© Фарбер О., текст, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

За блестящее изложение исторических фактов и неиссякаемый оптимизм особая благодарность автора Алле Семеновне Романовой

Мы знакомы с Ольгой больше двадцати лет. Я знал ее как профессионала в сфере недвижимости. Каково же было мое удивление, когда она позвонила мне и сказала, что написала книгу, и не просто книгу, а свой первый роман «Ищу квартиру на Арбате».

Главная героиня романа – Катя Суворова – риелтор, и в лихие девяностые она работает в одном из первых в Москве агентств недвижимости. Истории ее клиентов – это истории из жизни.

А еще Катя влюбляется в женатого мужчину и, наперед зная, что не будет предложений руки и сердца и планов на совместную жизнь, рожает от него ребенка.

Оказывается, это так просто – взять и сделать!

Мне нравится Катя, несмотря на то что она даже яичницу не может приготовить.

Ведь не это в жизни главное! У нас мамы с бабушками программируют девочку на обязательные: «Ты должна научиться готовить», «Ты должна то, должна се». И у девочки формируется ущербное мышление: она будет востребована как женщина, только если будет соответствовать набору критериев. Проблема Кати не только в «женском воспитании», а главное в том, что бабушка и мама скрывают, что же на самом деле произошло с ее отцом. С раннего детства и до 42 лет Катя страдает и не может выстроить отношения с мужчинами. Она им не доверяет.

Книга помогает читателям задуматься над вопросами, которые могут возникнуть в любой семье.

Желаю всем приятного прочтения романа «Ищу квартиру на Арбате».

Уверен, что книга вам понравится!

Михаил Лабковский, психолог

 
У соседей за стенкой вселенский скандал,
Звон фаянсовый, злые рыданья.
Это звон повсеместный семейных кандал,
Женский плач у основ мирозданья.
 
 
Я стою, прижимаясь затылком к стене.
За окошко смотрю на свободу.
Мне лет шесть. Это все происходит во мне
В сентябре високосного года.
 
 
Зачадивший очаг. Разоренный альков.
Горький опыт. Живые потери.
И на цыпочках, еле заметна, любовь
Ускользает в закрытые двери.
 

Андрей Амлинский

Глава I
Ночной звонок

Как легко заблудиться в городе, который знаешь с детства! Это город меняется или меняются воспоминания о нем?

Денежный, Пречистенский, Кропоткинский, Малый Власьевский, Староконюшенный, Сивцев Вражек – арбатские переулки перетекали один в другой, сплетались бесконечным узором и, оставаясь за спиной, каким-то непостижимым образом вновь теснились впереди, сметая знакомые с детства ориентиры.

Арбатские переулки… Заблудиться в них легко, особенно когда ищешь приметы давно ушедшего времени. Но не мог же город так измениться, перестроить сам себя, как таинственный особняк Красной Розы, или стать жертвой безумного архитектора, оставившего неприкосновенными фасады, но перепутавшего дома местами. А ведь именно так, выходит, и было! Он просто выдергивал старинные особняки с корнями и пересаживал их на новые места, творя Старый Арбат на новый манер, и получилось ладно. Вот он, Гений места: все наоборот, как в Зазеркалье, но будто так и задумывалось.

Катя кружила по Арбату в поисках дома, который давно должна была найти. Она снова и снова шла по Сивцеву Вражку. Поворачивала налево – Афанасьевский, возвращалась назад – Афанасьевский. Будто кто-то играл с ней, водил по кругу, запутывал. Только после третьей попытки понять, где она, Катя осознала, что есть Большой и Малый Афанасьевские.

Окончательно заблудившись, она остановилась и засунула руки в карманы – с детства эта привычка выражала у нее крайнее отчаяние.

