СИ-БЕМОЛЬ.

СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ РОМАН.

Все персонажи этого произведения являются вымышленными. Любое совпадение с реальностью случайно.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Солнце настойчиво рвалось в комнату через верхний угол матового стекла, действуя успокаивающе и будоражаще одновременно. Этот сноп яркого солнца непроизвольно напоминал мне о бабушке– у нее в квартире всегда ярко светит солнце. В какой бы точке комнаты, увешанной моими детскими фотографиями, я ни находилась– солнечное пятно обязательно найдет меня и усядется прямо на лоб, обливая теплом. Солнце– это витамин D. Матовые стекла с пупырчатыми ромбами напоминают мне баню. Почему баню? Ах, да, наверное, из-за белой керамической плитки на стенах. Точнее не баню, а душевую кабину. Громадную душевую кабину, где вместо потока воды на меня льется витамин D. Восторг. Я чувствую, как немеет правая сторона– от верхней губы до середины нижней. Врач наполняет еще один шприц, но меня это не пугает. Я знаю, что больно не будет. Точно. Он медленно вонзает иглу куда-то в правую сторону рта, но я ничего не чувствую, кроме того, что небо-таки немеет. Думаю, я не смогу сейчас спеть си-бемоль. Почему именно си-бемоль? Просто люблю эту ноту. Пожалуй, больше остальных. Говорю это шепотом: не дай бог, остальные ноты это услышат. Нет, не больше. Просто си-бемоль – такая особенная нота, что на нее невозможно не обратить внимания. Другие ноты звучат одинаково каждый раз, когда их поешь. Но си-бемоль переменчива, как ветер мая. Верно, это из песни: ария герцога Мантуанского в опере «Риголетто». «Сердце красавиц Склонно к измене И к перемене, Как ветер мая.» Так о чем я?.. Как ласково светит солнце… никогда не думала, что поход к стоматологу может быть таким приятным. Ах, да… си-бемоль. Так вот, в этой ноте, на мой взгляд, заключен удивительный спектр экспрессии: она может звучать игриво, торжественно, печально, возвышенно, предупредительно, виновато и так далее, и так далее. Удивительная нота. А с чего это я вспомнила о ней? Наверное, из-за песни, что льется из усилителей. Солнце, музыка, хорошая компания. В самом деле, мой стоматолог– не только мастер своего дела. Он еще и приятный собеседник. Сыпет анекдотами, шутит…у него такие приятные морщинки в уголках глаз– шесть лучей по кругу. А руки…люблю мужчин с интеллигентными руками. Нет, не холеными, а именно интеллигентными. По таким рукам сразу видно человека чести. Таким рукам можно доверить свой рот. В таких руках сила, уверенность и нежность играют ноктюрн на флейте… нет, не водосточных труб, уж, простите, на флейте моих зубов. Я окончательно во власти анестезии и необъятного восторга. Эх, встать бы сейчас и пойти… двигать горы. Не знаю, что мне дало такой заряд бодрости– витамин D, анестезия или руки хирурга, но это лучше, чем кофеин.

– Ну, как, деревенеет?

Я усиленно мычу в ответ. На подоконнике стоит фигурка лопоухого дантиста в халате и шапочке. В правой руке он победоносно держит чей-то зуб. Почему-то у него три ноги. Я сосредотачиваюсь на задаче, пытаясь разгадать ребус. Виктор Евгеньевич выключает минорную Уитни Хьюстон. Мгновение стоит умиротворенная тишина, точно в комнате спа-салона. Не хватает только шума прибоя за окном. И вдруг к нам врывается искрящийся цыганский джаз. Брень-брень-брень, тук-тук, шарам-шарам-шарам. Мои онемевшие губы пытаются растянуться в улыбке.

–Главное в работе хирурга что?– вопрошает Виктор Евгеньевич, принимая у ассистентки Зины металлическую ванночку со скальпелями. Я жду ответа, предугадывая по умножившимся лучикам вокруг глаз ответ из арсенала КВНщика.

–Найти такую музыку, чтобы зубы сами вылетали,– объявляет он.

–Вот, Вы все хихикаете,– продолжает хирург миролюбиво, настраивая сверло,

– А ведь Вы, как человек творческий, должны знать о силе искусства.

Мне кажется, я слышу си-бемоли в каскаде прыгающих, точно ребятня на батуте, нот. И пока интеллигентные руки режут, пилят, долбят, тянут с хрустом что-то у меня во рту, я сосредотачиваюсь на музыке и трехногом дантисте. Почему три ноги? Найди си-бемоль. Я думаю о силе искусства и о том, что она как нигде уместна в кабинете хирурга-стоматолога. Я благодарю музыкантов, принимавших участие в записи этого альбома. Я представляю, что мой зуб мудрости, вдохновленный цыганским джазом, встрепенется и выпрыгнет сам в интеллигентные руки Виктора Евгеньевича. «Вспрянет ото сна» будет уместная в этом случае метафора. Мой зуб мудрости пребывает в состоянии самадхи с момента своего появления на свет: лежит горизонтально в десне, точно спящий Будда. Хотя я не чувствую боли, осознаю, что в полости моего рта происходит поистине ювелирная работа. Одно неверное движение, и скальпель, сверло или еще один из множества инструментов, которыми орудует хирург, точно золотоискатель в поисках жилы, соскользнут на десну и… си-бемоль– си-бемоль -си-бемоль.

