Посвящается Сердцам, бьющимся в унисон со Вселенной.

От автора

Буду с вами, дорогими читателями, откровенна и признаюсь, что мне тяжело далось написание начала книги из-за ярко-выраженных переживаний главной героини, которые я буквально пропускала через себя. С первых строк Ева Таймерли может показаться вам странной, злой, отчуждённой и слегка сумасшедшей. Если это чувство не пройдёт через пару страниц, советую вам не продолжать чтение книги, потому что Ева ещё достаточно долго будет нуждаться в вашем терпении и понимании. В большинстве случаев я и сама не одобряла её поведение, но была вынуждена смириться с нашей непохожестью друг на друга. Ева против моей воли возвела вокруг себя стеклянные стены, которые удастся разрушить только временем и любовью…

Прежде чем вы приступите к прочтению моей самой странной истории, хочу заранее осветить темы, затронутые в книге: любовь, музыка, космос, кино, искусство, время, животные, субкультуры. Я попыталась объединить всё то, что делает меня счастливой, всё то, что, надеюсь, и вам, моим дорогим читателям, придётся по душе.

С наилучшими пожеланиями,

Ваша Олька Злая.

Пролог

Я представляю время, как некую единицу измерения

жизненного цикла Вселенной, не щадящую никого и ничего на своём пути…

За восемь дней пребывания в больнице мои вещи пропитались запахом медикаментов и стерилизующих средств, и ни один стиральный порошок не способен избавить меня от тошнотворного рефлекса. Моя кожа стала сухой из-за отсутствия питательного крема. В больничном душе кроме мыла больше ничего нет. Отлучиться в магазин я не могу, потому что Стефану в любую минуту может что-нибудь понадобиться. В уборную комнату я хожу с закрытыми глазами, поскольку видеть в палатах перебинтованные тела – это выше моих сил. Я не была за пределами белых стен больше недели, и за это время они заменили мне дом. Родители снабжают меня едой и чистой одеждой, но я не готова покинуть это помещение. Я не уйду отсюда одна.

– Ева, тебе нужно отдохнуть, – сказал Стефан, с трудом открыв глаза. Я заберу его с собой!

Мне уже едва удаётся отличить его голос от шума вентиляционной вытяжки или звука капельницы. Его голос можно сравнить с шуршанием бумаги, а кожу – с выцветшим пергаментом. Щёки Стефана впали, обтягивая острые скулы. Синие глаза потеряли былой блеск из-за слабости. Уверенный взгляд стал умоляющим. Умоляющим меня бежать отсюда, как можно дальше и без оглядки. Стефан не хочет, чтобы я видела, как он умирает. Он постоянно говорит мне об этом. В перерывах между осмотрами врача и медсестёр он держит меня за руку, в любую минуту готовый отпустить её. Отпустить меня. Этого не произойдёт, пока я нахожусь в здравом уме. Рядом со мной Стефан выглядит намного лучше и бодрей. Его мама сказала мне об этом вчера, когда в очередной раз навещала сына. Я чувствую, что нужна ему. Ради каждой минуты, проведённой с ним, я заставляю себя быть сильной. Только мне он позволяет оставаться на ночь. Позволяет видеть его мучения. Видеть, как жизнь покидает его истощённое тело.

Стефан справляется с переломом рёбер, сотрясением мозга и потерей крови, но этого недостаточно. Дела обстоят намного хуже, чем я себе представляла, когда его мама сообщила об автомобильной аварии, в которую он попал. Его лёгкие пострадали в большей степени, чем остальные жизненно-важные органы. Ему сложно дышать. При каждом его вдохе и выдохе сначала слышалось сопение, а сейчас раздаётся гортанное хрипение. Я бы отрывала по сантиметру своей кожи за каждый болезненный вздох Стефана, лишь бы это прекратилось, лишь бы он снова встал с кровати. Если это случится, я больше не позволю ему садиться за руль. Нужно вообще запретить ночное вождение.

В ту ночь он спешил на бал-маскарад. Я ждала его дома, но вместо него получила звонок, который едва не свалил меня с ног, со страшным сообщением об аварии. Серый костюм Стефана, который должен был стать для меня сюрпризом, я увидела только в больнице. Его пришлось отрывать от липкой кожи моего раненого парня. Я оставила на память чёрную шёлковую бабочку, которую подарила Стефану перед балом. Это единственная вещь, которую пощадила авария. Лоскуты, оставшиеся от костюма, уборщица выбросила в помойное ведро. Это задело чувства мамы Стефана. Мне удалось утешить её, но сказанных слов хватило ненадолго. Мы обе подавлены. Это состояние не изменится, пока Стефан не поправится. Врачи лишь уныло пожимают плечами, когда я снова и снова спрашиваю о его самочувствии…

– Я в порядке, не спорь, – ответила я, не выпуская горячей ладони Стефана. Она стала лёгкой и хрупкой. При виде предплечья, изуродованного иголками, у меня возникает желание покрыть каждый сантиметр повреждённой кожи поцелуями, но, боюсь, мои прикосновения навредят Стефану. Я не могу позволить себе этого. Не могу. Не могу. Не могу…

– Который час? – Голос Стефана прозвучал так обыденно, что я почти поверила, будто мы сидим дома. У меня или у него. Днём или ночью.

