываемся с Вероникой. Женщина понимает наш бессловесный диалог верно.

– Спасите его, умоляю… – она больше не сдерживается, начинает плакать и заикаться. Говорит что-то бессвязное.

Недолго мучаю её сбором анамнеза, в процессе которого узнаю, что отравиться ничем не мог, прививок нет, и всё началось внезапно.

– Очень похоже на кошачью чуму⁴⁶, – отвечаю ей. – Шансов практически нет, но мы попробуем его спасти.

Женщина кивает, узкими ладонями размазывая по лицу слёзы.

Слово «попробуем», выпавшее изо рта безнадёжным булыжником, означает, что мы проиграем: слишком острое течение болезни.

Представляю, как женщина вышла из душа и увидела своего блюющего котёнка – даже волосы сушить не стала. Точно бегом бежала: полузастёгнутые сапоги обуты прямо на голые ноги.

Ставим котёнку внутривенный катетер. Еле попадаю – вены спавшиеся; обезвоженность и токсический шок дают о себе знать.

– Тёплую воду и инфузомат, – прошу у Вероники.

– Бегу, – отзывается она; очень быстро приносит и то, и другое.

– Давай ещё грелку, но упакуй её, – мы обе знаем, что нужно не только согреть этого пациента, но и не дать заразиться через неё всем последующим: слишком уж заразен и живуч вирус панлейки.

Вероника кладёт грелку в пакет, который плотно запечатывает скотчем.

Женщина продолжает тихо плакать, зажимая ладонью рот.

Нужно абстрагироваться от эмоций и заняться делом.

Котёнок лежит на боку. Помимо панлейки, у него врождённые аномалии: мордочка ассиметрична, глаза разного размера, – вот почему ещё он заболел так резко! Вполне возможно, что его иммунная система и внутренние органы тоже недоразвиты, что значительно уменьшает мою и так мизерную надежду на его излечение. Смотрю, как в вену медленно идёт тёплый раствор и понимаю – всё зря. Какой бы чудо-препарат не влился в него сейчас, котёнок не справится сам: иммунная система не успеет отреагировать на агрессивный вирус и быстро выработать антитела. У него нет шансов. Совсем.

Чужие антитела могли бы дать шанс – мизерный, почти никакой.

Внезапно меня озаряет воспоминанием о недавнем сне, где я видела точно такого котёнка – с ассиметричной мордочкой… Даже диагноз там прозвучал: панлейка… Мистика какая-то!

– Ему нужен донор, – говорю я, слегка пришибленная ощущением де-жа-вю. – Переболевший панлейкопенией или хотя бы многократно привитый кот. Не родственник.

Кровь от родственников, даже дальних, при переливании вызывает непереносимость и демонстрирует все признаки несовместимости. Переливание было и остаётся крайне рискованной процедурой.

У животных несколько групп крови, и есть тесты на их определение. Однако, они настолько сложные, что на практике применяется перекрёстная проба на совместимость⁴⁷. Это выглядит так: кровь донора и реципиента, взятая с антикоагулянтом, центрифугируется в двух пробирках; плазму сливают на предметные стёкла и к ней добавляют эритроциты друг друга. Реакцию оценивают под микроскопом.

Эритроциты имеют тенденцию примагничиваться друг к другу и образовывать столбики – на стекле это норма. Но если они образуют конгломерат, который не распадается при постукивании – то есть агглютинацию⁴⁸, – или если происходит разрушение эритроцитов, то есть гемолиз⁴⁹, – то кровь несовместима. И ещё момент: даже если у донора и реципиента группа одинаковая, смертельные реакции после переливания не исключаются, так как у кошек ещё бывают аллоантитела⁵⁰, – именно поэтому перекрёстную пробу делать необходимо.

Если всё в порядке – приступают к биопробе. В вену пациенту вводят небольшое количество донорской крови и несколько минут оценивают реакцию. Если не появляется рвоты, учащённого дыхания, дрожи, покраснения кожи, мочеиспускания и прочих признаков несовместимости, то медленно – но не дольше, чем за четыре часа – переливают остальной объём. И затем вводят препараты, нейтрализующие реакцию на антикоагулянт, с которым производился забор крови у донора. Практика показывает, что в первый раз переливание обычно проходит спокойно, особенно у собак, а вот в последующие риск несовместимости с каждым разом всё возрастает. Животное, которому влили кровь, в доноры потом лучше не брать.

