Часть первая. Улица Ленина.

Утро выдалось неважным. Неважным, но ответственным. Освальд Сергеевич не мог себе простить, что у него не хватило воли отказать минувшим вечером хлебосольному хозяину Густаву Марковичу в последнем подношении «на посошок». Это его «на посошок» все еще металось между желудком и гортанью и напирало на двери.

– Специально, небось, меня травит. – беззлобно подумал Освальд Сергеевич о Густаве Марковиче, – Знал же, зараза, что мне завтра лекцию читать, зачем настаивал!?

– Главное встать, умыться, собраться, спуститься вниз и пройти несколько шагов до трамвайной остановки. – думал Освальд Сергеевич.

Трамвай обычно действовал на него умиротворяюще. А там, через три остановки и знакомое даже до отвращения место его службы, куда он ходил, а чаще всего ездил вот уже двадцать лет.

Машины Освальд Сергеевич не водил, поэтому передвигаться по городу он предпочитал либо на такси, либо пешком, либо на костылях, либо как сейчас, на трамвае. Жены у Освальда Сергеевича тоже не было. Вернее сказать, ее не было этой ночью, но это даже хорошо, поскольку состояние героя повествования было таковым, что он предпочел бы скорее сказаться холостым, чем пускаться в длительные и бессмысленные объяснения причин своего не самого лучшего состояния. Жена Освальда Сергеевича уже второй раз за месяц находилась в длительной командировке, и он постепенно начинал привыкать к своему полухолостяцкому состоянию, временами позволяя себе лишнее.

– Иди оно все к черту! – неожиданно и неизвестно кому, глядя в пустую стену напротив, сказал Освальд Сергеевич и натянул левый носок на правую ногу.

Остановка была знакомой и малолюдной. Ждать трамвая пришлось недолго. Как только трамвай стал приближаться, остановка оживилась и пришла в движение, пытаясь занять позицию, позволяющую как можно ближе оказаться к двери. Освальд Сергеевич избегал суеты, он заранее выбрал самую выгодную позицию и только того и ждал, когда подойдет трамвай и отворятся двери. В вагон Освальд Сергеевич обычно входил на автопилоте и занимал ближайшее к входу место. Подошел трамвай, дверь распахнулась, и Освальд Сергеевич уже было занес ногу, чтобы вступить на подножку, когда его неожиданно и довольно бесцеремонным образом оттеснила крупная пожилая женщина в длинном до пола черном пальто и цветном платке.

– Погоди, сынок, помоги бабушке подняться! – требовательно и даже не глядя в лицо Освальду Сергеевичу обратилась старуха и, опершись на его локоть, и пользуясь невольно напрягшимся телом соседа как стартовой площадкой, одним рывком перенесла себя на подножку полупустого трамвая.

– Маразма! – неожиданно сопроводила она свой маневр резким возгласом – не могут нормально для людей остановку оборудовать!

Освальд Сергеевич вздрогнул от неожиданности и проник следом за бабулей, стараясь увернуться от взметнувшейся около его носа полы ее верхней одежды.

Этот неожиданный эпизод, выдернул Освальд Сергеевич из дремоты и заставил сосредоточить внимание на окружающей обстановке.

– Маразма! – опять громко и решительно вскрикнула бабушка, обращаясь к пассажирам, как только закрылась дверь и трамвай начал свое неспешное движение по улице Ленина.

– Вона, сынок, смотри туды! – сказала она, обращаясь к Освальду Сергеевичу, тыча пальцем в окно куда-то поверх деревьев, – видишь что-нибудь?

Освальд Сергеевич тщетно пытался что-то разглядеть за окном в указанном направлении, но кроме здания поликлиники и привычной как мираж бронзовой фигуры Ленина на постаменте, так ничего и не увидел, и поэтому неопределенно покачал головой.

– Да ты тоже тупой, никак! – рассердилась старуха. – Баннер видишь на поликлинике? Реклама! Ну, видишь?!

Освальд Сергеевич, слегка покоробленный таким бесцеремонным с собой обращением, попытался придумать что-нибудь язвительное в ответ, но вынужден был сдаться и просто зло, сквозь зубы, произнес:

– Ну вижу, и что?

– Как что, как что?! – заволновалась старуха – ты что ли не видишь, что на нем?!

Трамвай к тому времени занял позицию как раз напротив баннера, так, что теперь Освальд Сергеевич отчетливо разглядел фотографию полуобнаженного молодого человека в тонких очках, державшего две дыни напротив груди. Надпись на плакате просто обескуражила Освальд Сергеевич, как удар молотка по пальцу:

ГЛЕБ СТАЛ ЖЕНЩИНОЙ, А ЧЕГО ДОБИЛСЯ ТЫ?!