Когда отец отказывался покупать ей шоколадку, он говорил: «Ну ты же знаешь, что нам обоим попадет от мамы», или того хуже: «А я думал, что ты послушная девочка и знаешь, что нельзя есть сладкое перед обедом». В такие моменты Катя останавливалась посреди улицы и решительно сжимала кулачки в карманах. Конечно, она знала, что мама ее любит, но «сделать как положено», с укором «ты же девочка!» было для ее мамы важнее. Катя надеялась, что папа все-таки купит ей «Аленку» и у них будет секретик от мамы. А папа лишь потуже завязывал ей бантик и уговаривал пойти домой, чтобы поиграть в шахматы. И она соглашалась, потому что шахматы были для нее самым большим удовольствием. Даже бо́льшим, чем шоколадка «Аленка»…

Где же это было? Вот в этом переулке, нет, в этом… А может, в том?

Катя сжала голову влажными ладонями: «Я не сошла с ума. Просто запуталась, заблудилась. Эти ремонты, обновления фасадов – ты же сама все знаешь. В каждом переулке проданные тобой квартиры. Отставить панику! Взять себя в руки!»

Повелительное наклонение, да еще озвученное суровым маминым голосом, как всегда сработало безупречно. Она сделала еще пару шагов и вдруг остановилась как вкопанная. Это был тот дом, который она искала. Вон их окна на третьем этаже!

Катя вбежала в парадное – именно парадное: ее злило это вечное московско-питерское противостояние «поребрик – бордюр», «подъезд – парадное». На московском Арбате нет подъездов, там именно вполне петербургские парадные. Вбежала, втянула носом знакомый спертый запах старого дома и решительно нажала кнопку вызова лифта.

Разбуженная нетерпеливым тонким пальчиком, металлическая махина рассерженно охнула и с тяжелым лязгом медленно двинулась вниз. Недовольно, как определила для себя Катя, уже приготовившись извиняюще улыбнуться перед спускавшейся раздраженной спросонья кабиной.

Дверь раскрылась бесшумно, быстро и гостеприимно. Катя видела сотни московских лифтов за годы работы с недвижимостью, но тут оробела. Что-то в этом представителе семейства лифтовых было неправильным, хотя вроде все на месте: тусклая лампочка в потолке, спрятанная за решеткой, чтобы не выкрутили.

В каждом, даже самом приличном старом доме лифт всегда отличался «советским» характером, что не ускользало от глаз дотошных клиентов-иностранцев. Однажды, чтобы не ударить в грязь лицом, Катя побежала в соседний хозяйственный магазин, где купила тазик, желтые резиновые перчатки и средство для мытья полов.

– Вам какое? – спросила продавщица, с интересом изучая высокую молодую женщину в светло-розовом брючном костюме.

– Мне все равно, девушка, пожалуйста, поскорее, а то он сейчас приедет…

– Кто приедет?

– Да неважно. Сколько с меня?

Катя вернулась в подъезд, присела на корточки и начала отмывать лужу в кабине лифта. Она выскочила из лифта и спрятала таз с тряпками и перчатками под скамейку возле подъезда в самый последний момент.

«Уф, успела», – подумала она и приветливо помахала шедшему в ее сторону клиенту.

«Третий», – зачем-то отчиталась Катя перед лифтом и нажала кнопку.

Лифт вздрогнул и послушно закрыл двери.

«Что-то с ним не так», – уже отчетливо поняла Катя, но слишком поздно.

Набирая скорость, лифт устремился не вверх, а вниз – в черную, бесконечную неизвестность.

У Кати перехватило дыхание, спина взмокла. «Нееееееет! Этого просто не может быть!» – лихорадочно твердила она себе. Лифт со скоростью самолета летел на дно шахты-пропасти, ведь где-то же оно все равно будет?! Счет жизни шел на секунды…

– Папа, папочка, умоляю, спаси меня, мне страшно! – закричала она, забарабанила в двери, и тут же лифт с оглушительным грохотом врезался в подземную твердь – разбился, разлетелся на осколки, и в эпицентре удара она, Катя, остатками ускользающего навеки сознания услышала мелодичный звон – однообразный, меланхоличный, неуместный в оглушительной тишине, которая всегда повисает в первые секунды после катастрофы.

