Хмурое небо свисающими рыхлыми телесами, казалось, задевало макушки высоких сосен, нагибающихся под сильными порывами ветра. Периодически по лобовому стеклу стучали крупные капли, словно баба в поле с силой взмахивала рукой, разжимая ладонь с зерном, которое по инерции летело в машину.

Голдин ненавидел это время года. Когда заканчивалась золотая осень в сентябре и до прихода белого покрова («зимней сказки» – как говорят рекламщики) город держали промозглая пасмурная погода, слякоть, дождь, пронизывающий ветер. Не только у психов, но и у здоровых людей в этом природном депресняке могли начаться обострения.

Он пощелкал по каналам радиостанций. Заводные хиты 90-ых с серым антуражем за окном звучали нелепо. На другой волне поставили заупокойную мелодию, под стать сумрачному субботнему утру. Впрочем, там, куда он ехал, это было как раз к месту. Хотелось чего-то мелодичного, джаза, но его радийщики не догадались поставить.

Не найдя ничего подходящего, Голдин выключил магнитолу, сосредоточившись на дороге.

Сосны держали загородную трассу с двух сторон. Автомобилистов, кто в восемь утра выходного дня сел за руль, было немного. Пешеходов совсем нет – в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Собак, кстати, тоже не было видно.

Старший следователь Голдин вспоминал, как летом по этой же дороге на Сиргеневском тракте возил семью на пляжи, которые простирались за соснами вдоль берега реки. Часть территории закрывали базы отдыха и «пионерские» лагеря. Часть попадала на дачные кооперативы и поселки. Часть оставалась «дикой».

Здесь не надо платить за въезд, но и об удобствах никто не позаботился. Единственное удобство – сортир под ключ в кафе с ежегодно растущей таксой. Или кусты вдоль трассы. При всех этих минусах было несколько плюсов: дикие пляжи ближе к городу, но главное – они заняли более просторные и живописные территории.

Его жена и две дочки пяти и девяти лет (главные достижения к его 33 годам) любили дикие пляжи. Особенно один из них, на который он сейчас и ехал.

В жару к 11-ти утра весь «бесплатный» песок обычно забивался полотенцами, складными стульями, лежаками, надувными матрасами. Голдин вспомнил визг и смех детей, командный голос мамаш, которые заходили в воду по колено и, подперев бока кулаками, сверху вниз смотрели, что творят их чада в искрящейся на солнце воде.

После закрытия купального сезон продолжался. Сюда приезжали парочки, стараясь припарковаться так, чтобы сохранить своё уединение. Любовались пейзажем, а потом друг другом за тонированными или зашторенными окнами.

Романтический сезон начинался с первыми теплыми деньками и заканчивался вместе с золотой осенью. С наступлением холодов этот уголок на берегу оставался брошенным.

***

Один местный ранним субботним утром забрел сюда. Ну как забрел – топиться пришёл. Вечером Митя Семёнов крепко напился, отмечая очередную пятницу. Его жена Катя вернулась под утро, где её носило – непонятно.

Говорит, у подруги была. И та, разумеется, подтвердит легенду, если он спросит. Но больно довольная Катька пришла с бабских посиделок.

Ревность разрывала. Обиженный муж горько сказал «Прощай» и пошел на речку, подальше от деревни.

Жена не бросилась следом. Эти угрозы она давно перестала воспринимать всерьёз. Каждый раз одно и то же: он уходил, она догоняла, уговаривала вернуться, поверить в верность и выбросить из башки всякую блажь. Потом прекратила бегать – надоело. А благоверный сам возвращался через пару часов. Смурной – то ли от передуманного по пути туда и обратно, то ли с похмелья. А вскоре всё повторялось снова.

Начались «брожения» через полтора года после свадьбы и продолжались столько же. Все спектакли молодая супруга выучила наизусть. Хочешь топиться? Валяй, а я хочу выспаться в заслуженный выходной. Лучше б нажираться перестал каждую неделю, чтобы жене не хотелось уходить из дома.

