Я проснулся за пять минут до будильника, что было странно. Эта дурацкая коробка цвета металлик каждое утро пыталась доораться до меня, врубая радио и постепенно прибавляя звук. Просыпались все соседи, но не я. Я продолжал спать как убитый до истошных воплей матери, которую задолбали музыка, моя хроническая безответственность и ежедневное дежа вю с подъемом. Мозг давал команду телу ретироваться от визгливых помех, и тело перемещалось в ванную, где материнские нотации глушили закрытая дверь и льющаяся вода.

Самостоятельное пробуждение до начала «музыкальной паузы» было нонсенсом. Я потёр глаза, чтобы убедиться: часы работают. Ненавистная коробка щёлкнула, и на циферблате поменялась последняя цифра. Время – 6.56, почти три «шестерки». Хотя трех шестерок в часах не бывает. Это уже 7.06, когда ежедневный утренний апокалипсис в самом разгаре.

Я сел на кровати, подумав, как поступить с будильником. Отрубить его или оставить как есть – орать. Вдруг соседи не проснутся или решат, что я умер. Рот растянулся в улыбке. Первая шутка сегодняшнего дня. Да, сегодня я определенно в ударе. Проснулся сам, полный сил, как бывает, если дрыхнешь до обеда, с предчувствием, что предстоит необычный день. Он принесёт что-то новое, неожиданное, что может изменить мою судьбу. И это не гребаные ЕГЭ, которые предстоит сдавать уже через несколько недель, и от результатов которых будет зависеть: тварь я безмозглая или право на вуз имею.

Я отрубил будильник – всё же это особенный день – и отправился в душ. Согнав остатки сна под прохладными струями воды, я вылез из кабины, традиционно оставив лужу на кафеле, по поводу которой у матушки случался второй утренний ор. Я решил не портить нахлынувший этим утром позитив. Открыл шкафчик под раковиной, пальцами ноги подхватил тряпку из ведра и, пока вытирал полотенцем обросшую шевелюру на голове, ногой стал водить тряпкой по полу. Балерины, наверное, также принимают утренние ванны. Хотя те в шпагате ещё стекла кабины протёрли. Ха! Вторая шутка этого утра, несомненно, прекрасного дня.

***

В благом расположении духа я прошлёпал на кухню, где матушка колдовала у плиты. Я вдохнул тянущийся аромат: сегодня у нас на завтрак гренки.

На моё появление матушка никак не отреагировала. Впрочем, я по этому поводу не впечатлялся. Она часто была «в себе», «не в себе» или просто «в образе». Она частенько игнорировала меня, в очередной раз на что-нибудь надувшись. Поводов для этого было хоть отбавляй, но я никак не мог выстроить чёткую структуру: на какой из проступков приходился конкретный игнор. Или из-за того, что весь дым с тихушного перекура на балконе ветром принесло в форточку; или что я её подругу сравнил с Покемоном; или что создал в соцсети мероприятие «Выпускной до космической ужрачки», куда вступила почти вся параллель. Кроме ботаников и тихонь, которые ассоциировались у меня с маньяками. Никто ведь до конца не знает, что скрывается за прилежными до тошноты лицами.

Я грохнулся на своё место за столом, откинувшись спиной на холодильник так, чтобы надпись «Здесь был Вася» оказалась над плечом. Табуретка треснула, матушка чуть обернулась, но снова сконцентрировалась на сковородке, не проронив ни слова. Интересно, что её всё-таки так зацепило? Курево, Покемон или предстоящий некультурный event? Ладно, потом скажет. Или забудет и подобреет, что меня больше устраивало.

Матушка тем временем выключила плиту, поправила хвостик каштановых волос, сняла фартук, подчеркивающий сохранившуюся фигуру. Горку гренок в глубокой тарелке она молча переставила на стол и вышла из кухни. Через пару секунд я услышал скрип двери в мою комнату. Она что, решила проверить: не курил ли я до завтрака? Ну-ну, пусть проверяет. Хотя теперь появилось предположение – по какому поводу «образ».

Вставать за вилкой было лень, и я, подцепив пальцами гренку, вцепился в неё зубами. Такая же участь ждала двух горячих сестрёнок, которых я залил водой из графина, не удосужившись воспользоваться стаканом.

