Ольга Владимировна Голотвина
Привычное проклятие

Моим друзьям по форуму Prikl.ru – за то, что на форуме я как дома.

(296 год Железных Времен)

1. ВЫВЕСКА

Тролль возвышался в распахнутых воротах. Он был на голову выше собратьев, сгрудившихся у него за спиной. Вожак, главарь! Грудь, поросшая бурой шерстью, выпятилась так, словно вызывала на себя прямой удар тарана. Мощные ручищи обвиты мышцами, похожими на сытых змей. Ноги – как древесные стволы, только не врастают в землю корнями. Плечи такие, что кажется – сейчас тролль поведет ими и повалит столбы ворот! Харя со злобными красными гляделками и расплющенным носом, похожим на рыло кабана, могла бы навести страх даже на десяток бывалых наемников.

А уж кучка промокших, потрясенных, жмущихся друг к другу людей и вовсе была на грани отчаяния! У них не было сил не только сражаться, но даже разбежаться по двору в поисках укрытия.

Все навалилось на них быстро и страшно: и великаны-тролли, вошедшие по грудь в реку и опрокинувшие их корабль, и холодная осенняя вода, и выматывающий бег по берегу.

Тролли бегают медленнее людей, но они гораздо выносливее. Конечно, они загнали бы свою измученную дичь…

Если бы не высокий частокол, не гостеприимно распахнутые ворота. И не кряжистый седой человек, что стоял сейчас перед вожаком троллей, высоко подняв факел.

Человек был чудовищу по грудь, но глядел на него, как господин на провинившегося раба. И факел держал так, словно желал получше рассмотреть физиономию великана, хотя на дворе стоял белый день.

Беглецы с изумлением и ужасом ждали: вот сейчас тролль шагнет вперед, ударом могучей лапищи превратит голову смельчака в кровавую кашу. А потом двинется вперед, сокрушая все на своем пути.

Нет. Молчит. Не шевелится. А стая за спиной – та и вовсе отступила на пару шагов.

– Ты, Битая Рожа! – холодно и властно заговорил человек. – Осень только на двор, а ты уже по нашим краям шляешься? Зимы вам, уродам, мало?

Тролль переступил с ноги на ногу, склонил голову на короткой шее и что-то промычал.

Этот звук вывел спасшихся людей из оцепенения. Кто-то крикнул:

– Ворота! Закройте ворота, ради Безликих!

– Вот еще! – надменно отозвалась крепко сложенная женщина в синем платье. Она тоже держала факел. – Было бы из-за чего с воротами возиться! Сейчас муж этих недоумков выгонит, обедать будем… Кринаш! – повысила она голос. – Что ты с ними рассусоливаешь? Гони в шею, а то у меня еще младшенькая не кормлена!

– Сейчас! – отозвался муж, не сводя глаз с незваного гостя. – Ты послушай, что Битая Рожа вякает. Добычу свою требует! Ну обнаглели, пора опять учить!

И тут над двором зазвенел решительный голосишко:

– Уходи отсюда, Битая Рожа!

Карапуз лет четырех, выскользнув из-за подола хозяйки, бесстрашно сделал несколько шажков к воротам. Обеими ручонками он, как меч, сжимал большой кухонный нож.

Мать не остановила смелого малыша – лишь шагнула следом и с мрачной решимостью подняла факел, готовая защищать свое сокровище в любой драке.

Появление мальчугана не отвлекло его отца. Он повысил голос и заговорил медленно, почти сливая слова, так, что речь его походила на мычание тролля:

– Добычи нет. Мои люди. Моя стая. Рассержусь. Попорчу шкуру.

– Хозяин! – донеслось откуда-то слева. – Корабль вынесло на Загребущую косу!

Никто не обернулся на голос. Кринаш тоже не отвел взора от красных буркал тролля.

– Лодка на мели, – продолжил он протяжно. – Плохо. Стая берет лодку и несет сюда. Иначе сильно сержусь.

Вожак троллей шагнул назад. Соплеменники повторили его движение. Затем стая разом повернулась и бросилась наутек, словно за ними гнался отряд великого воина Керутана, прозванного Грозой Нежити. Тролли бежали, пригнувшись так, что руки почти касались земли, и на ходу громко ухали – то ли от страха, то ли от разочарования.

Спасенные люди с облегчением вздохнули. Кое-кто, обессилев, опустился на землю посреди двора. Женщины заплакали.