Уйти насовсем давно хотелось. Это ж не жизнь. И детей нет. Хотя, если бы появились, замучил с другим приступом ревности: от кого? точно ли от него?

Проигнорировав очередное «Прощай», молодуха приоткрыла окно, чтобы выветрить хмельной духан, и плюхнулась в кровать, укрывшись своим – свежим, не потным, одеялом. Митя же побрел знакомой тропой подальше от деревни, на пустующий сейчас пляж. Если надумает всё-таки топиться, нехорошо, чтобы дети увидели его разбухшее, обезображенное тело. Да и местным неприятно будет лицезреть мертвяка. Вот ведь благородство какое.

Митю трясло на утреннем холоде, он обернулся – нет, никто за ним не шёл. По пути вспоминал всё то, что Катька ему говорила ещё тогда, когда догоняла: накручиваешь, придумываешь, с ума сходишь на ровном месте… Может, он действительно ревновал понапрасну? Может, и смешки за спиной не про его рога, а про его традицию, о которой, конечно, знала вся деревня.

Плохонький ватник («новая куртка с прочей одеждой и обувью кому-нибудь пригодится, топиться – так в чём не жалко») не спасал от порывов и влажности. Так воспаление легких можно получить, если он откажется от своей миссии. Но возвращаться в тепло дома, где так уютно потрескивали дровишки, он пока не собирался. Пока его грели две мысли: надежда, что жена одумается и рванёт за ним, и чекушка в кармане.

Осенняя речка казалась чёрной. Жёлто-серую гамму песка, опавших листьев, пожухлой травы разбавляли тёмно-зеленые сосны. Впереди, у кромки воды, показалось бледно-голубое пятно. Пакет с мусором кто-то оставил? Вот ведь люди, если приехали отдохнуть, то приберите после себя. Самими же противно будет возвращаться в коллективно устроенную помойку – на суше и в воде.

Забыв на время о предстоящей миссии, Митя ускорил шаг в сторону пакета. Инородная на берегу вещь принимала странные формы. Сердце заколотилось, когда он сообразил, ЧТО это.

Девушка. Даже за несколько метров было понятно, что она мертва. Утонула? Умерла сама? Убили? Его затрясло ещё сильнее: от ветра и от увиденного.

Лицо закрывали грязные вьющиеся волосы, русые или рыжие. Убитая лежала на животе, руки и ноги были вытянуты прямо. На ней были обтягивающие чёрные брюки, голубой свитер крупной вязки разодран на спине, сама спина в крови, изрезана.

Сердечный мотор заколотил с большей силой, воздуха стало не хватать. Состояние беспомощности – когда не можешь вздохнуть полной грудью – переходило в приступ паники. Митя даже побоялся, как бы инфаркт или инсульт не получить, от них же умереть можно.

На ум пришли зарубежные фильмы, когда во время паники герои начинали дышать в пакет. Мысль о спасении заставила сердце сбавить обороты, а дыханию стать более ровным.

Митя пошарил по глубоким квадратным карманам – в углу одного из них забился старый кулёк из-под закуски. Собрав края пальцами, он стал дышать, словно в горлышко, делая выдох более длинным, чем вдох. Об этом, наверное, тоже по «ящику» слышал.

Вроде становилось легче, но колотун не уходил. Он здесь один, на промозглом ветру, перед растерзанным телом.

Мобильник у Мити был с собой – для предсмертной записки через sms. Трясущимися пальцами он набрал номер службы спасения, который автоматически появился в телефонной книжке. Стуча зубами от ветра и страха, он попросил соединить с полицией «или кто у вас занимается трупами». Ему велели подождать, потом другой голос попросил представиться и рассказать, что произошло.

