Мама стала все чаще приходить в мои сны. Во сне она очень высокая и значительная женщина, я всякий раз присматриваюсь к ее внешнему виду, пытаюсь определить, как она себя чувствует. Я знаю, что она больна, но всякий раз она держится все лучше. Последний раз это произошло несколько дней назад.

Странно, что мама всегда мне снится такой большой и значительной, какой она не была при жизни. Она привязала меня к себе после своей смерти. Я купил скромную квартиру в городе, где она похоронена, и регулярно несколько раз в год навещаю ее могилу. Она и сама любила навещать умерших родственников, мне это казалось возрастной причудой, но сейчас для меня важно, что есть место, где я могу поклониться ее памяти. Это хорошее место – напротив женского монастыря, с видом на Эльбрус. В этом городе хорошо проводить время, здесь прекрасные парки и лечебная минеральная вода, бьющая из-под земли.

Сюда я прилетел из Америки, чтобы провести свой отпуск после шести лет жизни в Штатах. Я приехал всего на две недели и вот уже третий год, как живу в России, никуда не выезжая. Моя семья осталась там, зарубежом. Моя старшая дочь недавно вышла замуж, я развелся, многое произошло со мной за эти два года, но я навсегда запомню то лето 2018 года, когда я принял решение прилететь на могилу матери, умершей через год после нашего отъезда в Америку от рака.

Я приехал в Америку в сорок семь лет с семьей, а уехал в пятьдесят три один. Мне одновременно осточертела и Америка и моя семейная жизнь. Приехал летом и уехал тоже летом. Кстати, в Америку невозможно приехать, в нее можно только приплыть или прилететь. Я прилетел. Как жук, бабочка или еще какое-нибудь безмозглое насекомое с крыльями. Я не сравниваю себя с птицами – птицы умнее, гораздо умнее человека. У птиц для сезонных миграций есть причина, у меняя ее не было, чистое любопытство, не более того, ну и расчет на то, что любые перемены будут полезны для нашей семьи. Так оно и случилось, я сделал то, что давно хотел сделать – я развелся. Сперва получил гражданство страны, которую не любил и вскоре уехал из нее навсегда – ну, ни странно ли? Разве я не насекомое? Тупое насекомое с неутоленной страстью к размножению. К производству себе подобных особей, к беспорядочному флирту и упорядоченному сексу – со всеми по порядку, как говорит моя подружка.

Вот, теперь, когда я рассказал главное о себе, можно перейти к деталям. Всех же интересуют детали: где, что, почему? Но мне, даже спустя год после моего бегства, не очень-то хочется о них вспоминать, я выпилил эти шесть лет жизни из памяти, ровно так же, как выпилил из памяти добрую половину жизни, начиная лет с двадцати пяти, когда я вернулся из армии и восстановился в универстете на четвертый курс. Мне сейчас пятьдесят четыре, я вот уже как месяц разведен и живу с замужней женщиной, замещая, как в плохом анекдоте, мужа, находящегося в долгосрочной командировке в Москве. За неполный год знакомства мы с ней трижды съездили в Ессентуки, ухитряясь по дороге совокупляться как кролики в поезде, навестили могилу моей мамы, взошли на самую высокую точку в Кисловодском парке, причем в первый раз мы прошли только половину пути, но моя девочка тогда еще была на костылях и этот подъем произвело впечатление на отдыхающих в парке.

– Смотри – сказал один мужик своей спутнице, когда мы уже спускались вниз – вон баба на костылях идет, а ты всё ноешь!

Впрочем, я знал, что мы это обязательно сделаем. Мы то и дело совершали поступки, идущие вразрез со сложившейся практикой реабилитации после операции по замене тазобедренного сустава. Так, мы возобновили занятия сексом в первую же неделю после её выписки из больницы, тем самым, раздвинув стандартный коридор для послеоперационного коитуса. Быть может это полезно будет знать последующим поколениям больных: хороший секс значительно ускоряет процесс восстановления. То, что некогда было невозможным в полной мере, теперь моей женщине удавалось с легкостью – она научилась, наконец, без напряжения широко раздвигать свои бедра.

