Борис потирал сухие ладони, глаза его горели от предвкушения, кончики ушей покраснели.

– Это будет сегодня вечером, – таинственно прошептал он. – Ты придёшь?

– Разумеется, – томно проговорила Маша, закидывая ногу на ногу так медленно, чтобы показать богатому наследнику кружевной край шёлковых чулок. – Я ни за что не пропущу!

Борис сглотнул, не отрывая взгляда от её длинных стройных ног. Щёки его заалели, пальцы судорожно сжали край стола. Маша довольно улыбнулась, опустила ресницы и скромным жестом одёрнула задравшуюся юбку.

– Борис! – Строгий голос преподавателя вернул парня из грёз на грешную землю. – Займите своё место!

– Так он на месте! – на всю аудиторию крикнул Николай. – У ног своей богини!

Воздух задрожал от взрыва смеха, лицо Маши покрылось розовыми пятнами. Она оттолкнула мямлящего оправдания Бориса и встревоженно покосилась на Даниила. Лицо юноши, словно высеченное величайшим мастером из слоновой кости, было бледным, чёрные глаза смотрели перед собой, правильный подбородок слегка подёргивался. Казалось, он не слышит ни смеха, ни иных звуков, находясь в своём, одному ему понятном мире.

Плечи Маши расслаблено опустились, на лице появилась очаровательная улыбка, розовые щёки заиграли милыми ямочками. Пунцовый Борька уже исчез из поля её зрения, смех затих. Начинался томительно долгий урок магии денежного потока. Длинные тонкие пальцы Марии поигрывали ручкой из красного дерева, так подходящей под её новый трёхмерный лак для ногтей. На белоснежном листе вместо нудных формул возникали цветы, облака и море.

Мария мечтательно улыбнулась и вновь незаметно покосилась на Даню. Тот смотрел в окно, так что ей были видны лишь его блестящие чёрные волосы, собранные в длинный хвост, да нервно подрагивающие плечи. Конечно, он переживает! Кто бы остался спокоен? Никому не известный сирота, чудом просочившийся в Академию Магсквера, сегодня вечером станет членом закрытого клуба «Два меча», попасть в который светит лишь самый избранным! Но самое главное: ночью красавчика ждёт замечательный сюрприз…

Даниил, словно ощутив её горячий взгляд, резко обернулся. Маша вздрогнула и поспешно отвела взгляд, ругая себя за малодушие. Да что она делает? Самая красивая студентка в Академии, она должна была просто улыбнуться. Обычно этого хватало, чтобы любой парень упал перед ней на колени и молил о свидании. Но всё перевернулось в тот день, когда в тяжёлые двери вошёл высокий стройный брюнет с блестящими, словно от годами сдерживаемых слёз, печальными глазами. Сердце её дрогнуло, кожу щёк опалило румянцем. В тот самый миг она решила, что именно ему суждено стать её второй половинкой.

Препод что-то бубнил, Маша вздохнула, ручка выскользнула из её пальцев и, брякнувшись о гладкое дерево скамьи, утонула в пышной шевелюре сидящего ниже Пети. Толстяк обернулся и, выудив из волос упавший на него предмет, протянул Маше.

– Держи, богиня! – без тени иронии произнёс он.

Маша брезгливо, двумя пальцами, приняла свою ручку и поспешно отвела взгляд от узких карих глаз парня. Лишь бы не заметили, что она общается с Петром! Затравят же. Этот нескладный парень, словно состоящий из двух шаров: круглого тела и круглой шевелюры, – привлекал к себе ненормальное внимание почти всех девушек Академии. Маше было невдомёк, почему девчонки бегают за ним. Да, он из богатой семьи, отличник и даже член их закрытого клуба. Но он же урод! Невероятно толстый, с лоснящейся кожей и короткими, похожими на сосиски пальцами. К тому же, от него постоянно несёт какими-то лекарствами, словно парень живёт в аптеке.