Кроме хозяйки, которая сунула факел в стоящее у ворот ведро с водой и спросила мужа:

– Ты впрямь ждал, что они тебе корабль притащат?

Хозяин тоже опустил свой факел в ведро и небрежно повел широким плечом:

– Ясно-понятно, не ждал. Зато уж точно не вернутся до морозов. Боятся, что и впрямь их в работу запрягу. – Он подхватил на руки малыша. – Ах ты, мой вояка!

Теперь стало видно, что он не так стар, как казалось из-за седых волос. Лет сорок пять, а то и меньше.

Женщина подобрала нож, который выронил «вояка», и зашагала к крыльцу, на ходу крикнув кому-то:

– Недотепка! Ты как за ребенком смотришь? Почему он до ножа добрался?

– Вот и все… – начал было «повелитель троллей», обернувшись к спасенным людям. Но договорить ему не дали.

– Да как же они тебя не сожрали?! – почти обвиняюще крикнула одна из женщин.

– Тролли умом не блещут, – спокойно объяснил хозяин. – Но самые тупые твари умнеют на глазах, если на них смотрит во-от такая штука!

Только сейчас – словно разрушились чары – все оторвали взгляд от своего спасителя и обернулись налево, куда небрежно указал Кринаш. И увидели то, что при иных обстоятельствах бросилось бы в глаза сразу же.

С внутренней стороны частокола была сооружена земляная насыпь, укрепленная досками. С ее вершины на округу хищно поглядывала катапульта. Настоящая. Из тех, что одним своим видом вселяют смятение в души защитников осажденного города.

– Да чтоб я сдох за бесплатно! – ахнул долговязый остролицый парень (единственный, у кого в руке был меч). – Слышь, хозяин, но она же в такую близь не ударит! За реку шарахнет, на опушке цель накроет, а здесь, в воротах… даже если лупить навесными…

– Наемник? – потеплел голос Кринаша. – Я и сам до десятника дослужился. А Битая Рожа сроду в войске не бывал. Откуда ему знать, что рядом с катапультой стоять безопасно?

– Ах, чтоб меня Серая Старуха в луже утопила! – шагнул к хозяину плотный пожилой человек с обветренным лицом. – Слыхал я про тебя, Кринаш, но чтоб этак… Ну будем знакомы. Я Фержен Лесной Шмель из Рода Нерхоут. Новый капитан «Шустрой красотки»… то есть был капитаном, пока ее тролли не потискали, «Красотку»-то… – Фержен помолчал, плечи его поникли. – А раз ей больше не плавать, так уж и не знаю, кто я теперь такой.

– Не торопись оплакивать мою давнюю подружку! – хохотнул Кринаш, ставя малыша на землю. – «Красотка» с троллями уже целовалась, а все плавает, стерва старая! Слышал, что сказал мой раб? Ее вынесло на Загребущую косу. Туда течение все прибивает – коряги, бревна… и твою лапушку. Может, сумеешь починить.

Нахлынувшая надежда потрясла Фержена, он даже не сразу понял, что говорит ему Кринаш. Ах да, спрашивает о прежнем капитане!

– Он решил осесть на берегу. Я у него «Шуструю красотку» и сосватал, дурень этакий! И ведь некого ругать, Хозяйка Зла под руку не толкала – сам вынул кошелек и денежки отдал! Знал бы, что в здешних краях так весело, потратил бы денежки поумнее.

– Ну, тролли – зимние твари. Битая Рожа в этом году что-то поспешил, осенью нагрянул… Да ладно, Многоликая с ним, с Битой Рожей! Добро пожаловать на постоялый двор, господа. Я – Кринаш Шипастый Шлем из Семейства Кринаш. Ясно-понятно, лучше б нас познакомил кто другой, не людоеды. Ну, Дагерта, – кивнул он жене, – веди женщин в дом, пусть у огня обсохнут. Господином, у которого сломана рука, займется Молчун. Остальным лучше пойти со мной к кораблю и глянуть, что из поклажи можно спасти. Прямо сейчас, а то здешние крестьяне не дураки растащить, что река к берегу прибьет. Эй, Верзила! Неси веревки, мешки, захвати обе лопаты. Может, корабль на воду спихнем, если не сильно поломан.

Как ни были путники потрясены пережитой опасностью, никто не отказался идти к выброшенной на мель «Шустрой красотке». Когда отступает смерть, будничные заботы набрасываются на человека прямо с остервенением.