У кошек три группы крови. Группа А является доминирующей – её находят у большинства кошек, особенно беспородных⁵¹. Группа В присуща меньшему количеству⁵², а группа АВ встречается крайне редко⁵³. При переливании крови группы А донору с группой В происходит разрушение эритроцитов – гемолиз, – и животному плохеет прямо во время процедуры, вплоть до летального исхода. Если перелить кровь группы В пациенту с группой А, то такая реакция может наступить на вторые сутки.

Гемолиз проявляется повышением температуры; сердцебиение и дыхание учащаются, животное начинает дрожать, происходит рвота и предкоматозное состояние, – тогда переливание прекращают и форсируют диурез капельничкой, но это часто не помогает. К счастью, такой реакции мне наблюдать не доводилось.

Перед самим переливанием кошкам биопробу делают трёхкратно с интервалом в три минуты: вводят пробную порцию донорской крови.

Помимо несовместимости, донорская кровь может быть источником возбудителей различных вирусных болезней – в том числе неизлечимых, – и паразитов: например, гемобартонелл и личинок дирофилярий. Иными словами, постулат «не навреди» тут уместен, как никогда. Но найти бы донора для начала.

– Донор? – тоскливо переспрашивает женщина, всхлипнув. – Где же его искать-то?

Она в халате, на улице ночь, все спят. А у нас счёт идёт на минуты. Не уверена даже, успеем мы влить ему все эти препараты, набранные в шприцы или он умрёт раньше. Где найти донора? Можно, конечно, взять старый журнал и обзвонить людей, чьи коты болели панлейкопенией год назад. Но есть риск позвонить тому, у кого кот не выжил, да ещё и разбудить его посреди ночи. И с какой стати человек должен нестись в клинику со своим котом? Скорее всего мы даже не успеем взять эту кровь и влить её, даже если вдруг чудесным образом повезёт, и такой донор найдётся молниеносно, – вот прям сиюминутно…

– Возьмите мою кровь! – женщина закатывает рукав халата. – Мою!

– Ваша точно не подойдёт, – говорю я. Её самоотверженность увеличивает моё и без того растущее чувство беспомощности.

Раньше на такое предложение – перелить кровь животному от другого биологического вида – я бы только снисходительно посмеялась. Но потом узнала про единичные, правда, случаи, когда кошкам с тяжёлой степенью анемии вливалась собачья кровь. Да, подобная процедура чревата анафилактическим шоком, и второе такое вливание однозначно будет убийственным. Да, после вливания чужие эритроциты предсказуемо разрушаются и вызывают желтуху, и история умалчивает о количестве не выживших после подобной процедуры, но всё это делается для того, чтобы выиграть у смерти время – дня три – за которое можно найти подходящего донора уже из числа кошачьих.

Вариант с женщиной я не рассматриваю: во-первых, тыкать в вену человеку чревато для меня обмороком, да и проводить какие-либо манипуляции с людьми ветеринарам строго-настрого запрещено. Во-вторых, очевидно, что ксенотрансфузия⁵⁴ человеческой крови в случае панлейки совершенно не оправдана: там нет нужных антител.

Вот бы придумали волшебный препарат, заменяющий цельную кровь, который мог бы храниться долгое время, а не эти несчастные трое суток, после которых кровь, даже в холодильнике, становится непригодной. Эритроциты не заморозишь в морозилке.

Следуя странному порыву, открываю холодильник, словно там может быть ответ на мой вопрос и… вижу на полке большой шприц, наполненный кровью. Словно в тумане, беру его в руку. На шприце чёрным маркером написано два смачных слова: «Кошачья кровь».

Вот это чудо! Я смотрю на потолок, словно этот шприц только что упал с неба. Почерк Танин – она сегодня работала в день. Несмотря на поздний час, ей и звоню:

– Тань, привет. Прости, что так поздно…

– Да ничо, – сонным голосом отзывается она. По всей вероятности, я её разбудила: – Что случилось-то?

– Скажи мне, что за кровь в холодильнике? Когда брали?

– Ах это… – Таня облегчённо вздыхает: – Сегодня днём. Здоровый, мордатый котяра приходил. Отличный донор.

– О-о-о! Можно взять? У нас тут… – я едва не произношу «смертник», но что-то останавливает: – … Котёнок…

– Да конечно бери, – разрешает Таня, мучительно зевнув, и повторяется: – Отличный донор… Мордатый… Проверенный…

Прощаемся, вешаю трубку.

Котёнок, который к этому времени находится в могиле уже хвостом и тремя с половиной лапами, получает ещё один шанс – чужие мощные антитела от мордатого здорового донора. Перемешиваю эритроциты с плазмой, бережно качая шприц в руке. Перекрёстная проба; биопроба. Подключаем в инфузомат. Опускаю часть трубки в тёплую воду – тут главное не переборщить с температурой. А то есть ещё «умники», греющие кровь в микроволновке…

Через час котёнок переваливается на живот и принимает позу «поживу чуть-чуть, так и быть»… и достаёт из могилы одну из лапок.

