Цитаты из книги «Привычное проклятие»

Но они поняли главное. И это главное их потрясло так, что они поднялись на задние лапы и взревели, бросая вызов и чужому лесу, и чужой луне, и всему этому чужому, нелепому миру. Ящеров разгневало не то, что «человек-союзник» лгал им. Этого они как раз не поняли, потому что слова «ложь» не было в их языке. И не то разъярило отряд, что Шадхар, оказывается, хотел стать главным среди людей. Значит, сильный самец, если рвется в вожаки. Нет, бешеный рев из зубастых пастей исторгло известие о том, что по вине Шадхара какая-то самка навсегда останется бесплодной! Слово «королева» не сказало ящерам ничего. Попытки Виалесты что-то объяснить про «главную самку страны» только всех запутали. Но никто и не хотел сейчас разбираться в подробностях. Главное – «человек-союзник» плел чары, из-за которых детеныши его врагов могли появиться на свет мертвыми! Ящеры, для которых материнство было понятием священным, не могли даже придумать более страшного злодеяния.

В немой покорности уткнув морды в землю, стая легла вокруг своего вожака. И только один остался стоять. Более того – ощерился, вскинул голову в позе вызова, хлестнул хвостом по земле. Это был Сизый. Не самый сильный из ящеров. Не самый смелый. Всегда готовый уступить и подчиниться любому, кто объявит себя вожаком. Но сейчас он – единственный в стае! – чувствовал на себе взгляд ученика. И под этим взглядом не мог позволить себе ни трусости, ни подлости. Отчетливо понимая, что будет сейчас убит, Сизый дерзко произнес: – Ради своих будущих детей ты готов убить чужих, грабитель кладок? Это было самым страшным оскорблением, которое один ящер мог нанести другому. Те, кто лежал рядом с Сизым, начали расползаться, освобождая место для схватки… нет, для убийства. Сизый, оцепенев, ждал, когда его разорвут. У него не было выбора. Зато малыш навсегда запомнит, что есть поступки, которые нельзя совершать даже под страхом смерти. Но Большелапый медлил. Он переводил взгляд с Сизого на вставшего рядом с ним детеныша (поза вызова, гордо вскинутая головенка, низкое, взрослое рычание). В глазах главаря медленно гасла злость. И когда он заговорил, стая поразилась тому, насколько мягким было его шипение. – Когда мы вернемся за Грань, следопыт, ты сможешь вызвать меня на поединок. Если захочешь. Но сейчас – ты прав. Мы не будем играть в грязные людские игры. Сделаем так, как советует Короткий Хвост. И добавил, обращаясь к малышу – уважительно, как к равному: – Не рычи, молодой воин. Я не грабитель кладок…

Старость – она и для богов старость.

Понимаешь, милая, прежде чем идти войной хоть на самую захолустную деревушку, им надо научиться одному полезному искусству: распознавать чужое вранье – и врать самим!

Это почти так же непостижимо, как любовь. Кто-то мешает тебе жить? Ну, убей его. Но зачем мучить и лишать свободы?..

Это ведь только богам дозволено быть Безымянными.

Я мчался в ночь, как загнанный беглец! Я гнал коня, я торопил мгновенья! Я…

Она знала, что из мужских объятий нельзя вырываться слишком резко – а не то, чего доброго, и впрямь вырвешься!

Если муж не оставляет жене ее безобидные маленькие тайны, она может завести одну большую!

А театр вообще занятие для сумасшедших. Его придумали сумасшедшие. Ты можешь представить себе трезвого, здравомыслящего, солидного человека, который первым додумался бы выйти на помост с раскрашенным лицом, в нелепой одежде, и заявить толпе, что он – древний король или великий герой?