– Изменник! – театрально вскрикнула Таня. – Да как ты можешь? При мне-то!

Маша растерянно повернулась к подруге и гадливо скривилась, наблюдая, как та игриво кидает в Петю карандаши и тетради. Брови Тани нахмурились преувеличенно строго, непропорционально крупная нижняя губа оттопырилась так, что подруга стала походить на обиженную мартышку.

– Кто богиня? А? Говори! – сурово спрашивала она у смеющегося парня.

Тот закрыл голову пухлыми руками, пытаясь увернуться от сыпавшегося на него канцелярского града. Исчерпав свои карандаши, Таня схватила Машины. Аудитория снова заколыхалась от смеха.

– Тишина! – грозно рявкнул преподаватель.

Маша боязливо покосилась на Даниила, неподвижный парень всё ещё смотрел в окно. Лежащий перед ним лист был абсолютно чист. Маша представила, как запускает пальцы в чёрные пряди, вдыхает запах его тела, как Даня проводит пальцем по её влажным губам, и судорожно вдохнула, непроизвольно сжав колени. Скорее бы вечер!

***

Свет факела вырывал из дрожащей темноты тёмные молчаливые фигуры в широких серых балахонах, разбрасывал оранжевые блики на стеклянной поверхности пузатых бутылей. Живое пламя зло шипело и плевалось, заполняя едким дымом небольшое помещение кладовой Академии.

– Ведите жертву! – зычно гаркнул один из присутствующих.

Парочка фигур метнулась к двери, втаскивая длинного сопротивляющегося парня. Из-под кляпа вырывалось невнятное мычание, руки крепко связаны за спиной, расширенные глаза в свете факела блестели, словно чёрные бусины. Даню протащили в середину комнаты и поставили в нарисованный мелом круг. Громко лязгнул металл. Фигуры отступили за белую линию, пропуская невысокую фигуру в алом балахоне, в руках которой сверкали лезвиями два острых меча. Тело Даниила крупно задрожало, мычание стихло. Он ждал.

Красный обошёл его, нарочно лязгая оружием. Даня ощутил, как холод коснулся его запястий, кожу на голове стянуло от страха, но незнакомец лишь разрезал верёвки, удерживающие его руки. Даниил тут же вытащил кляп изо рта, собираясь что-то сказать, но тут одна из серых фигур, маленькая и тонкая, метнулась к нему и прижала к его разгорячённым губам холодную ладошку. До его слуха донёсся лёгкий шёпот:

– Ночью я стану твоей…

Даня вздрогнул всем телом и замер. Его тут же окружили семь серых фигур, оттеснив узнанную им Машу. Парень распрямил плечи и смело взглянул на алого. Чтобы сейчас ни произошло, он всё выдержит. Ради неё.

Незнакомец поднял вверх скрещенные мечи и прокричал:

– Во имя луны!

Даня с изумлением уставился на месяц, сияющим серпом зависший над остриями. В руках каждого из окруживших его серых фигур возник блестящий в свете луны сосуд.

– Коснись каждого зелья, жертва! – проговорил алый, не опуская мечей. – Поворачивайся через правое плечо и повторяй за мной слово в слово! Колавироп…

– Колавироп, – нараспев проговорил Даня, окуная указательный палец в алую жидкость первого сосуда.

– Дущукер, – подсказал алый, когда Даня коснулся оранжевого зелья.

Парень послушно повторял чудные слова, произнося их как можно медленней. Он почти пел, полностью сосредоточившись на звуках. Сердце колотилось, как сумасшедшее, губы предательски дрожали. Даня старался держать в голове воздушный образ красавицы Марии, не давая недугу, поразившему его ещё в раннем детстве, испортить этот вечер.