Телефон на тумбочке не унимался. Видимо, кто-то не знал о стандартных для вежливых людей пяти гудках, после которых воспитанный человек отменяет звонок, понимая, что абоненту не до него. Впрочем, вежливые люди не звонят в четыре часа утра.

Катя, еще не понимая, где она находится, взяла трубку. Вряд ли ее ожидало что-то хуже падающего в бездну лифта.

– Это Алик. Катя, помнишь меня?

– Конечно, помню. Что-нибудь случилось?

– Да. Случилось. Сеня, то есть Семен Георгиевич. У него рак. Он просил, чтобы ты приехала. Попрощаться. Билет доставят через час, если, конечно, ты согласна.

Катя молчала.

– Ты согласна? – с нажимом повторил голос.

«Шестерка Семена, такой же, как был», – с отвращением подумала Катя и ответила:

– Согласна.

Положив трубку, она свесила ноги с кровати и тут же услышала шорох за дверью.

– Мам, что случилось? – приоткрыла дверь Соня.

– Близкий мне человек умирает. Он попросил, чтобы я приехала.

– А я знаю его?

– Нет, – покачала головой Катя.

* * *

Он лежал в палате один, смотрел на тонкое апельсиновое дерево, которое покачивалось из стороны в сторону на фоне яркого голубого неба. Вспоминал, как любил гулять по узким улочкам Старой Яффы, пока еще были силы. Как мог часами сидеть в кафе на улице и наблюдать за пестрой толпой, в которой смешивались и дружно уживались люди разных национальностей и вероисповеданий. Такое количество «разномастных» людей он не встречал нигде: белокурые красотки с вьющимися, как спираль, волосами, иссиня-черные бородки юношей, пепельно-серые окладистые бороды старцев. И рыжие, и черные, и русые – собранный со всего мира калейдоскоп людей, живущих в одной стране.

Больше всего поражала Семена сплоченность людей, объединенных общей угрозой и страданиями. Неважно, из какой страны ты приехал на новую родину, здесь тебе по-настоящему готовы прийти на помощь и встречают со словами: «Добро пожаловать домой!»

Яффа представляла собой музей под открытым небом, собрание уникальных древностей, но музей этот жил, спешил и не закрывался по вечерам. Будучи объединенной с молодым, динамичным Тель-Авивом, Яффа подпитывалась от его молодости и сама молодела. Хотя Тель-Авив ей не то что во внуки не годился, скорее, был недельным зародышем во чреве человеческой истории по сравнению с Древней Яффой.

Семен часто ходил на рынок. Ароматы кружили голову: сладкий табачный дым кальянов, свежесваренный кофе, выпечка, пот грузчиков и пряные восточные духи женщин. Там его помнили, здоровались, делились новостями.

Сейчас любимый город был близко и в то же время бесконечно далеко. Так сложилось, что Тель-Авив стал его последней любовью. С его помощью он вытеснял из сердца любовь предпоследнюю и был так близок к успеху, но вот оказался прикован к больничной койке и понял, что не может больше врать себе: победил не город, победила Катя. С ней и только с ней он был бы счастлив в любой точке земного шара. Это ее он хотел провести по земле обетованной, ее запах пытался поймать в ароматном шлейфе проходящих мимо женщин, ее тонкий силуэт угадывал в закатных тенях, опускавшихся на старый город. Ее он предал и пытался отмолить на этой земле, у этого города. Он никогда не был романтиком, но посадил однажды эту занозу, не вытащил вовремя, и теперь она укоренилась под сердцем – ныла, саднила, нарывала.

«Приедет она все-таки или нет? А не приедет – и черт с ней!» – в сотый раз говорил Семен сам себе, и на этом «черт с ней» утыкался лицом в подушку, как маленький мальчик, которого только что обидел самый дорогой человек на свете – мама, и горе его бескрайне и неизбывно.