Четыре часа, пока медленно капаются остальные жижки, женщина сидит, держа его на коленях. Под конец у котёнка случаются судороги, – это похоже на гипокалиемию, которая нередко является следствием поноса. Судороги или подёргивание мышц также бывают как реакция на антикоагулянт, который используется при взятии крови у донора – он снижает кальций в крови, и при слишком быстром переливании не успевает инактивироваться внутри организма⁵⁵.

Интуитивно корректирую содержимое капельницы – определить содержание электролитов возможности нет. В пять утра отправляем женщину с котёнком домой, заливаем всё дезраствором и ставим кварц: церемониться с вирусом не приходится. Сами ползём на второй этаж, в ординаторскую, где и валимся на разобранный диван.

– Как думаешь, выживет? – спрашиваю у Вероники.

– Ну… – тянет она задумчиво и не заканчивает фразу.

– Вот и я так думаю, – соглашаюсь с очевидным, недосказанным.

Не успеваю я задремать, как звонит телефон. Нащупываю его рядом с подушкой:

– Ветклиника…

– Алё! – звучит пьяный и женский голос. – У меня тут пищщанка!

«О, Господи… Кто?» – мой внутренний голос просыпается тоже.

– Простите… Кто? – хочу уточнения я.

– Песчанка! И она… Смотрит! – поясняет женщина, озвучивая причину своего волнения.

– Смотрит? – будить меня в пять утра ради песчанки, которая смотрит… это бесчеловечно!

– Вы не понимаете! – убеждённо произносит женщина.

Не понимаю.

– У меня песчанка, и она смотрит! – от того, что женщина повышает голос, он становится ещё более пьяным.

– Минутку, – говорю ей, после чего шёпотом спрашиваю проснувшуюся от звонка Веронику: – Ради всего святого, Вер… Что такое песчанка?

– Хрен знает, – испуганно шепчет Вероника. – А что случилось-то?

– Фа-а-ак… – мозг очухивается ото сна и выдаёт мне скудную информацию о том, что, кажется, это нечто, похожее на мышь, только с хвостом белки. – Там песчанка, и она смотрит.

– Смотрит? – задаёт всё тот же вопрос Вероника.

– Алло! – я возвращаюсь к женщине. – А ещё жалобы есть?

Та надолго зависает: видимо её удивляет тот факт, что смотрящая песчанка для меня – аргумент скудный и недостаточный. Советую ей подойти по записи к специалисту по грызунам, которым не являюсь. Нас в академии вообще учили с грызунами обходится только одним способом – дератизацией⁵⁶.

В надежде, что к утру или женщина протрезвеет, или же песчанка прекратит её гипнотизировать, снова пытаюсь уснуть.

«Ставлю на песчанку!» – радостно восклицает внутренний голос.

Следующий звонок раздаётся через десять минут. Звонит мужчина:

– У меня кот упал с подоконника.

– Жалобы? – я едва ворочаю языком.

– Теперь он хромает на ногу.

– Днём будет ортопед, приходите на приём, – о, сжальтесь, дайте хотя бы часик поспать! Умоляю!

– А запишите меня, – мужчина на том конце отвечает таким бодрым голосом, словно сейчас не ранее утро. Да кто-нибудь вообще спит? Или все бухают, практикуют гипноз и падают с подоконников?

Я лежу наверху, журнал, соответственно, внизу, и для начала надо совершить подвиг под названием «поднять жопу с дивана». Говорю:

– Ну… Вы готовы подождать миллион пятьсот часов, пока я спущусь? – я умоляю не проделывать со мной столь изощрённой пытки.

– Вы не хотите вставать? – хочет уточнения мужчина.

Нет, блядь, всю ночь только об этом и мечтала – выползти из-под тёплого одеялка и ползти вниз ради этой самой записи в журнал…

– На завтра к ортопеду почти никого нет, – уверяю его, включив всё своё обаяние. – Вас примут даже в порядке очереди. Или как на счёт того, чтобы позвонить после девяти и тогда уже записаться?

Потому что после девяти приходит дневная смена и, собственно, сам ортопед. Мужчина соглашается, но напоследок говорит:

– Я вам, если что, через полчасика перезвоню, – и вешает трубку.

…Остаток ночи я ожидаю его звонка, но он так и не перезванивает.