Высокий, плечистый раб принес все, что было велено. Люди, превратившиеся из спасенных в спасательную команду, принялись разбирать веревки и мешки.

– Хоть лепешек возьмите! – Длинное, с квадратным подбородком лицо Дагерты хмурилось. – А лучше послали б Верзилу гонять чужаков от лодки, а сами поели бы по-людски!

Гости разом загомонили: им, мол, кусок в рот не полезет, пока не узнают, кого река обобрала дочиста, а кому удастся вернуть хоть что-то из своего добра. Хозяйка махнула рукой – мол, как угодно! – и велела растрепанной девчушке-служанке уложить в холщовый мешочек лепешки.

– И я пойду! – сообщил из-за спины Кринаша властный голосишко. Не попросил разрешения, просто поставил старших в известность.

– Да куда ж ты, сыночек! – всплеснула руками Дагерта. – Не покушал, и от реки холодом тянет!

– Пусть идет, – вступился за своевольного мальчишку отец. – Все равно из дому сбежит и за нами увяжется. А так хоть у меня на глазах…

Кринаш замолчал, оборвав фразу. Застыл, напрягся, словно матерый котище, заслышавший под лавкой подозрительное хрупанье. А затем грозно выдохнул:

– Ну, я ж его!..

И ринулся в распахнутую дверь сарая.

Послышалась возня. В дверь, протестующе кудахча, вылетели две возмущенные курицы. Наконец появился хозяин, волоча за шиворот упирающегося тощего, востроносого человечка, к потрепанной одежде которого пристало сено.

– Я тебе, зараза, покажу, как от меня прятаться! – приговаривал Кринаш.

– Я от троллей! – визгливо оправдывался востроносый. – Я не привык! У меня тонкая натура! Я не могу работать, когда вокруг чудовища!

– Врет! – отозвалась с крыльца Дагерта. – Он на пару со своей тонкой натурой еще с утра от меня запрятался. А то б я его хлев чистить отправила.

– О боги! – воззвал человечек в небеса. – Служителя высокого искусства – чистить хлев?! Да мои картины украшают дворцы и замки трех стран!

– Тогда почему мой постоялый двор до сих пор не украшает вывеска? – взрычал Кринаш. – Другие, у кого денег нет, не ленятся честно отработать ночлег и еду, а этот… Я же ясно-понятно сказал: намалюешь вывеску – и мы в расчете!

– «Намалюешь»… О Безымянные, вы это слышите?!

– Что ты с ним нянчишься, с прохвостом? – вознегодовала хозяйка. – То ему солнца мало, освещение неправильное, то сыро – краски, мол, не так ложатся! Врет он все, Кринаш, никакой он не художник. Спер где-то кисти-краски, а рисовать не умеет.

От такого оскорбления человечек онемел, запустив длинные пальцы в растрепанные светлые волосы.

– Не умеет – и впрямь отправлю чистить хлев! – посулил хозяин. – Но уж больно мне вывеску захотелось! Доски я сколотил? Сколотил. Чтоб большая была, чтоб от самой излучины видно! – Лицо утратило жесткость, стало мечтательным. – Чтоб во-от такими буквами: постоялый двор Кринаша!

– Завтра с утра и начну, – примирительно пообещал художник.

– А сегодня – бездельничать? – встрепенулся хозяин. – Ну уж нет! Пойдешь с нами разгружать корабль.

– Мне руки беречь надо. У меня ремесло тонкое. Я сегодня доску загрунтую.

– Тьфу! Ладно. Но чтоб завтра у меня…

Владелец постоялого двора шагнул к воротам. Вслед ему рванулось негромкое, молящее:

– Кринаш!

Хозяин обернулся к незадачливому постояльцу.

Художник, бледный, чуть не плачущий, беспомощно протянул к нему руки:

– Кринаш, ты пойми! Я не могу, я учителю слово дал! Он говорил: будешь размениваться на всякую мазню – талант уйдет, как вода в песок. Это как тигра заставить ловить мышей – сдохнет он, Кринаш! Не от голода сдохнет, так от стыда! И дрова колоть мне нельзя, и хлев чистить – я же обязан беречь руки! Это мой инструмент! Ну, ладно, я сейчас на мели, но я и вправду могу создать шедевр! Я чувствую, знаю это… но нельзя осквернять мою кисть малеваньем трактирных вывесок!