Хуже всего, когда в такие минуты его заставала жена, разумеется, списывавшая старческую слезливость мужа на болезнь и неминуемую, как он знал, кончину.

Вся его власть, деньги, бизнес, увлечения рассыпались в прах перед лицом болезни. Теперь он с горькой усмешкой перекатывал сухими губами такие некогда общие слова «в могилу не унесешь». А что можно унести с собой в могилу? Катино прощание и прощение. Если приедет.

* * *

В зоне паспортного контроля Шереметьево-2 Катя растерянно стояла перед табло. Она всегда путалась в аэропортах и на вокзалах: мнительно перечитывала указатели, таблички и даже переспрашивала у последнего стоящего в очереди на регистрацию, куда он летит, чтобы не ошибиться рейсом. Электронной регистрации она тоже не доверяла, хоть и путешествовала часто – одна или с Соней. Мама, как всегда, предпочитала держаться особняком и летала отдыхать одна – в скучные и строгие европейские пансионаты и санатории, притом чем скучнее и строже, тем лучше. Катя давно поняла, что навязывать ей свое общество бессмысленно, и только оплачивала путевки как примерная и любящая дочь.

Она с тоской подумала о Соне. В этот раз на душе было тревожно, очень не хотелось оставлять ее одну: «Хорошо, что мама с бабушкой за ней присмотрят. Не забыть бы про мамину записку!»

Узнав, что Катя срочно летит в Израиль, мама даже не поинтересовалась придуманной ею наспех командировкой, зато быстро распорядилась заехать к ней по дороге в аэропорт и взять записку и отнести ее к Стене Плача.

Молодой пограничник в зеленой рубашке, не здороваясь, взял паспорт и долго изучал его, молча вскидывая глаза на Катю.

– Что-то не так? – не выдержала она.

– Дата рождения.

– Там же написано.

– Отвечайте на вопрос. Вы границу пересекаете.

Она ответила четко, как отвечала в студенчестве на экзамене по экономике.

– Ждите. Сейчас старшего позову.

– Молодой человек, посмотрите, на фотографии у меня очки и волосы распущены, а сейчас без очков и с хвостом. – Катя сняла резинку. Волосы цвета спелой пшеницы рассыпались по плечам. Сейчас, ранним утром и без косметики, она действительно не выглядела на свои сорок два года. Ей можно было дать не больше тридцати.

– Точно, вы! – Напряжение спало с лица пограничника, он смачно стукнул печатью и даже пожелал счастливого пути.

Все четыре часа полета она не сомкнула глаз, хотя, разбуженная посреди ночи тревожным звонком, намеревалась вздремнуть в самолете. Но как только закрывала глаза, она видела Семена, который представлялся ей могучей, исполинской фигурой, вдвое больше того Семена, которого она хорошо помнила.

Настоящий Семен и сам был не мал ростом. Широкоплеч и коренаст, весь в отца, которого Катя видела на фотографии. Мать его, черноволосая, кудрявая и смуглая, смотрелась девочкой на фоне этого мужичины. От нее Семен унаследовал живость ума и другие невидимые глазу качества, которые вознесли его на вершину успеха. Разумеется, вместе с такой же невидимой стороннему глазу помощью номенклатурного тестя, бывшего, по сути, главным приданым его жены Ларисы.

Думать про соперницу Кате не хотелось, поэтому мысли ее плавно перетекли к работе. Что как не работа – единственное утешение и спасение одиноких женщин, верный спутник и друг, который никогда не предаст и поможет материально? Тем более для Кати работа была не просто рутинным исполнением постылых, скучных обязанностей, у нее был свой бизнес. Личный и успешный бизнес, в котором она была никакой не Катей, а владелицей собственного агентства недвижимости «Фостер» – Екатериной Суворовой. Мадам Суворофф для иностранцев, которые часто обращались в одно из первых в Москве агентств недвижимости.