Сказать по-правде, мы не сразу нашли друг друга. Сначала я прилетел в Россию из США, как бы, в отпуск, на 10 дней. Дело было в июле, и мне позарез нужно было в краткие сроки выполнить свою программу. В мои планы входило найти себе женщину, заняться с ней сексом, снять со счета, накопившиеся от сдачи квартиры рубли, перевести их в доллары и благополучно вернуться на свое рабочее место уборщика в средней школе, где я без малого проработал три с половиной безрадостных года. План изначально провальный, и даже не потому, что я так и не затащил в отмеренные сроки в гостиничную койку ни одной бабы, а потому что я в глубине души понимал, что назад я по доброй воле не вернусь. Купленный обратный билет, на самом деле, был элементарной уловкой, наивной попыткой обмануть себя и семью, которой, впрочем, я недвусмысленно намекнул на своё желании остаться, опубликовав накануне в сети на своей странице графоманского портала стишок под названием: «Невернусь».

Я наверно не вернусь,

Я люблю святую Русь,

Я должно быть этим летом

Попрощаюсь с Новым Светом,

Я наверно остаюсь.

Хорошо писать куплетом

Вместе с богом в облаках,

У меня занятий нету,

Да и он не при делах -

Хорошо нам в облаках!

Я люблю бродить по свету,

Что мне делать не пойму,

И других занятий нету,

Как любить свою страну.

Я люблю и Крым, и Сочи,

Хорошо, но, да, не очень,

Залегла на сердце грусть,

Я наверно не вернусь.

У меня билет обратный

Самолет он, будь неладный

Что ж не весел ты шофер?

Стоп, машина! – светофор.

Я стою на светофоре,

За горами плещет море,

За горами океан,

А за ним сплошной туман

В океане океан.

В океане плещут рыбы,

Вольно плавают киты,

У меня на сердце ты, блин,

А в душе поют коты,

А в душе уже не ты.

Хорошо и горя мало,

Тем, кто с горя не сгорел,

Ждет меня под камнем мама,

Не дождалась, не успел.

Не успел я сесть в машину,

Чтоб до дома долететь,

Что ж теперь мне делать сыну?

Остается песни петь.

Буду петь я песни с вами,

Дорогие вы мои,

У меня билет в кармане,

А в душе поют коты.

Лучше бы мне котов не слушать,

Да со трезвой головой

Вбить бананы себе в уши,

И лететь назад домой.

Только где мой дом, кто мне скажет?

Кто покажет, поселит,

Для меня маршрут не важен

Я согласен на транзит.

Отведи меня в сторонку

Да, на ушко нашепчи,

Затянула жизнь в воронку,

Что мне делать, научи.

Научи, прошу, как друга,

Как товарища прошу,

Я скольжу, скольжу по кругу,

По периметру скольжу.

Хорошо бродить по свету

Через поле, вдоль межи,

А где счастье? Счастья нету,

Хочь бежи, хочь не бежи.

Летом труднее всего удержаться в привычных рамках работа-дом. Работать летом в школе труднее всего хотя бы потому, что вместо уже привычной вечерней смены, когда ты работаешь один, приходится переходить в дневной режим и работать в команде, состоящей из четырех человек, двое из которых твои непосредственные начальники. Начальник начальнику рознь, в моем случае это довольно амбициозные и недалекие люди, которые, как тебе кажется, поставили целью своей жизни усложнить условия деятельности до предела, доходя в своих усилиях до абсурда. Лето для меня это период стресса, я жду его наступления с содроганием, вот уже четвертый год. Дом воспринимается как привычные интерьеры одиночества, в которое можно завернуться, как в одеяло, и постараться ни о чем не думать, хотя мысли все-равно выпрыгивают из тебя словно блохи из ковра и каждая из них норовит тебя укусить, хоть и не больно, но довольно раздражающе: «Как же мне все надоело», «Поскорее бы все это закончилось», «Хочу домой!». Последняя мысль наиболее абсурдная – я и так, казалось бы, дома, чего мне хотеть? Нет, я понимаю, что дом не здесь, он где-то. Где? В России. Да, в России, в Подмосковье у меня квартира, которую мы сдаем. Я хочу туда.

Разобравшись со своими мыслями, я захожу в интернет и бронирую билет до Москвы, затем билет из Москвы в Минеральные Воды и обратно, бронирую на восемь дней гостиницу в Ессентуках – для этого у меня есть весомый повод – я хочу навестить могилу своей мамы, – беру подстраховочный обратный билет из Москвы до Портленда. Все. Я успокаиваюсь. На все ушло пара часов. По легенде, которую придумал, я еду в отпуск. Я и сам еще не знаю, насколько трудно мне будет вернуться. Ниточка оборвалась.