В восемь утра ночной котёнок снова у нас. Женщина, на этот раз одетая в повседневную одежду, разворачивает всё то же полотенце. Подозрительно заглядываю туда: живой.

Это чудо. Этого не может быть, просто не может быть! Да, открылся кровавый водянистый понос, и это ещё одно доказательство в пользу диагноза «панлейка», но он жив. Температура по-прежнему низкая.

– Начал пить, – сообщает женщина полушёпотом хорошую новость. Улыбаться суеверно боится. Понимаю.

Подключаю котёнка к тёплой капельнице. На это раз он переносит её нормально, без судорог, лёжа на животе.

Пока собирается дневная смена, мы успеваем принять ещё нескольких утренних пациентов. Сначала приходят повторники: два кота, Беня и Боня, тоже с панлейкой. Сначала заболел один, а через три дня – второй. Переносят легко, потому как уличные, и какой-никакой иммунитет наработан. Боня поблёвывает. Беня уже ест, рвоты нет.

Оба они смешные. У Бони на морде человеческое выражение лица, на котором совершенно отчётливо читается недовольство фиксацией и вливанием жидкостей. Периодически он по-кошачьи матерится, но терпит. Как бы говорит: «Да вы достали уже, пустите! Пусти уже, говорю!» и дёргает лапой, но всё это с таким интеллигентным терпением, какое бывает только у уличных, стрессоустойчивых котов.

После них приходит молодой кобель овчарки с порезанной лапой, замотанной двумя вафельными, когда-то белыми полотенцами: несмотря на перевязку, он оставляет на полу сочные кровавые следы.

Сонная, лохматая, я наклоняюсь к кобелю и дружелюбно говорю:

– Привет.

Он прыгает, разинув рот, словно косатка, и на меня стремительно летят сверкающие белизной зубы, каждый величиной с палец, – еле успеваю отпрыгнуть. Всю сонливость снимает как рукой! Вместо чашки кофе – доза адреналина? Легко!

«Хорошо, что хозяйка его за ошейник держала, а то бы щас…»

Вот ты мне ваще не помогаешь! Хоть бы предупредил!

«Я спал», – оправдывается голос внутри головы.

Выясняется, что во время утренней прогулки кобель напоролся лапой на бутылочные осколки и знатно рассёк себе крупный кровеносный сосуд. Делаю ему смирительный укол, заваливаем на стол. Наркоз. Обезболиваю местно. Промываем. Слегка опухшая от недосыпания Вероника, спустившаяся сверху, ассистирует, пережимая вену: молчит, жмёт изо всех сил побелевшими от напряжения пальцами с обеих сторон от разреза и при этом мечтательно улыбаясь… Вероника – это, конечно, лучезарное нечто! Обкладываю рану стерильным оперполем.

Шить приходится быстро, так как собака большая и наркоза «кушает» много. Стягиваю кожу, чередуя швы: одни, чтобы кожа легла ровно; другие – чтоб не прорезались. Из-под потревоженного сгустка щедро сочится кровь. Главное, что сухожилия целые. Накладываем давящую повязку. Снимаем катетер. Свободен.

…Обычно когда смена заканчивается, я долго не могу собраться, но сегодня адреналинчик изрядно меня взбодрил. Был большой шанс самой заиметь и швы, и брутальные шрамы, причём на лице.

* * *

Котёнок пропал, и мысленно я его похоронила: всё, что могли, мы сделали. В какой-то тощей надежде листала журнал, желая увидеть, что они приходили, но – нет. Всю неделю – никаких новостей.

Я уже перестала думать о нём, как ко мне подошла наша Аля:

– Там в холле хотят поговорить с тобой.

И эта фраза может значить всё, что угодно.

Выхожу. Женщина… улыбается… протягивает назначение… мой почерк… из-за пазухи бойким чёртиком высовывается моська котёнка, в ассиметричных глазах которого играет здоровое любопытство. С превеликим трудом узнаю в нём ночного смертника.

– Он что… – задаю вопрос на полнейшем автопилоте, – жи… вой?

– Да-да, живой, – женщина даже не обижается на столь бестактный вопрос. – Мы делали капельницы по вашему рецепту! Я приходила за препаратами, и дома их делала!

Смотрю на котёнка, как на привидение. Делать капельницы дома, без корректировки, было очень рискованно: одни судороги тогда чего стоили. Однако, факт налицо – он жив! И вполне себе бодр.

– Я пришла спросить, можно ли снять катетер?

Задумчиво киваю:

– Да, можно.

…Спасибо тебе, мордатый донор, за жизнь, за кровь…

Кот в переноске.