Когда Катя работала, ее охватывал охотничий азарт. Она непременно хотела отыскать именно то, что нужно клиентам. И когда ей это удавалось, она чувствовала глубокое удовлетворение. На любой, даже самый абсурдный запрос клиента тут же предлагались варианты ответов, и в первой десятке поисковой выдачи можно было отыскать то, что хоть отчасти могло пойти в дело. Почти двадцать лет в бизнесе отняли у нее способность удивляться и взамен принесли более полезное – умение удивлять. И Екатерина Суворова удивляла тем, что находила идеально отвечающие всем требованиям клиентов квартиры за считаные дни, превращала десятилетиями царящую в них разруху в безупречный ремонт, а все препятствия и отягощения устраняла безвозвратно – словом, творила и созидала жилищное счастье в центре Москвы, где одни хотели сдать жилье подороже, другие – арендовать повыгоднее.

Клиенты ее агентства оставались настолько довольны сервисом, что не было ни одной сделки, после которой Катю не отвели бы в один из лучших ресторанов Москвы. Самой же высшей благодарностью она считала приглашение в гости в новую квартиру. Однажды, на заре девяностых, жена генерального директора крупнейшей международной корпорации, открывшей представительство в России, француженка по происхождению, приготовила в ее честь шатобриан. Катя тогда даже не знала, что это название мясного блюда, а когда узнала, не могла поверить, что она ест полусырое мясо. Но больше всего ее поразил фруктовый салат, в который хозяйка дома положила свежую малину, купленную в Irish House на Новом Арбате, потому что больше нигде в Москве малины купить было нельзя, а дольки мандарина француженка собственноручно очистила от тоненьких прожилок.

За годы Катя скопила множество не только профессиональных знаний, но и живых человеческих историй, из которых можно было бы соткать пестрое и весьма причудливое художественное полотно.

Катя нащупала кнопку и откинулась в кресле. Подошла стюардесса с шампанским, поставила бокал на Катин столик и исчезла за шторкой. Катя сделала глоток и улыбнулась своим мыслям. Сколько забавных историй довелось ей услышать за эти годы, а в скольких поучаствовать! Взять хоть ее непутевую двоюродную сестру Марину, каждый раз пытавшуюся выгодно сдать квартиру очередного хахаля на время совместного отпуска.

Ухажеры Марины менялись, но неизменно соответствовали главному критерию: москвич с квартирой. С иными практичная Марина не встречалась, поскольку сама приехала покорять столицу из Пензы. Серьезных отношений ни с кем не складывалось, может быть, потому, что слишком уж быстро Марина входила в долгожданную для себя роль хозяйки московских квадратных метров и после двух-трех бурных ночей заезжала со своим потрепанным чемоданчиком к очередному жениху, не успевшему прийти в себя от такого блицкрига.

Если у потенциального кандидата в мужья оказывалась мама, счет любовной истории с совместным проживанием шел на недели, но и без этого досадного обременения дела как-то не ладились: ухажеров с московской пропиской давно испортил квартирный вопрос. Чуть только пелена любовных утех спадала с глаз, обнажая неуемную жилищно-коммунальную сметливость Марины, ее стоявшие у двери домашние тапочки в очередной раз должны были отправляться на поиски нового приюта.

Однажды за неделю до Нового года Кате срочно нужно было найти квартиру для девушки с редким для Москвы именем Сара. Она работала в Фонде Джорджа Сороса и прилетела в командировку из Израиля. Почти сразу после звонка Сары позвонила Марина:

– Привет, систер! Слушай, мы с Гией едем в Сочи, сдай его квартирку на пару недель. Только жилец нужен тихий. Ты же знаешь Гию, он в свою квартиру абы кого не пустит. Лучше одинокая девушка. Еще лучше – иностранка, чтобы бабосиков побольше срубить.

Кате очень хотелось помочь Марине и, хоть она и знала, что квартира Гии без ремонта и может не понравиться Саре, ответила:

– Хорошо, я поищу. Кстати, есть у меня одна девушка из Израиля… Я ей скажу, и, может быть…

– Веди! – скомандовала Марина, не дослушав, и положила трубку.