– Маразма! – центр города и такую пакость разместить! – продолжала возмущаться пожилая женщина.

– Что это? – собрав остатки воли, спросил Освальд Сергеевич у женщины.

– Как что, реклама! Реклама клиники по изменению пола! Трансгендерпластика – не знаешь, что ли?

Женщина продолжала возмущаться, но Освальд Сергеевич вдруг неожиданно и резко погрузился в собственные мысли, так что практически перестал ее слышать.

– Чего добился я? – сокрушенно думал он эту странную и непривычную для себя мысль – Глеб стал женщиной, а чего добился я? – он все повторял и повторял про себя эту фразу, пока трамвай не совершил поворот и не остановился на следующей остановке.

– Горького! – объявила вагоновожатый и открыла двери.

В вагон неспеша и полу-боком, с извиняющейся улыбкой на лице вошел подросток и тут же встал у двери. Следом за ним в трамвай вошла собака и села у его ног.

Собака выглядела неказисто.

– Вот, привязалась. – счел нужным объясниться с пассажирами трамвая подросток. – Ну, а че? Я решил домой приведу, будь что будет!

– Отдай мне, – неожиданно вырвалось у Освальд Сергеевич – Отдай мне собаку, зачем тебе? Только неприятности себе дома наживешь, мать из дома выгонит.

Мальчик насупился и прикрыл пса рукой.

– Что вы, зачем? Она сама ко мне подошла, приведу, пусть живет.

– Ну, хочешь я тебе денег дам! – Освальд Сергеевич полез в карман пиджака за кошельком.

– Нет! – еще более решительно поджав губы заявил мальчик, – Друзья не продаются!

«Друзья не продаются!» – мелькнуло в голове у Освальд Сергеевич – какой шикарный слоган для баннера! В чем-чем, а в слоганах он знал толк. Освальд Сергеевич, отвернулся к окну и попытался представить, как бы он выглядел вместе с фотографией пса на плакате.

– Неплохо-неплохо, – думал он про себя – будет, о чем рассказать на лекции, неплохой зачин.

Но кто этот друг, который не продается? – пытался нащупать он мысль, но мысль ускользала, цепляясь за образ найденной собаки, и скрывалась в подворотне, игриво помахивая хвостом.

Друзей у Освальда Сергеевича не было. Он твердо решил не иметь друзей, чтобы никогда их не терять, как он потерял однажды свою первую жену. Освальд Сергеевич плохо переносил боль и был нетерпелив.

– Упрямый мальчишка. – подумал Освальд Сергеевич.

Мальчик, словно прочитав его мысли пошел к выходу.

– Степана Разина! – объявила вагоновожатый. Мальчик вышел, за ним послушно, перебирая короткими лапами по ступеням, спустился пес и они пошли куда-то в глубину двора в сторону магазина «Океан».

– Ни друзей, ни собаки, ни машины! – думал Освальд Сергеевич, пытаясь зацепиться мыслью за свое текущее состояние, но мысль в отсутствии мальчик с собакой уже не казалась ему такой горькой и острой.

Неожиданно он почувствовал на своем плече чью-то руку и невольно вздрогнув поднял взгляд.

Перед ним стоял высокий худой детина с большой сумкой через плечо и счастливой улыбкой.

– Ваш билетик! – отчетливо произнес он и протянул руку.

– Я староедущий! – пытался отшутиться Освальд Сергеевич, но детина не реагировал на шутку и продолжал стоять над ним и улыбаться, протягивая сухую и длинную ладошку, словно вымаливая милостыню. Чем-то его лицо напомнило Освальду Сергеевичу лицо одного актера, играющего князя Мышкина в постановке местного театра. Взгляд «князя» был ясен. Освальду Сергеевичу было крайне неуютно под ним. Казалось, что детина способен видеть его насквозь, и даже устаревшую модель телефона в правом кармане, и связку ключей от дома в левом.

– Не обращайте внимания, – бросилась на помощь Освальду Сергеевичу знакомый кондуктор – это мой племянник, он идиот, я беру иногда его с собой на работу, чтобы не оставлять одного дома.

Кондуктор знала, что у Освальда Сергеевича годовой проездной и никогда не докучала ему бессмысленными просьбами о билете. Тем временем, этот маленький инцидент настолько отвлек внимание Освальда Сергеевича, что он не заметил, как трамвай миновал остановку, на которой ему предстояло выйти, и устремился в сторону старого моста через Ангару.