Кринаш был почти растроган, но последняя фраза все испортила. Его постоялый двор, его владение, его империю сравнивают с жалким трактиром! Вывеску, которой он заранее гордился, объявляют недостойной мазней! Кисть она осквернит этому проходимцу!

– Шедевр? – тяжело прищурился Кринаш и помолчал, словно пробуя на вкус незнакомое слово. – Шедевр… Вот тут его и создавай, раз такой мастер! Если завтра к вечеру вывески не будет – вышвырну тебя за ворота на ночь глядя! Слыхал небось, каково в наших краях ночевать под открытым небом? В деревню можешь не соваться. Хозяин «Жареного петуха» бесплатно родную мамашу не приютит.

Художник побелел, отшатнулся. А Кринаш сплюнул и вернулся к своим заботам, постаравшись выбросить из головы востроносого чудака с его капризами.

* * *

– А у тебя хорошо идут дела, приятель, – сказал капитан Фержен хозяину постоялого двора, выходя вместе с ним за ворота.

– Не жалуюсь, идут кое-как. На хлеб хватает.

– Не скромничай. Все-таки трех рабов купил.

– Трех? Я? Всего-то двух, и тех с изъянцем, по дешевке.

– Ну как же! Вон тот, здоровенный, что впереди вышагивает, – раз! Тот, что дома остался, купцу руку лечит, – два! И девчонка, которая нам лепешки…

– Недотепка? Она не рабыня. Так, прибилась, неизвестно чья, сирота вроде. Ей всего-то лет двенадцать. И она с придурью. Заговорит – несет несуразицу. Работать начнет – все из рук да вдребезги! Я поначалу хотел согнать со двора, да жена что-то к ней привязалась. Мол, погоди, муженек, из служаночки выйдет толк. Ха! Толк из нее давно вышел, а бестолочь осталась.

Фержен отвернулся, чтобы скрыть ехидную улыбку. Нетрудно догадаться, почему хозяйка так терпелива с девочкой. Для Дагерты, с ее лошадиной физиономией, была сущей находкой служанка еще более некрасивая, чем она сама. Девчонка, Недотепка эта самая – такие и с возрастом не расцветают!

– А теперь и подавно не выгоню, – вздохнул Кринаш. – Задолжал я ей.

– Задолжал? Ты? Девчонке этой?

– Ну да. Не усмотрели мы весной за Нурнашем. Убежал, негодник, на берег, влез на старую иву – и сорвался в реку. Там такое течение, что не всякий взрослый выгребет. А Недотепка – дура дурой, а плавает, оказывается, как щука! Сиганула в воду…

– Пап! – прервал рассказ детский крик, в котором звенели слезы. – Пап, мой тополек!

Отец тут же прервал беседу, махнул спутникам – мол, идите, я вас догоню! – и поспешил к сынишке, который стоял неподалеку, сжав кулачки.

– Пап, смотри! Это Битая Рожа! Зря мы его живым отпустили!

С первого взгляда отец понял причину такой кровожадности своего отпрыска.

Меж камней рос молоденький, чуть выше Нурнаша, тополек, дерево в здешних местах редкое. Должно быть, клочок пуха с семенами добрался сюда на плаще какого-то путника. Нурнаш обнаружил деревце летом и почему-то к нему привязался. Даже, пыхтя от усердия, поливал из добытого на кухне ковша. Весь дом знал о новой забаве хозяйского сына. А теперь тополек сломан! Мальчик прав: деревце попало под ноги кому-то из удиравшей стаи.

Кринаш глянул в покрасневшее от горя и злости личико сынишки и бодро заявил:

– Поможем! Не до конца деревце сломалось! А ну-ка, я сейчас…

Выломать в кустах сухую прямую ветку, в два счета очистить ее ножом от мелких веточек… И вот уже четыре руки бережно прилаживают на место вершинку. Теперь надо примотать чем-нибудь к деревцу палку, как приматывают дощечку к сломанной руке…

Увы, у Кринаша не оказалось с собой веревки. А «спасательный отряд» успел далеко отойти по берегу.

Отец не успел даже огорчиться – малыш уже развязал свой поясок:

– На, пап, держи!

Когда у человека так гордо и счастливо светятся глаза, ни к чему напоминать ему, что красивый пояс с красными кисточками куплен у бродячего разносчика отнюдь не задаром и что мать за этот пояс им обоим еще задаст.

– Подержи вершинку, сынок, чтоб ровненько… Вот, вот… и вот!

