Для меня немыслимо, немыслимо, находиться в карающих отношениях с детьми. Единственное, на что я способна, когда они делают то, что меня ранит, — сказать им, что меня это ранит, других это ранит, мне больно и я верю, что они лучше и не хотели так поступить. И оставить с этим, потому что их выводы, их рост — их задача. В любой спорной ситуации я предпочитаю трактовать это с точки зрения презумпции невиновности. Я никогда не требую от детей извинений. И мне бывает обидно, потому что иногда они реально неправы. Но это их путь, внутренняя потребность в покаянии должна родиться в них, я не буду выбивать ее из них угрозами или шантажом, даже если могу. Могу, но не буду. Я чувствую, что, когда они что-то ранящее или плохое делают, они сами настолько сильно переживают, что добить их этим судом настолько бездушно, бесчувственно и гадко, что никакая сила меня не может заставить это сделать.
Есть четкая граница между мной и другим. Я к ней, как к линии фронта, приношу свои чувства. Как мне больно. Как он меня обидел. Но дальше он сам. Он может с этим делать что угодно. Это не моя ответственность — убедиться, чтобы он получил нужный урок. Это его путь и его выбор. Что с детьми, что со взрослыми.