Мимо проплывали знакомые очертания церкви, которую Освальд Сергеевич по привычке называл планетарием.

Освальд Сергеевич вновь испытал приступ тошноты. «Посошок» бился в гортань, и просился на выход. Освальд Сергеевич, запертый в набирающем ход трамвае тоже страстно желал выйти. Путь через реку казался ему какой-то невозможной и непоправимой ошибкой, которую нужно было немедленно исправить, но чем дольше он искал выход из сложившейся ситуации, тем дальше уходил трамвай и тем отчаянней становилось положение Освальда Сергеевича.

Кондуктор понимающе смотрела на Освальда Сергеевича и кивала головой:

– А вы кажется проехали свою остановку, но ничего, выйдите на следующей и пересядете, с кем не бывает?

Слова кондуктора отнюдь не подействовали на Освальда Сергеевича утешительно. С ним такое случилось впервые. Трамвай уже достиг середины моста, откуда открывался панорамный вид на другой берег, и вокзал. Вокзал одновременно пугал и манил Освальда Сергеевича. Он манил его возможностями и пугал какой-то обреченностью. Освальд Сергеевич верил в то, что, если выйти на вокзале, тот способен поглотить его, вобрав в себя, погрузить в поезд и отправить из знакомой и привычной обстановки города в неизведанную даль, откуда он уже никогда не сможет вернуться.

Стараясь избежать непоправимого,Освальд Сергеевич заблаговременно встал со своего места и, держась за поручни, занял место у двери. Под мостом несла свои воды великая сибирская река. Освальд Сергеевич, повернувшись к вокзалу спиной, устремил свой взгляд в пологую долину, широко раскинувшуюся между двух берегов. Трамвай неумолимо переносил его на левый берег города. Вид на реку сложился в компактный, как на фотокарточке, образ города, а затем образ переплавил мысли Освальда Сергеевича в неожиданно пришедшие ему на ум стихи.

Иркутск обманчиво расслаблен,

июль – созрели лопухи.

Парят асфальт и дирижабли,

и в духоту свежо с реки.

Здесь даже камень пахнет хлебом,

сошлись здесь в споре даль и ширь.

Взгляд, поскользнувшись, взмоет в небо,

чуть зацепив за монастырь.

– Маяковская! – решительно объявила вагоновожатый и Освальд Сергеевич в ту же минуту резво сбежал со ступенек на перрон. Здесь он испытал облегчение. Остановка была ему хорошо знакома. Неподалеку, в студенческие годы, он проходил обучение на профессию проводника, чтобы потом в летние каникулы лихо колесить из одного конца страны в другой, зарабатывая себе деньги на походы с девушками по концертам, ресторанам и кино. По сути, Освальд Сергеевич никогда ни в чем не нуждался. Он даже одалживал деньги знакомым и вел счет бесчисленным должникам. Опыт работы проводником познакомил его с настоящей жизнью и оставил положительные и яркие воспоминания, сюжеты которых часто приходили ему на ум в минуты сомнений и тягостных раздумий. Он всегда мечтал уехать из города навсегда, но сам себе боялся признаться в этом.

– Не в этот раз! – решительно отбросил сомнения Освальд Сергеевич и направил свои стопы к остановке напротив, чтобы сесть на трамвай в обратную сторону. По правде сказать, Освальд Сергеевич никуда не спешил. Он сверился с расписанием в телефоне, чтобы еще раз убедиться в том, что до ближайшей лекции еще полтора часа. Освальд Сергеевич ободрился. Тошнота прошла, и он молодцеватым шагом прошелся по остановке и остановился напротив афиши, наклеенной против правил на стене павильона. «Заседание ложи вольных каменщиков» – прочел он на афише и какое-то время пытался перефокусировать взгляд, не веря собственным глазам. Нет, взгляд его не обманывал. «Ведущий заседание председатель городского отделения Годун Александр Владимирович. Вход по пригласительным билетам». Ниже мелкими буквами был указан адрес: «Маяковского 37, квартира 20».

– С ума сойти! – произнес Освальд Сергеевич. – С ума сойти! – еще раз повторил он вслух и забил адрес в навигатор. Гугл указывал на то, что до места собрания минут десять пешего хода. Время начала собрания, указанное в объявлении, совпадало со временем на часах, а значит, что если поторопиться, то он если и опоздает, то не на много. Освальд Сергеевич решительно положил телефон в карман и устремился к лестнице, ведущей по направлению к улице Маяковского. О приглашении он не беспокоился, поскольку был коротко знаком с Александром Владимировичем и был уверен в том, что его пустят и так.

