Жизнь заставит
Станешь и поэтом.
Сергей Довлатов
Здесь нет ни грана лжи,
Здесь только правда.
Автор
Переверну песочные часы.
Песочек тихо заструится.
Вот так же тихо, незаметно,
Проваливаясь и шурша,
Течет – ссыпается и наша жизнь….
И вот уж пусто в верхней половине
А что успели мы?
Невидимые нити, прочнее нет,
Не разорвать, чтоб обойтись без крови.
Поэтому молчать, терпеть, а то…
«Подслушает проклятая, придет…
И вмиг избавит нас
От жизненных забот».
К обеду ждали сына,
Летали, не ходили…
Вдруг в 6.45 звонок:
Скоропостижно
Ушла из жизни Белла…
Могильным холодом пахнуло…
Хотелось трубку бросить
И не слышать
Нежданную и страшную ту весть..
– В буфете не пробьешься —
Засела цыганва..
– А вы, видать, из высшей расы?
Она сказала гордо
– Да!
Имя дать – судьбу предсказать…
Моя русская мама
Об этом, наверно, не знала,
В честь подруги – еврейки
Библейское имя дала,
Мне навеки судьбу предсказала!
Худа, в чем держится душа,
Глаза косые, во лбу шишак,
Бессмыслен взгляд, блаженная улыбка
И ходит, шаркая, не больно шибко,
Коленки внутрь и шаткая походка.
Замешана тут, видно, водка.
Когда глядишь на то злосчастное созданье,
Беда уж не беда, страданье – не страданье.
Посуда бьется к счастью, —
Глаголет белый свет.
Посуду бью да бью я,
А счастья нет и нет…
Но в пятьдесят, как в сорок мама,
«Я счастлива!» – твержу упрямо.
Я кормила грудью дочку,
Я кормила грудью сына —
Распашонки, ползуночки
– Идеальная картина…
Все тревоги и заботы
Пронеслись как птичья стая…
Дети выросли… забыли…
Стала я совсем седая…
Молодая мама катит
По двору в коляске сына —
Распашонки, ползуночки —
Идеальная картина…
Я думала, душа моя погибла,
Закованная много лет в броню.
Но встреча этот клапан выбила.
Весь вечер я смеюсь, пою,
Не думаю, что надо быть спокойной
И сдержанной, не верящей в слова,
В отчаяньи не говорю себе,
Что я могу сойти с ума,
Доверчива и простодушна,
Раскованна, слегка пьяна,
Смеюсь, шучу, ору,
Чтоб завтра снова
В броню свою одеться поутру…
Передо мною сфинкс.
Глядит с усмешкой,
И за семью печатями
Свое он мненье держит,
То скажет так, то эдак.
Нас за людей не держит?
В больших начальниках —
Сидит молчальником.
Я слышу каждый день
В лицо и в спину,
И шепотом и громко
От старика и от ребенка:
Жидовка, или жид, жида, иуда»,
Но чаще: «сара».
В лицо – смешки, ухмылки,
А если за спиной,
То мерзкая какая – то возня…
По гнусности сравнить
Все это не с чем!!!
Где его я отыскала?
– Это вовсе не секрет,
Но такого эгоиста
Больше не было и нет!
Вот лизоблюд повыше чину
Купил огромную безвкусную картину.
В глазах людей
Он не ударил в грязь лицом
И выглядел двояко:
И благородным меценатом
И верноподданным солдатом.
А был на самом деле
Двурушником и подлецом.
14 коротких лет
Судьбой отпущено нам было
Тебя растить, лелеять и кормить.
Всего четырнадцать, —
А ты, сынок, уже не наш.
Как мало длилось счастье,
А впереди – ненастье.
Но там же, впереди,
Еще немало лет.
Надеемся, всегда ты будешь нам
Хорошим сыном.
Но ты, сынок, уже не наш.
Не знаешь ты, как
Одиноко нам и больно…
Но счастлив ты, и с нас довольно.
Но все же ты, сынок,
Уже не наш!
Не наш!
Не наш!
Уже не наш!
Байконур для меня —
Это станция Тюра – Там.
Байконур для меня —
Это город Ленинск.
Байконур для меня —
Город всех моих драм.
Байконур для меня —
Дети, муж, «двойка»,
Прошлого тени.
Какая мука – сына
Провожать и ждать!
Какое счастье – знать
Что скоро он приедет!!
Как смотрит этика на подлеца,
Обидевшего женщину напрасно?
Врачу: «Сначала исцелися сам!
Теория без практики
И лжива и опасна!»
Я с детства ненавижу Зависть.
В себе ее я убиваю, как могу,
Вытаптываю, с корнем вырываю
И прорасти в душе ей не даю.
Зато теперь она меня совсем не мучит.
И даже не заходит навестить.
Она хотела бы, да не изучит,
Как подойти, подъехать, извести!
Губки как вишенки.