Дожидаясь спецов, Митя пил, чтобы согреться и перебороть страх. Он боялся подойти ближе. Боялся шевеления мокрых волос и разодранного свитера от ветра. Казалось, что покойница оживёт и потащит его за собой. Надо же. Меньше часа он думал о самоубийстве, не помня уже – в какой по счёту раз. А сейчас, оказавшись лицом перед смертью, понял, как дорога жизнь.

Устроившись на пне, Митя смотрел на черную речку, теперь казавшуюся еще более зловещей, периодически переводя взгляд в сторону трупа. Думая, что могло произойти с той, останки которой сейчас лежали на пляже. А также о своей судьбе, о своей жене, о том, что делать дальше. Убывающая чекушка не давала ответов.

Он потерял счет времени, когда послышался звук моторов. К месту стали подъезжать разные машины. Один из мужчин, ежась на ветру, направился к Мите. Тот поймал на себе оценивающий взгляд. То ли думают, что он убил. То ли прикидывают, насколько он пьян. Или и то, и другое разом.

Человек показал удостоверение в красной обложке:

– Вы звонили?

– Я.

– Спасибо, что дождались. Пойдемте в машину, погреетесь.

Митя чуть шатающейся походкой – замерз? боится? ноги затекли? пьян? всё вместе? – пошёл следом. Человек впереди обдумывал, столько выпил свидетель (или убийца), как быстро его разморит в тёплом салоне и сколько времени этот салон придётся проветривать.

Смотря под ноги, Митя краем глаза увидел, что к мёртвой девушке направились какие-то люди в перчатках и чемоданчиками.

А чуть позже затрезвонил телефон Сергея Голдина. Известие вырвало его из выходной неги:

– У нас, похоже, вторая жертва, – сообщили старшему следователю.

***

Голдин приехал на пляж, когда Митя храпел на заднем сиденье служебной машины. Старший следователь заглушил мотор, надел тёплое пальто, укутался шарфом. Морально приготовившись к пощечине холодом, он открыл дверь. Порыв ветра, казалось, готов был её вырвать.

Голдин с трудом захлопнул машину, прикидывая, что накопленное во время пути тепло выветрилось за несколько секунд. Из-за высокого роста – до двух метров не хватало меньше десятка сантиметров – создавалось ощущение, что ему ещё больше доставалось от осенней непогоды.

По очереди поздоровавшись с коллегами – молча, только за руку, – он направился к линии чёрной речки. Там, где летом дети лепили замки из песка, сейчас лежала девушка. Грязная, мокрая, мёртвая.

– Дождь в помощь, – усмехнувшись, поприветствовал следователя судмедэксперт Мирон Степанович Триницкий. – Ночью сильный ливень был. Если и были следы на песке, всё смыло. Ладно, что свидетель, – Мирон кивнул в сторону автомобиля с запотевшими окнами, – додумался не подходить близко, не натоптал.

– Кто он?

– Местный, – ответил незнакомый мужчина, который тут же представился: – Виктор Разин, участковый. А это, – он кивнул в сторону машины, – Митька Семёнов. Балбес местный да пьяница. Дома молодая жена, а он пьет и от ревности с ума сходит. А потом ходит топиться. Стабильно пару раз в месяц, а то и чаще.

– Сегодня тоже топиться пришёл?

– Ага, суббота же. Сколько раз мозги ему вкручивали и жена, и я, и деревенские – без толку. Может, сейчас остепенится.

– Девушка – не местная?

– Не похожа. Проверю, конечно, вдруг приехала к кому-нибудь в гости.

– Покажи, – сказал Голдин. Он присел и достал мобильник.

Триницкий осторожно убрал мокрые волосы. Красивая девушка, светло-серые глаза открыты, на лице застывшее отчаяние. Следователь сфотографировал её.

Поперек шеи убитой след – от верёвки или чего-то подобного. Кровоподтеки на руках и голове. Свитер на спине разорван, с боков торчат края чёрного лифчика. Спина в крови и воде, мелкие порезы перечеркивали две жирные линии: от лопаток до противоположного бока поясницы. Или наклоненный крест, или буква «Х», или знак мишени.