– Васька совсем обалдел… – в глубине квартиры жаловалась матушка моему отцу.

Узнавать подробности претензий и уж тем более выслушивать их не было ни малейшего желания. Сегодня необычный день, и нечего его портить всяким нытьём.

Одежда со вчерашнего дня осталась брошенной в гостиной. Я, стараясь не шуметь, обогнул угол в коридоре и проскочил в соседнюю дверь. Натянул штаны, носки, накинул рубаху, не заморачиваясь с пуговицами, перекинул на плечо толстовку с капюшоном, захватил рюкзак, так удачно приземлившийся в углу во время очередного полёта.

Матушка продолжала что-то бубнить. Чтобы не сбить её с мысли, я прихватил в прихожей ботинки, тихо отпёр дверь и выскользнул в подъезд.

Босиком спустился на полтора этажа, только после этого обулся, застегнул рубаху, напялил на себя толстовку и, забрав сигареты из тайника в соседском щитке, направился в школу.

***

Школа находилась в противоположном конце микрорайона, как сейчас говорят, – развивающегося. Это когда в клумбах пытаются прижить посаженные хитрыми рисунками цветы, которые активно разбирают бедные кавалеры и бабушки-дачницы. Во дворах с красными лентами, музыкой и с делегацией чиновников открывают турники. Абы какой тротуар делят продольной полосой, с одной из них дорисовывая велик. И редкий магазинчик не мнит себя супермаркетом, пытаясь конкурировать с красно-белыми и прочими сетевиками.

Это когда у стареньких пятиэтажек и панелек (в одной из которых жил я) как грибы растут новые свечки с концептуальными названиями. Вдумайтесь, к примеру, – ЖК «Грибоедов». Дом как дом, с расчерченной парковкой, яркими качелями и новой скамейкой. Но на фасаде красуется профиль писателя, выполненный из чугуна. Вот уж точно «горе у ума». С таким же успехом можно было назвать Толстым, Чеховым, Достоевским. Хотя в последнем случае бабки поостереглись переезжать в новый дом, а к Родионам и Соням было бы повышенное внимание. Вот был бы прикол, если директором местного ТСЖ выбрали бы какую-нибудь Мармеладову. Ха-ха! Ещё шуточка на разминку.

Я шагал по «лоскутному» асфальту мимо новых и старых домов, жмурился от яркого весеннего солнца, пробивающегося через макушки домов, слушал весёлое чириканье птиц и был абсолютно счастлив. Несмотря на то, что сегодня только понедельник, а в скором будущем предстоит «самый ответственный период в школьной жизни», по поводу которого учителя, родители, заинтересованные лица и рядовые флудеры проели плешь за последние два года. Поскорее бы уже закончился этот «ответственный период» вместе с полуобморочным состоянием окружающих. Вот заберу свой аттестат, прибью на стенке и буду метать в него дротики после рабочего дня в качестве рядового манагера или продавца-консультанта.

А что? Ко мне люди тянутся. Парень я высокий, где-то 180 сантиметров, нормального телосложения, с пышными светлыми волосами, хаотично принимающими свой расклад над бритыми висками и затылком. Мордаха вполне симпотная. И вообще, как говорят девчонки, я сам секси, когда никого не достаю. Хорошее, кстати, качество: буду доставать покупателей, чтобы проще было прочапать на кассу – лишь бы я отвязался.

***

Впереди показалась школа, которая с нетерпением ожидала завершения моего «самого ответственного периода». У неё была старая типовая постройка с двумя этажами в одном крыле, четырьмя – во втором, коридором-перемычкой, в окнах которого мелькали бантики, кофточки, портфели. Идти прямиком я не собирался, свернув за угол хозпостройки неподалёку, где не одно поколение школоты поддерживало статус курилки. Место было очень удобное, даже с щебёнкой под ногами. Единственный минус – тропинка рядом, по которой иногда появлялись пешеходы.

Я смачно затянулся, дал возможность лёгким почувствовать возбуждение и, как паровоз, выпустил белые клубы. Облако ещё не успело рассеяться, как на тропинке нарисовалась Гитлер.