Нас сложно назвать идеальной парой, которой все восхищаются. Мы не знакомы с детства, не учились в одной школе, не прогуливали вместе уроки и совершенно не похожи друг на друга. Четыре года назад я поступила в университет, в котором Стефан уже учился на первом курсе. Сейчас он должен быть на парах, слушать лекции по мировой экономике. Летом он должен защитить диплом и стать специалистом. Мы планировали жить вместе, после того как он найдёт стабильную работу. Именно так всё должно было произойти. Я не верю, что судьба распорядилась иначе…

– Почти одиннадцать, – ответила я, взглянув на свои часы. – Уже поздно, тебе надо поспать.

– Я и так всё время сплю, приляг ко мне, – попросил Стефан и ласково притянул меня к себе слабым движением руки. Я подчинилась, чтобы он не чувствовал себя обессиленным. – Мы не зажгли с тобой танцпол в тот вечер…

– Я всё равно не сильна в этом, ты же знаешь. У нас будет много других торжественных мероприятий, – сказала я, положив голову на исхудалое плечо Стефана. Я почувствовала, что он улыбается. Не верит в мои слова. Вера. Это единственное, что нам остаётся.

– Не сомневаюсь! – Стефан не падает духом, и я не хочу показывать ему свой страх.

Меня пугает, что капельница стоит уже восьмые сутки и не приносит положительных результатов. Я ненавижу эти трубки, разделяющие меня и Стефана. Ненавижу узкую кровать, на которой мы не можем лежать, раскинув руки и ноги. Зато я могу прижаться к Стефану так сильно, что между нами не будет и миллиметра свободного пространства. Нет, не могу. Это причинит ему боль…

– Я люблю тебя, Стефан, – сказала я, нервно сглатывая подступившие слёзы.

– И я люблю тебя, Ева. Когда ты рядом, я не чувствую боли, – ответил шёпотом Стефан, и я замерла.

Он первый раз признался мне в любви. Хотелось бы продлить этот романтический диалог, но я вижу, что силы покидают Стефана, и ничего не могу изменить. Ненавижу себя за свою бесполезность.

За восемь дней пребывания в больнице я поверила во все существующие и несуществующие силы: Бога, магов, целителей и ведьм. Я молила их о помощи каждую секунду, чтобы они не забирали у меня Стефана, чтобы мой ангел не взлетел на небеса.

Сердце Стефана учащённо забилось. В последнее время это не редкость. Его состояние неустойчиво. Он может засыпать и просыпаться бесчисленное количество раз в день. Я несколько раз обратилась к нему по имени, но он не ответил. Убедившись, что Стефан спит, я дала волю неугомонным слезам…

Слегка успокоившись, я мысленно представила наш медленный танец в свете софитов. Я в нежно-розовом кружевном платье, Стефан в тёмно-сером элегантном костюме. Чужие лица сливаются, их не существует. Для меня есть только его лицо. Родное. Представила, как неуклюже наступаю Стефану на ноги, как он кружит меня под музыку и целует в шею. Представила, что к нему вернулся здоровый румянец, что раны затянулись, его руки снова стали мускулистыми, а наш мир – прежним.

Под медленный стук сердца я заснула у Стефана на груди…

Глава 1. Бесконечность

Сколько бы мы ни пытались,

нам никогда не изменить время.

Не повернуть вспять. Не остановить.

Через три дня Стефан перестал бороться за себя и оставил меня одну. Это произошло в 2001 году. Один раз в год, пятого апреля, я вспоминаю главную трагедию своей жизни. Сегодня уже шестьдесят первый раз я прочитала запись об этом событии в дневнике. Шестьдесят первый раз изучила общие фотографии со Стефаном. Шестьдесят первый раз я представляю другой конец, рисую другую судьбу и шестьдесят первый раз убеждаюсь, что это невозможно…

Находясь в больнице последние дни жизни Стефана, я мечтала заразиться. Пока он спал, я посещала палаты инфицированных людей в надежде неизлечимо заболеть. Этого не происходило, зато больные пациенты были рады встрече со мной, ведь не каждый близкий родственник решался лишний раз их навестить. Я мечтала навечно заснуть со Стефаном, чтобы он не был одинок. Мечтала не просыпаться вместе с ним в ту злосчастную ночь. Судьба распорядилась иначе, и только последние слова Стефана «прости меня» и признание в любви греют душу. Как бы эгоистично это ни звучало, я всегда знала, что он испытывает ко мне тёплые чувства, но не только слова любви на протяжении стольких лет придавали мне силы. Стефан сказал, что когда я рядом с ним, он не чувствует боли. Я склонна ему верить. Если ему действительно не было больно, то моя душа на сотую долю спокойна. Врачи только и делали, что кололи Стефану обезболивающее. Это нельзя назвать лечением. Знаю, что травмы, полученные Стефаном во время аварии, были несовместимы с жизнью, но я до последнего верила в чудо. Вера умерла вместе с ним. Любовь не спасла Стефана. Надежда тоже оказалась бессмысленной и пустой.