Каждый раз, когда он окунал палец в цветное зелье, кожа его начинала немного светиться. Но когда он поворачивался к следующему сосуду, свет испарялся. Напряжение сковало его плечи, горло саднило, скулы сводило от постоянного контроля. И вот последний сосуд, в котором мерцала ночным небом тёмно-фиолетовая жидкость. Даня выдохнул с некоторым облегчением.

– Нагокупегош! – истерично крикнул алый, мечи противно заскрежетали над его головой.

̶ Нагокуп-п-п…

Спина Дани покрылась липким потом, недуг схватил его за горло, вырвавшись из-под контроля в самый последний момент. Парень заикался, он никак не мог выговорить последний слог. Свечение на его пальце разгоралось всё ярче и ярче. И вот уже фиолетовое пламя затмило тусклый свет факела, выхватив из темноты над алым старую лампу в виде полумесяца.

Даня уже не пытался выговорить непослушный слог. С бьющимся сердцем он смотрел, как фиолетовое пламя поглощает палец за пальцем. Странно, но боли не было. Как не было и ощущений в объятых пламенем пальцах. Его кисть словно перестала существовать. Серые балахоны замерли, словно изваяния. Мечи выпали из рук алого, наполнив осветившуюся каморку пронзительным лязганьем. Это словно вывело людей из ступора.

Вопли перекрывали звон разбитой посуды, фигуры лихорадочно заметались по комнате, у выхода возникло столпотворение. Крику боли протяжно вторил стон. Даня подумал, что в панике кого-то затоптали. Сам же он был неестественно спокоен и не отрывал заинтересованного взгляда от разрастающегося пламени. Данина одежда сжималась и тлела, словно бумага. Фиолетовые капли падали на пол, разливаясь по дереву потухшими чернильными кляксами. Магический огонь перекинулся на правую стопу, и пламя разгорелось с новой силой. И вот уже он не ощущает ноги до колена и руки до локтя.

– Даня, нет, – судорожно рыдала в углу маленькая серая фигурка.

Маша и не собиралась убегать. А может, попросту не могла подняться на ноги. Парень равнодушно посмотрел на неё.

– Это ради тебя, – горько проговорил он. И добавил шёпотом: – Это из-за тебя!

В каморку ворвался ещё один странный балахон, на сей раз белый. Это оказался преподаватель магии искусств. Его белоснежная ночная сорочка развевалась, словно парус, седые волосы топорщились, будто наэлектризованные. В его спину врезалась маленькая фигурка преподавательницы стихийной магии.

– Что вы стоите? – завизжала она, вытаращив глаза на объятого пламенем студента. – Его нужно спасать!

Седой удержал женщину, прошипев сквозь зубы:

– Необратимая магия! Его уже не спасти…

– Можно попытаться спасти оставшуюся часть! – яростно крикнула женщина и уверенно вырвалась из рук коллеги.

Словно ведьма, возрождённая из древних сказок, в чёрном одеянии и с распущенными волосами, она прыгала вокруг Даниила. Руки её совершали резкие махи, оставляя в воздухе туманный след ломаных линий. В уши Дани ворвалось её завывание, она пела неизвестные ему заклинания. Фиолетовое пламя постепенно затихало, оседая на растрескавшейся коже парня чёрной гарью.

Седой преподаватель осторожно помог Марии встать. Лицо её, освобождённое от балахона, было смертельно бледным. Вой преподавательницы нарастал, он неприятно резал слух, но огонь быстро таял. Над головой Дани взорвалась старая лампа в виде полумесяца, на плечи посыпались пыльные осколки. Стихийница замерла, звуки умолкли, Даня упал, как подкошенный. Под его телом недовольно звякнули мечи.

Он повернул голову вправо и с изумлением посмотрел, как лезвие вонзилось в его почерневший локоть. Но не было ни боли, ни крови. Словно это была не рука, а обгоревшая в костре деревяшка.

– Он жив, жив, – услышал он успокаивающий говор преподавателя.

И судорожные всхлипы Маши растаяли в темноте забытья.