Через десять минут он уже стоял у неприметного двухэтажно здания. Лишь одинокая фигура с плакатом в руках указывала на то, что в доме проходит событие общественной важности. Фигура показалась Освальду Сергеевичу знакомой, в чем он убедился, когда подошел ближе. Это был общественный деятель и борец с немецким шпионажем Семиполосников. Завидя Освальда Сергеевича, Семиполосников обрадовался, и даже выказал известные жесты приветствия, но Освальд Сергеевич изобразил брезгливую мину на лице и попытался проскочить мимо, делая вид, что не желает замечать присутствия общественного активиста. Это, впрочем, активиста нисколько не расстроило и он, притопывая на месте, громко сообщил:

– Только начали-с, минут пять-семь от силы. Все ваши уже здесь, меня, разумеется, не пускают, хоть я и подал заявку еще за месяц. Второй этаж третья дверь направо, направо третья дверь!

Проводив Освальда Сергеевича взглядом, Семиполосников достал из кармана блокнот и ручку, и сделал какую-то важную отметку.

Освальд Сергеевич вбежал на второй этаж и остановился у двери с номером 25. За дверью он отчетливо расслышал неторопливый говор Александра Владимировича и страшно обрадовался, поняв, что не ошибся. Он осторожно потянул ручку двери на себя, дверь оказалась не запертой. Освальд Сергеевич, стараясь быть незаметным, пригнувшись прошел в просторное помещение, наполненное людьми. За трибуной восседал Александр Владимирович. Как только Освальд Сергеевич показался в проеме, Годун остановил свой монолог и недовольно посмотрел на вошедшего.

– Опаздываете, Освальд Сергеевич, – в голосе Александра Владимировича слышался упрек старшего товарища, – привыкли в своей епархии к анархии!

Зал отозвался вежливых хохотком на невольную рифму ведущего собрания.

– Проходите, но имейте в виду, что впредь я не позволю никому нарушать дисциплину и прогуливать, невзирая на лица!

При слове «прогуливать» сидящий в зале уже не юный, но все еще стройный человек в повязанном французским узлом на шее шарфе нервно хихикнул и оглянулся.

В человеке Освальд Сергеевич узнал своего бывшего коллегу Васечкина.

– Буду налагать штрафы на нарушителей дисциплины!

– Пять минут опоздания по уставу общества не влекут за собой штрафных санкций, – вступился за опоздавшего товарища Васечкин.

– Ага, сам погибай, а товарища выручай! Так что ли?! Развели тут круговую поруку! Ты еще в суд на меня подай, Гаагский, – рассердил Годун, – я у себя Сафроновщину не допущу, здесь я закон, понял!?

Васечкин вжал в голову в плечи и ничего не ответил, было видно, что ему больно и он расстроен.

К счастью для Освальда Сергеевича, женщина, сидящая у входа, передвинулась на одно сиденье, освободим место рядом с собой. Освальд Сергеевич благодарно присел на краешек и только было хотел учтиво поблагодарить соседку за услугу, как вдруг неожиданно услышал из ее уст свое имя.

– Освальд! Что ты здесь делаешь?! – драматическим шопотом спросила его дама.

Освальд Сергеевич взглянул на соседку и обмер.

– Галя, как ты здесь!? –вырвалось у него восклицание.

И не мудрено – его первая пропавшая без вести жена нашлась, да еще в столь неожиданном месте.

Вместо ответа Галина приложила указательный палец к губам, давая понять, что сейчас не время и не место задавать вопросы.

Освальд Сергеевич сидел потрясенный, его тело била мелкая дрожь, в голове проносились видения их совместной жизни и обстоятельства неожиданного исчезновения супруги.

Некоторое время он сидел с трудом понимая где находится и каков смысл всего происходящего. Тем временем, заседание ложи продолжалось, и Освальд Сергеевич, немного освоившись, стал обращать внимание на обстановку собрания и подмечать некоторые странности. Так он обратил внимание на необычный костюм председательствующего: Александр Владимирович Годун был одет в фартук каменщика прямо на голое тело. Его кряжистая и довольно безобразная фигура, на диво, весьма соответствовала его наряду. Казалось, что он был собой очень доволен. По всему было видно, что он пользуется успехом у публики. Освальд Сергеевич взглянул в лицо своей соседки и испытал даже что-то вроде укола ревности. Галя смотрела на председателя с нескрываемым обожанием. Никогда прежде он не видел свою супругу такой восхищенной и вдохновленной. За всю свою недолгую с ней жизнь он не добился от нее и десятой доли того уважения, которое она обильно источала на председателя.