Больше полувека я корила себя за никчёмное существование. Скиталась из города в город, мечтая, чтобы никто и никогда меня не нашёл. Бесполезная трата времени и денег. Меня постоянно кто-то узнавал. Если и не знали лично, то видели во мне дочь моих родителей. Каждый раз, когда так происходило, я переезжала в новый город. Я исколесила почти всю страну и сменила множество квартир, но так и не нашла себя. Не нашла утешение. Не нашла замену Стефану. Мне не довелось встретить таких благородных и чутких мужчин, как он. Мне суждено умереть старой девой, и в этом нет чьей-то вины, только моя. Я постоянно сравниваю всех со Стефаном, даже женщин и детей. У кого-то я вижу такую же улыбку, у кого-то – небесный цвет глаз, но ещё ни у одного человека я не встречала настолько сильной энергетики и стремления познавать мир. Всю свою жизнь я провела в поисках, и страшно представить, что она может в любой момент оборваться, так и не подарив мне счастливые моменты.

Моим единственным достижением является два высших образования (филологическое и ветеринарное). Первое я получила после окончания школы, а второе – после смерти родителей, когда мне было больше сорока лет. Папа умер от инфаркта в семьдесят шесть. Мама не прожила без него и двух лет. Это недолгое время я была её утешением.

Маме было тридцать два года, когда я родилась, а папе – тридцать восемь. По меркам конца двадцатого века я считалась поздним ребёнком. Родители посвятили свою жизнь научной деятельности в области химии и биологии. Мама говорила, что я стала их чудом и спасением, иначе они бы погрязли в рутине. Это не так. Они достигли огромных высот в науке, заработали достойную пенсию, которую не на кого было тратить. Я не подарила им внуков, хоть это и было моей прямой обязанностью. Отец умер, так и не подержав в руках первенца. Это ещё одно упущение, которое не даёт мне покоя. Мама не успела дать мне советы по уходу за ребёнком, не успела увидеть меня в роли матери. Я редко говорила родителям, что люблю их. Меня не было рядом в те моменты, когда мама с папой во мне нуждались. Пока я справлялась с одним горем, создала новое. Я оплакивала умершего Стефана, а родители страдали из-за отстранённости живой дочери, которая была столь эгоистична и глупа, чтобы понять и унять их боль. Я не открывалась им, не доверяла секреты. Потеряв обоих родителей, я ещё больше замкнулась в себе. У меня была не жизнь, а лишь существование.

Когда мне хотелось поделиться с кем-то своими переживаниями, хотелось, чтобы меня выслушали или просто побыли рядом, я шла в магазин роботехники. Там мне приходилось делать вид, что я выбираю домашнего робота, чтобы не вызвать подозрений у консультантов или адекватных покупателей. Я проходила мимо стальных подобий человека, умеющих распознавать только запрограммированные команды и шептала каждому из них, что устала, что хочу вернуться в прошлое… Ни один робот никогда не отвечал мне, даже если был включен, и только лампочки в пустых глазницах мигали в знак того, что компьютерный разум улавливает мои звуковые волны. Мне нужен был психолог, а максимум, чем мне мог помочь домашний робот, так это приготовить еду, помыть посуду или убраться в квартире. Ни в одной из перечисленных услуг я не нуждалась. Уборка и другие домашние хлопоты отвлекали меня от внешнего мира.

Походы в магазины роботехники мне быстро наскучили. Даже бездушные роботы не могли скрасить моё одиночество. Мне не нравилось, что их сборные тела не излучают человеческого тепла, но в роботах я находила и положительные стороны, которых сильно не хватает в людях. Искусственный разум, хоть и не способен любить, никогда умышленно не причинит боли и зла живому существу. Никогда не разочарует, потому что машина создана не для того, чтобы на неё возлагали большие надежды. Самое главное, что машина никогда не умрёт.

Это было около двадцати лет назад. Сейчас роботы старого образца и вовсе утратили свою популярность. Дома и квартиры полностью автоматизированы вплоть до мелочей, поэтому нет необходимости в механических помощниках. Гражданин со средним заработком может позволить себе подобное квартирное оснащение. Я редко пользуюсь привилегиями для ленивых. Рождённых в двадцатом веке людей раздражает перемещающаяся по квартире и реагирующая на голос хозяина мебель, и говорящая техника. Скоро люди совсем обленятся и устанут дышать. Я закалена другим временем, поэтому в моей съёмной однокомнатной квартирке старого образца нет навороченных штуковин.

Я переехала на новое место девять лет назад, но до сих пор не познакомилась ни с кем из соседей. На работе я тоже практически ни с кем не общаюсь. Всё свободное время посвящаю животным, лечу их от болезней. Это спасает меня, наделяет жизнь смыслом. Сейчас я остановилась в Коннекте из-за масштабности города. Здесь столько людей, что шанс быть узнанной ничтожно мал. Это меня и привлекает. В свою очередь и я не запоминаю чужие лица.