Цитаты из книг автора «Ольга Аленова»

Хуже всего было в вертолетах. Я страдаю аэроболезнью, в детстве меня даже в машине укачивало.

Ваххабизм – это не наше, не родное, – объясняют они. – Нам завезли его, как болезнь.

незаметно к тебе подходят, мягко заводят разговор, и ты не замечаешь, как начинаешь слушать их и верить. Они обращаются к людям со словами «мой брат» или «моя сестра». Это многим нравится. Особенно молодым женщинам, потому что им кажется, что они становятся равными этим мужчинам. Если бы рядом был знающий человек, он объяснил бы, что это искушение, грех. Женщина не должна быть равной мужчине. Так написано не людьми, а Аллахом. Еще у ваххабитов принято здороваться, не вставая. Мы, обычные мусульмане, обязательно встаем, здороваясь с человеком. И они не признают авторитет стариков. У них молодой парень может сидеть, когда в комнату заходит старик. А для чеченцев старики – это святое. Наши шейхи в старину предсказывали, что придут бледные люди, у которых на языке будет мед, а под языком – яд, что говорить они будут красиво и одурманят народ. И еще они говорили, что мы сможем узнавать этих людей, отличать их. Теперь мы все понимаем, что они имели в виду. Любой из нас может их отличить. По тому, как они молятся. Как здороваются. Они носят короткие брюки. Им запрещено носить усы, но можно – бороду, поэтому среди них много бородачей. И они женятся на двоюродных сестрах, а у нас это категорически запрещено.

Во времена имама Шамиля, как ты знаешь, русские воевали с чеченцами, и много крови проливалось. Никто не мог остановить этот поток ненависти. А устаз говорил: «Если вас заставляют идти в церковь, идите, это только стены. Если вас заставляют надеть крест, наденьте, это только железо. И только если станут уничтожать ваших жен и детей, тогда встаньте все вместе против врага». Если бы ты читала Коран, ты бы знала, что там тоже так написано. Но в Чечне немногие читают Коран.

Знаешь, как в Коране записано? Тот, кто украл, согрешил один раз, а тот, у кого украли, грешит в девять раз больше, потому что подозревает всех.

Мы выбили ему муниципальное жилье – дом из двух комнат в Некрасовском районе Ярославской области. Но, вернув его на родину, я много думала о том, что, по сути, бросила его на произвол судьбы в холодной ярославской деревне, где у него не было родных и постоянной работы. Я часто спрашивала себя, нужно ли было вмешиваться в его судьбу. Я знаю, что он очень хотел на родину, но знаю также, что здесь он никому не был нужен. Таких, как он, в россии считали чужаками. Для них не было реабилитационных центров и специальных, приходящих на дом, психологов. Односельчане называли его «чеченцем» и пьяницей. Он устроился на ферму, где работал не меньше, чем в чечне. Ему мало платили, он плохо жил, и он был очень одинок. По большому счету, на родине было ничуть не лучше, чем в плену. После освобождения я была у него несколько раз, и каждый раз возвращалась от него со слезами и с ненавистью к тому миру, в котором живу. Володя умер в 2006 году.

На освобождение Володи Епишина ушло несколько месяцев. Родные давно его похоронили и продали дом, в котором он когда-то жил.

Чеченцы ненавидят военных и готовы приписать им любые зверства. Военные ненавидят чеченцев и готовы мстить им за погибших товарищей. И те, и другие измучены взаимным недоверием.

Российская общественность, вслед за западной, все больше внимания стала уделять нарушениям прав человека в Чечне, которые порой носили просто вопиющий характер. Многочисленные свидетельства о массовых зачистках и обстрелах мирных сел, в результате которых погибали невинные, заставили российское руководство искать более приемлемые пути борьбы с террористами. Была создана чеченская милиция, на которую теперь можно было списывать ошибки федералов и нескоординированными действиями которой объясняли невозможность задержания известных полевых командиров. Милицию расформировывали, заново создавали, реформировали, и это вело в ряды противников российской власти в Чечне не только тех, кто мстил за невинно погибших, но и самих милиционеров.

собой, ведь он стал почти сыном полка, он даже мог бы учиться в суворовском училище, говорят милиционеры, но у Мусы есть родители, и забрать его из Чечни никто не может. И оставаться в Чечне ему тоже невозможно – родные боятся отпускать его даже в школу. И вот теперь сводный отряд московской милиции уехал из Гудермеса. Муса остался один – среди тех, кто считает его предателем.