Двое мужчин, большой и маленький, отступили, чтобы полюбоваться своей работой. Тонкое деревце, туго обмотанное детским пояском, неуверенно расправляло ветви на легком дразнящем ветерке.

– Пап, тополек не засохнет?

– Не должен бы. Ну, пойдем, а то отстали мы от своих!

Кринаш удивился бы, если бы узнал, как важно то, что он сделал сейчас.

А что он, собственно, сделал? Просто не дал пролиться детским слезам, которые уже закипали в темнокарих глазенках.

* * *

Синий мягкий вечер испуганно и недоверчиво заглянул в окно – и отшатнулся от ярких отблесков огня, веселых голосов, бодрого перестука глиняных кружек по столам.

А почему не праздновать людям, чудом избежавшим смерти, а потом спасшим почти все свое добро? Ни тролли, ни люди не разграбили груз «Шустрой красотки», да и сама она предстала взору капитана вовсе не грудой бревен и досок.

И теперь Фержен, раскрасневшийся от выпитого вина, уперся локтями в столешницу и благодушно внимал рассказу хозяина о том, как на постоялый двор попала катапульта. Грозное осадное орудие было брошено силуранской армией, в панике отступавшей из-под стен грайанской пограничной крепости Найлигрим. Тогда многое было брошено и потеряно – но только не голова десятника Кринаша. Он прикинул, что катапульта может пригодиться, и не пожалел мелочишки для местных, чтоб помогли укрыть «находку» в овраге. Позже, когда купил постоялый двор, вывез катапульту частями по Тагизарне, собрал, установил – разбегайтесь, вороги! Ни тролли не сунутся, ни речные пираты!

При слове «пираты» капитан встрепенулся, потребовал подробностей. В разговор вступили другие путники, подтянулись из-за соседних столов, сели рядышком.

Купец со сломанной рукой – человек, как выяснилось, бывалый и много повидавший – начал рассказывать о свирепствующем в верховьях реки наррабанце Сархе, которого Хозяйка Зла привела в эти края. Как будто не мог вволю злодействовать у себя в Наррабане!

Кринаш тоже с удовольствием послушал бы страшные истории. Мог бы и сам кое-что рассказать. Например, про красавицу Вастер Долгую Метель, что два года назад стала супругой властителя Замка Трех Ручьев – и теперь округа полнится смутными и жуткими слухами об особых пристрастиях этой необычной женщины…

Но его отвлек шорох под столом.

Ну, ясно-понятно! Недотепка! Забилась под стол, насторожила лопушистые уши. Готова лечь спать голодной, лишь бы послушать, о чем гости беседуют.

Вот паршивка, а?! Дагерта одна должна вино гостям подливать, еду разносить, а эта бестолочь здесь прохлаждаться будет!

Опустив руку под стол, Кринаш точным движением цапнул лентяйку за шиворот. Раздалось отчетливое: «Ой!»

– Марш хозяйке помогать, горе мое разнесчастное!

Хотел отвесить бездельнице затрещину, но рука не поднялась. На дурочку Недотепку трудно сердиться. Уж очень нелепая и смешная рожица у девчушки! Больше всего похожа на игрушку из лоскутов, какие шьют матери детям в бедняцких семьях. Этакая славная уродина-кукла с торчащими косичками из соломенных жгутов и с плоской физиономией, на которой нарисованы круглые глазищи и растянутый в вечной улыбке рот.

– Ступай воды принеси, лупоглазая, – смягчившись, велел хозяин.

Девочка опрометью вылетела за дверь. В сенях раздался грохот. Кринаш безнадежно вздохнул – и тут уловил в общем гаме негромкий женский голос.

– …красивый сад с редкими южными деревьями. Я слышала: с огромными листьями, с цветами. Кажется, какой-то властитель развел…

Кринаш вздрогнул. Что его взволновало? Слова «южные деревья», которые вызвали в памяти что-то потаенное и недоброе? Или то, что заговорила молчаливая гостья в мужской одежде, до сих пор сидевшая в стороне от веселой компании и рассеянно, ложку за ложкой, отправлявшая в рот рыбную похлебку? Похоже, она не ощущала вкуса еды – так углубилась в раздумья.

А ведь эта постоялица, не назвавшая своего имени, будет познатнее прочих гостей, видно по манере держаться. Ну, может, не Дочь Клана – тогда Дочь Рода, не ниже. И совсем юная, лет девятнадцати. Прямая, тонкая, голову держит высоко.