Галину Геннадьевну Колмачёву, завуча по воспитательной работе, учителя физики и психолога в одном лице, весьма метко прозвали Гитлером до нас и продолжат называть после нас. Почему? Да потому, что если попасть к Гитлеру, то будет капут. То есть мозгопромывание для детей, родителей, стращание разными непоправимыми последствиями с кусанием локтей в порывах отчаяния и неминуемым наказанием. Это не походило на эмоционально истеричный в своей заботе призыв. Непреклонный тон и хрипца в голосе скорее готовили к расстрелу.

У Гитлера была военная выправка. Густые чёрные волосы подстрижены в ровное – до скулы – каре. На квадратном морщинистом лице косметика не ночевала. Завуч носила рубашки с галстуком. Неизменными были пиджак и юбка до колена со складками впереди. Чёрные носки тянулись над туфлями (все подозревали, что мужскими), плотно закрывая щиколотки. В руках строгий кожаный портфель.

Всю энергию Гитлер тратила на воспитание неразумных школьников. Женщина она одинокая: дома – ни мужика, ни ребёнка, ни котёнка. Котёнка, кстати, ей как-то дарили, чтобы ослабить внимание в стенах школы. Но ведь она его передарила, падла!

Я замер, боясь привлечь к себе внимание. Дым спрятанной за спиной сигареты сливался с зависшим над башкой облаком. С ужасом представив свою участь, я забыл, как дышать.

Гитлер военной походкой прошагала мимо, не обратив внимание ни на меня, ни на «нимб» надо мной. Когда она скрылась за углом нашей курилки, я радостно выдохнул, в две затяжки прикончил сигарету и полез за второй.

Вот так повезло – пронесло!

***

После перекура в приподнятом настроении я направился в школу, где – кто знает! – меня мог ждать сюрприз. К примеру, министерство образования выдало приказ ставить оценки не по результатам годовой успеваемости, а по результатам достигнутого организмом роста или за смазливую мордаху. А что? Мечты сбываются не только у «Газпрома».

Или вузы самостоятельно решили принимать перспективных парней и девчонок без единых экзаменов, просто по алфавиту. С фамилией «Авдеев» я точно был бы проходным. Или важные работодатели устроили отбор для воспитания новых кадров за большие деньги, и я стал пионером мегаперспективного проекта.

Мда, губу, конечно, раскатал. Хотя, что касается моих губ, то сейчас они были растянуты до самих ушей, и я ничего не мог с этим поделать.

В вестибюле я решил глянуть на себя в зеркало, чтобы оценить масштаб дурацко-счастливого отпечатка на фейсе, заодно урезонить неспокойную шевелюру. И… О чёрт! Как это понимать? В зеркале меня не было!

Я пялился в отражение. Вот массивные решётки, огораживающие раздевалку. Вот весёленькие зелёные шторки под потолком, чтобы школа не походила на тюрьму. По пятнистому полу первоклашки выплёскивали избыток энергии.

А меня – нет!

Я вплотную подошёл к зеркалу, смотря сквозь себя на решётки. решив, что это «глюк». Затем подошёл к другому. Эффект оказался тот же: решётки со шторками были на месте, мелкие продолжали носиться, а меня не было.

У следующего зеркала две подружки-оторвы, кажется, из 8 класса, малевали губы тёмно-синей помадой. Я подошёл к ним вплотную и заглянул каждой в глаза, скорчив морду лица. Ни одна из них и бровью не повела. Тогда я вернулся к охраннику – Димону Савельеву, выпускнику этой школы, оттрубившему в армии. Он чинно пил кофеёк, заглядываясь на девчонок постарше и игнорируя беспредел мелких.

Я наклонился, посмотрел ему в глаза, подул на кофе – бесполезняк! Моё присутствие оставалось вне зрительных частот окружающих. Что это значит? И тут я понял, в чём сюрприз. Этот день я могу прожить так, как захочу, причём, безнаказанно. Внутри засела твёрдая, как гвоздь, уверенность, что завтра всё вернётся на круги своя. Так какого лешего я теряю время?

Я невидим. Я свободен!

Хлопнув по дну кружки вверх, я пошёл совершать подвиги. Девчонки-восьмиклассницы оторвались от своих губ и засмеялись. Димон не понял, с чего вдруг взбеленился кофе, вынырнув фонтаном, и смущённо начал затирать пятно.