Раздается треск, как у выворачиваемого с корнем дерева, Виктор Евгеньевич упирается и тянет, что есть мOчи… Опасный момент! И…зуб вылетает из лунки и падает со звоном в металлическую ванночку.

–Вы– бог!– сказала бы я, если бы могла говорить. Точно хорошо отрепетированный экспромт, несется из колонок победная легковесная композиция.

Я открываю глаза и по диагонали от плеча хирурга, накладывающего шов, вижу трехногого дантиста. Да это же ножка бормашины у него за спиной. Почему это было так важно, не знаю. Конечно, не бывает трехногих стоматологов, и все же разгаданный ребус наполняет радостью. Последние штрихи у меня во рту: дренаж, марлевая подушечка. Виктор Евгеньевич выключает музыку на экране компьютера. Подходит ко мне и говорит серьезно и немного устало:

– Мо-ло-дец.

Причем здесь я?! Это же все сила искусства! Но мой крик застревает в опухшей щеке и марлевой подушечке. Жаль, что уже пора уходить.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я запомнила желтую розу, возвышавшуюся над ровно подстриженным кустом. По какой-то странной случайности она выросла промеж зелени, туго спрессованной согласно замыслу садовника. Ослепительно желтая, свежая, лепестки раскрылись наполовину. Дерзкая, нежная, неожиданная… Тонкий стебель, к которому прикреплен бутон, стоит ровно посередине кустового параллелепипеда. А может, это – не случайность? Может, нарочно эту ветку посадили по какому-то творческому наитию садовника?.. Желтый шелк лепестков так и манит коснуться их, будто прикосновение передаст кончикам пальцев особенную энергию– энергию совершенной прелести, бесстрастной уверенности бытия. Так мужчина жаждет прикоснуться к красивой женщине, стоящей одиноко и задумчиво поодаль от веселой компании. Он сразу угадывает «особенность» такой красоты. Его будоражит, что она появилась здесь, среди ровной непритязательной зелени. Такая отличная от нее, такая иная…такая возвышенная. Ему ничего не стоит обхватить тонкий стебель пальцами, прямо над уровнем куста, слегка нажать, склонив в сторону… легкий хруст, и горделивая красавица сломана. Обрубок зеленого стебля некрасиво торчит чуть выше курчавой изумрудной шапки. Она больше не дитя природы, не самолюбивый шедевр создателя. Она принадлежит ему. Влажная слеза выступила на сломе стебля; колышутся лепестки под легким дуновением ветра. Она еще прекрасна, еще благоухает ароматом свободы, но уже зависима. Поставит ли он ее в вазу с водой? Будет ли заботиться? Будет ли восторгаться ее красотой, пока не кончится срок?.. Или бросит… пресытится…растопчет…

Она торопится ко мне на встречу– тонкая, гибкая, в короткой джинсовой юбке. Точно модель на подиуме. На ней изящная желтая блуза– легкий шелк, с короткими, чуть ниже плеч, рукавами-фонариками. Мелкие перламутровые пуговицы. Почему-то именно эти пуговицы придают особый шарм. Винтаж, как говорят сейчас. Она перебегает дорогу и уже за несколько метров раскрывает объятия.

– Привет!

Мы обнимаемся. Мы не виделись пару месяцев. В Москве такое часто случается. Работа, дела, пробки…

Но сегодня мы обе совершенно свободны и входим в «Счастье». Буквально. «Счастье на крыше»– это кафе в Путинковском переулке. Поднимаемся на лифте, потом еще этаж вверх по узким ступеням, вьющимся вдоль белых стен, украшенных деревянными полочками с фигурками ангелов, ажурными салфетками и воздушными пирожными. И вот мы– на той самой крыше. Мебель цвета ангельского крыла. Белогривые облака-лошадки над головой. Небесно-голубые купола церкви перед взором. Мы садимся за столик прямо напротив куполов, на самом краю крыши. Приветливая девушка раскладывает перед нами меню: бар, кухня, десерты.

–Может, шампанского оформим?– подмигивает Виолетта. И я киваю в ответ. Мы заказываем шампанское. Прошла уже неделя после удаления зуба. Опухоль спала, и говорю я вполне членораздельно. Впервые за всю неделю я вышла в люди.