– Об коряги могла так порезаться?

– Раны слишком глубокие и направленные. И свитер порван тоже направленно.

– Арматура на дне?

– Исключать не будем, конечно, но строительного мусора здесь не должно быть. И берег регулярно чистят «зеленые». Вообще, я склонен предположить, что её не прибило к берегу. Девушку оставили здесь.

Триницкий помассировал горло, начинающее першить на ветру.

– Не хочу давать вам ложную надежду или, лучше сказать, дополнительную головную боль, – продолжил он. – У Ксении Гудковой подобные раны. Если и была арматура, то в руках убийцы. Но это не арматура, как вы знаете. Какой-то инструмент с тонким острым кончиком. Возможно, повреждены ребра.

– Её так, – Голдин кивнул на спину, – при жизни?

– Я склонен думать, что да. Просто звери… Но она сопротивлялась.

– Звери или зверь, – Голдин задумался. – На изнасилование не похоже – брюки целы, однако проверить все же надо, – судмедэксперт кивнул. – Сумки рядом нет?

– Практиканты прочёсывают лес. Пока ничего не нашли. Документов, ключей, телефона тоже.

– То есть мы не знаем, кто она, – констатировал Голдин.

– Не знаем, – ответил Триницкий.

– Надо выяснить, заявлял ли кто о пропаже девушки, – следователь сказал это, продолжая смотреть на растерзанное тело. Боковым зрением он увидел, как молодой следак Паша Мерцалов направился в сторону машины.

– Давно она мертва?

– Думаю, умерла до полуночи. Точнее скажу позже.

– Накрой её, – попросил Голдин, подняв широкий ворот пальто, достающий до первой седины в темных висках. Впрочем, от ветра, который словно с цепи сорвался, это слабо защищало.

Он пошёл вдоль берега, вспоминая летний детский смех, весёлые зайчики, прыгающие по воде. Голдин держал курс в сторону сосен, когда услышал вой за спиной. Не плач, не крик, а именно вой.

Молодая женщина в старой куртке с капюшоном, джинсах и резиновых сапогах упала на колени на песок и, закрыв лицо руками, выла.

– Прости, прости, прости меня! Какая же я дура, – женщина продолжала выть.

Участковый бросился к ней.

– Катя. Катя! – Разин несколько раз тряхнул её, пытаясь привести в чувства. Та его не слышала, продолжая выть.

– Как же мне теперь жить с этим?! – слезы градом лились по щекам.

– Катя! Это не он! Не он, слышишь, Катя! – участковый пытался докричаться до женщины.

– Не… он? – женщина растерялась. Она посмотрела на участкового, под её глазами продолжали расти мокрые разводы.

– Твой вон в машине спит, – участковый показал в сторону припаркованных автомобилей.

В одной из них на плотно запотевшем стекле появилась чёрная дыра, через которую проснувшийся от воя Митька наблюдал за женой. Любит, значит, стерва, ухмыльнулся он. Вот локти-то б кусала, если бы он действительно покончил с собой.

Потом перевёл взгляд на пленку или ткань, которой прикрыли тело, и похолодел от мысли: ему уже было бы всё равно от этих слез. Вообще, до всего всё равно.

***

Голдин возвращался в город. Если это вторая жертва, то искать её нужно там же, где была первая.

Странное ощущение, но дорога обратно всегда занимает меньше времени. Седан с ромбиком над бампером ровно гудел, направляясь в историческую часть областного центра, где находился региональный университет.

В кармане ожил телефон. Следователь знал, чей голос он сейчас услышит.

Не глядя на дисплей, он ответил начальнику:

– Слушаю, Михаил Сергеевич.

– Ты чё, издеваешься? – Волынский был зол. – Это я слушаю.

– Есть жертва, возможно, что вторая, личность ещё не установлена. Вещей при себе не было. На спине знак – две перечеркнутые линии.