Глазки – озера,
Ангельский голос…
Вот только слова:
«Жид, сара, жидовка, иуда!
Взять автомат, да и всех
Расстрелять»
И людоедское:
«Ну ничего, их пока что еще
Принимают в Израиле…!»
Вот так советская девочка,
Комсомолочка – людоедочка»
Эта – не та,
что у Ильфа, Петрова.
Эта от «Памяти»,
Что у Сычева.
Я – человек второго сорта
И мне знаком сквозь зубы разговор,
Брезгливые усмешки и кривлянья,
Людская холодность и ненависти взор.
Но терпеливо я тащу свой непомерный груз
И с ним карабкаюсь
На острие своей Голгофы…
Что выпадет: семерка, тройка, туз?
И мимо палачей я молча прохожу
И, вскинув голову, показываю профиль!
Как! Ничего не ждать
И ко всему готовой быть?
Ну, дудки! Черта с два!
Уж лучше в голос выть,
От злости об стенку биться головой,
Рвать волосы, смеяться над собой…
Но только не сдаваться,
Быть!
– Вы на журнальчик «Израиль»
Подписку сделать не хотите?
Как говорится, оживленье в зале.
И вот уже на все лады:
«ИзрАиль, ИзраИль»,
Всеобщий шум, злорадное веселье,
Язвительный смешок.
Смешно им все:
И что журнал дешев,
И что выходит лишь раз в году.
А сколько злого наслажденья
Им доставляет слово «Израиль».
Как глубоки те чувства брезгливости,
Пренебрежения, как не приемлет
Их ослиная душа чего – то,
Что на них хоть каплю не похоже.
Ну а о степени злорадства,
И ядовитости и желчности
Уж я не говорю!
Где происходит сей шабаш?
В аду, в Германии 30‑х,
В стане дикарей?
Кто перед нами: ведьмы,
Ведьмаки, фашисты или папуасы?
А может быть бандеровцы?
Нет, то интеллигенты,
То наше областное Просвещение,
Которое должно разумное и вечное посеять.
Да! Далеко же мы ушли.
Воротимся ль назад?!
Сейчас ослицыны отверзнутся уста…
О. Боже мой! За что такая кара!?
И точно, вот уж вслед
Протяжным полушепотом
Несется издевательское, «с – а–а-ра!»
Судьба, смесь, меня погладит по головке.
И тут же по затылку – шварк!
Не привыкай к хорошему!
Каракатын и только!
(каракатын – черная женщина – казахск.)
Ах, Судьба!
Непосильную ношу ты мне удружила,
Но спасибо тебе говорю я за то,
Что мне силы даешь эту ношу нести!
Время уходит
Время не ждет.
И вот на подходе
С косой у ворот
Смерть притаилась.
В щелку глядит,
Что – то бормочет,
Злобно шипит.
Я говорю ей:
«Рано пришла!
Иди погуляй – ка,
Что за дела?
Да посмотри на себя:
Ну и вид!
Скрючилась, скорчилась,
Как инвалид,
Грязная, злая,
Тоща, как скелет.
Больная, босая,
К тому же косая!
Пойди приоденься,
Пойди причешись,
Пойди приберись.
Женщина ты или нет?!
Смерть на меня
С изумленьем глядит,
Не веря своим ушам.
И вроде уходит,
Но пальцем грозит:
«Много тебе не дам.
Ты от меня
Не уйдешь все равно,
Бегай пока
В ресторан и кино,
Музыку слушай,
Сладости кушай,
Кофе и чай поглощай,
Но память храня,
Помни меня.
Ну а покуда прощай!»
(Как вариант концовки:
– Ну – ну молодись.
Убегай от инфаркта
Но у тебя уже битая карта
Кофе. да книги —
И все, что осталось,
А это такая малая малость.
Скоро сама ко мне
Будешь проситься.
Ведь время течет, как река,
Уходит в песок, умирает, дробится…
Так я не прощаюсь. Пока!)
Было время —
Носила я обувь на шпильке.
Отпелось, отспорилось.
А теперь на ноге,
Как картинка,
«Прощай, молодость».
Было время —
На работу, с работы —
Челноком,
А теперь в магазин
Да в аптеку —
Все шажком.
Байконурская юность.
Мо – то – воз.
Мне сегодня взгрустнулось,
Не спалось…
Зачем – то человек родится
Из омута судьбы и бытия.
Действительно, зачем – то он родится.
Зачем – то родилась и я.
Уж не за тем ли,
Чтоб от злого слова
Сгорала, корчилась моя душа.
Со временем из пепла воскресала снова
И снова плакала, стеная и дрожа?!
Прискорбно это сознавать,
Но от людей я ничего хорошего не жду
Поскольку на костре из мерзких слов,
Злорадных,
На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Живу в терновнике среди шипов…», автора Ольги Ирбит. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанру «Cтихи и поэзия».. Книга «Живу в терновнике среди шипов…» была издана в 2021 году. Приятного чтения!
О проекте
О подписке