Нам приносят шампанское в ведерке со льдом, разливают пузырьки по бокалам. Есть что-то очень французское в этом кафе и, наверное, оттого счастливое. Мы поднимаем бокалы за встречу, делаем первый глоток, блаженно причмокиваем.

– Ну, рассказывай!

Виолетта на мгновение прикрыла свои огромные васильковые глаза, в которых столько мужчин тонули, будто увлеченные на дно русалкой.

– Все кончено.

– Надолго ли?

– Нет, теперь уже точно.

Она запнулась, огляделась по сторонам, но кроме девушки, увлеченно болтавшей по телефону на качели, в кафе никого не было. Понедельник, четыре часа дня.

– Я заблокировала его везде. Инстаграм, фейсбук, все телефоны удалила. С меня хватит!

– Что, все так же морочил тебе голову?

– Лжец, трус и…я просто устала,– махнула она рукой.

Я замечаю темные круги у нее под глазами, она сильно похудела с нашей последней встречи.

– Он все еще встречается с той… девушкой?

– Человек мне звонит среди ночи– приезжай, я скучаю. Я ему говорю: А дальше что? Я к тебе два года езжу. Что дальше?! Он мне: Не знаю. Я ему говорю: Тогда позвонишь, когда узнаешь. Все! Я живу своей жизнью. Пытаюсь, по крайней мере. Через месяц звонок, опять ночью. Срочно-припадочно, мол, скучаю, не могу, нужно увидеться. Ну и что? Я же делаю вывод, что человек принял решение. Мы встречаемся. И он после этого на неделю исчезает. В выходные я захожу в Инстаграм, на его странице ничего нового. Тогда я решила посмотреть на странице этой его… и я вижу…

Вита залпом допила шампанское и вытащила бутылку «Асти Мартини» из хрустящего льда.

– Я вижу: только что… вот только что! Выставлена фотография: она– в купальнике, а рядом– рука держит ракушку. И подпись: такой-то отель в Турции. Просто рука… Но я-то знаю, чья это рука. Когда я вот только несколько дней назад… каждый пальчик… понимаешь? Я такое раньше в фильмах видела и думала: да ну, ерунда, что тут такого. А теперь…эта ракушка… его рука на фотографии…

Она снова выпила, провела рукой по шее под длинными каштановыми волосами. Она никогда не красила волосы– натуральный цвет, густой каштановый, блестящий. Я украдкой пыталась разглядеть, не появилась ли у нее седина. Нам обеим было тридцать, обе выглядели максимум на двадцать пять. Одна из долгоиграющих наград, заслуженных многолетней преданностью художественной гимнастике. Вот только предательские седые волоски…

– Конечно, я ему позвонила. И так спокойненько говорю: Привет. Как дела? Мне просто интересно было, как человек себя поведет. Будет юлить или скажет правду. Ты где?– спрашиваю. Он: Что это еще за вопрос? Нормальный вопрос»– говорю. Да я отъехал по делам. Один? Да нет, с друзьями. Ну, и все. Мне все было ясно. Я вспомнила весь свой запас редко используемой лексики и выдала ему. В смске. Я у мамы была– нельзя было истерить. Ну, и все. И удалила его отовсюду.

– За это надо выпить,– сказала я, и мы подняли бокалы.

Если бы людей определяли нотами, Виолетта стала бы си-бемоль. Она с детства была непредсказуемо-неожиданной. Капризная, своенравная, трудолюбивая, упрямая. Она была серой лошадкой, на которую никто не ставил, пока она не вырвалась вперед на финише. Когда я уже подумывала оставить спорт и готовиться к поступлению в университет, Вита вдруг превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя, и через год была приглашена в сборную страны. Готовясь к Олимпийским играм, она одновременно училась заочно на экономиста. Выиграв бронзовую медаль на Олимпиаде, не зависла, купаясь в лучах славы. Не вышла замуж за выгодного жениха, не воспользовалась помощью многочисленных ухажеров, суливших золотые горы и исполнение любых желаний. Сама устроилась на работу в банк, начав с самых низов– с кредитного консультанта. Потом перешла в специалисты и спустя пять лет стала заместителем начальника отделения. Все, за чтобы она ни бралась, она доводила до конца. У нее были четко выработанные спортом и жизнью принципы, которым она неуклонно следовала. Был, правда, период, когда Вита едва не поддалась искушению, едва не бросилась в омут с головой… Знакомый предложил ей поучаствовать в массовке на съемках фильма известного режиссера. Она согласилась «для прикола», а на съемках влюбилась в сам процесс, в кино, в актерскую работу… Загорелась и несколько месяцев серьезно готовилась поступлению во ВГИК. Но… рассудительные, здравомыслящие люди за спиной говорили одуматься, приводили доводы, мыслили здраво… И она сдалась. Выключила сердце и включила здравый смысл. В самом деле, что за жизнь у актера.