– Что собираешься делать?

– Еду в университет.

Начальник подумал и добавил уже более спокойно:

– Хорошо, отзвонись потом.

***

Парковка возле вуза была почти пуста: редкие студенты по субботам ходили на пары и в библиотеку, пока не грянула сессия. Накинув пальто и подняв воротник, Голдин быстрым шагом направился в сторону парадного крыльца.

Театр начинается с гардероба, «альма матер» – с помещения, огороженного толстым стеклом, переходящим в холл. К нему давно привязалось название «аквариум» или «предбанник», которое поддерживало не одно поколение студентов.

За стеклом стояло несколько человек. Увидев Голдина, они тревожно зашептались. Следователь увидел реакцию, и, закрыв за собой массивную деревянную дверь, направился прямиком к ним.

– Есть чё? – спросил он студиозов без тени улыбки. Пусть думают сами – наркотики, припрятанная взятка для преподов, информация об убитых или убийце.

– Здрассьти, – растерянно поздоровалась темноволосая девушка с прямой челкой до бровей. – Что именно?

– Информация. Про вашу студентку…

– Мы знаем… Слышали… Все слышали, не только мы, – покраснел белобрысый парень, боясь навлечь на себя подозрение. – И что вы следователь, тоже все знают.

– Да? Чудно-то как, – ухмыльнулся Голдин. – Что ещё говорят?

– Что Ксюшу убили, задушили.

– Но мы с ней не общались. У нас даже потоки разные, – стала оправдываться девушка.

– А у кого потоки одинаковые, что говорят?

– Н…ничего, – запнулась девушка.

– Вчера никаких вечеринок не намечалось?

Студенты подумали.

– Вроде нет, – пожала плечами девушка. – Если только компаниями решили затусить.

– Погоди. Первокурсники ж собирались устроить своё посвящение на турбазе. Слышал, что вторые-третьи курсы приглашали их поддержать, – ответил третий парень – в клетчатой рубахе и вязаной шапке, из-под которой торчали вьющиеся пряди. – Помнишь, флаеры ещё раздавали.

– А второкурсники как? Согласились?

– Не знаю, – парень пожал плечами. – Молодняк суетился, второкурсники ровно, то есть без энтузиазма, реагировали.

– А вы с какого курса?

– С четвертого.

– Не знаете, из девушек никто не пропадал? – Голдин обдумывал, стоит ли студентам показывать фото убитой. Но решил, что не стоит. Девчонка и так готова в обморок шлёпнуться.

– А у нас студентка пропала? – брюнетка с ужасом посмотрела на следователя.

«Да, точно не стоит».

– Возможно.

– Утром в субботу вряд ли кто может сказать: все ли на месте. Универ полупустой. Если в понедельник хватятся. Хотя могут подумать про больничный, – ответил парень в шапке.

– В общем, так. Если что-то узнаете – позвоните мне, – Голдин похлопал по карманам, маленькая визитница оказалась в нагрудном. Щёлкнув замочком, он достал один из прямоугольников с ф.и.о. и координатами.

Все трое держали руки при себе. Кому же из них отдать? В шапке – парень собранный и в теме. Но девчонка ответственная и боится, больше шансов, что позвонит, если действительно что-то станет известно. Голдин аккуратно вложил визитку в её карманчик пиджака. Посмотрел в глаза девушки:

– Я надеюсь, что никто не будет утаивать информацию, которая поможет найти убийцу и избежать новых жертв, – последнее слово он выделил.

После этого резко развернулся и направился к посту охраны, на ходу открывая удостоверение. За время поисков преступника, расправившийся со студенткой, все смены охраны успели его узнать. Так что красную книжицу даже не стали рассматривать и записывать данные в журнал. Охранник – Валера, кажется – кивнул и щёлкнул по кнопке, загоревшаяся зеленая стрелка показала путь вперед.

***