Америка из России, поверьте, представлялась мне тюрьмой, в которую я если бы и вернулся, то только в наручниках и под конвоем. Мое внутреннее напряжение в последние месяцы перед отъездом достигло апогея, я даже был уже готов к тому, что рано или поздно спровоцирую драку, в которой обязательно кого-нибудь убью и сяду за это в тюрьму, для полноты, так сказать, жизненного опыта, которому недостает пребывание в заморских застенках. Мне действительно интересен всякий экстремальный опыт, так, как если бы я читал книгу своей жизни глазами скучающего читателя.

Так, уж, я наверное устроен – внутри меня сидит другой человек – наблюдатель, и я часто выкидываю для него что-то, лишенное практического смысла, исключительно руководствуясь желанием его как следует развлечь и потешить.

В первый же день моего пребывания в Ессентуках произошло маленькое чудо. Я оставил вещи в гостинице – номер был еще не готов к заселению, нужно было подождать пару часов – и отправился к источнику попить водички и присмотреться к обстановке.

На подходе к источнику я услышал гитарные аккорды. В Ессентуках жила семья близких друзей моей мамы – Анатолия – глуховатого гитариста, его жены Ирины, и сын Иннокентий – тоже гитарист, глубоко верующий баптист, имеющий четверых детей. Четыре года назад через знакомых я получил весточку, что Толик скончался, что было не удивительно, поскольку в свой последний приезд в Россию, когда я вступал в наследство год назад умершей мамы, Анатолий был плох, у него началась гангрена пальца. С учетом его возраста – семьдесят пять лет, – шансов выжить у него было немного.

Я шел на звук и размышлял в довольно эллегистическом ключе: Толи уже несколько лет нет на этом свете, но звуки гитары на улицах города напоминают о его былом присутсвии. А что если это Кеша, его сын? Я скучал по Толику, по времени, когда он жил в соседнем доме и время от времени приходил к нам, чтобы сыграть со мной партию в шахматы.

Но нет, силуэт человека с гитарой не походил на молодого паренька, играл человек в солидном возрасте, и чем ближе я подходил, тем очевиднее становилось, что это давно упокоившийся в моем сознании Толик, о котором я с таким сожалением только что размышлял.

– Бог мой, Толя, это ты?! – воскликнул я изумлении.

– Да, я. А кто вы, я что-то не узнаю?

– Я Алик, Алевтины Павловны сын. Ты меня не узнал?

– Алик! Как ты здесь очутился? Ты же в Америке!

– Приехал в отпуск. Это мой первый день. Я так рад, что тебя увидел! Представляешь, мне сказали, что ты умер!

– Неужели? От кого ты мог это слышать? Я сильно болел, мне сделали сложную операцию, всего разрезали, заменили артерии, вставили трубки, и заново собрали. И вот, как видишь, я опять в строю, играю, зарабатываю себе на жизнь, еще сыну помогаю. Ты же не знаешь, Кеша развелся.

– Как развелся? У него же четверо детей!

– Вот так, все бросил, детей, бизнес и уехал в Геленджик. Сейчас там пытается бизнес наладить. Ничего не получается. Он же не торгаш по натуре. Я ему говорил: бросай ты это дело, возвращайся в специальность, зарабатывай тем, на что учился. Он ведь неплохой музыкант, закончил косерваторию, что он с этими шмотками связался? Взял кредиты, сейчас эти кредиты на нас повисли, приходиться работать, чтобы проценты платить, а он сбежал и в ус не дует. Жена, дети малые. Жена эта, правда, никчемная. Не работала ни дня, дома бардак, я его понимаю, ему тяжело было, крутился как мог, а она только на шее у него сидела, все заграницу мечтала уехать. Ты, вот, был там знаешь, как там тяжело. А им же молодым не объяснишь, они лучше нас все знают.

– Вот это новости! Не ожидал такого от Кеши. Все же четверо детей, он же на аллиментах раззориться.

– Да жена уже хочет его в тюрьму посадить, машину у него забрать, у него же нет ни шиша, одни долги. Она и квартиру нашу обчистила, все продала, что только можно было, котел нагревательный сняла, забрала детей и к родителям в Астрахань умотала.

– А в церковь-то он ходит, не знаешь?

– Ушел он из этой секты, слава Богу! Хоть с этим закончил, мало того, что долгов как шелков, так он еще и десятину столько лет платил. Везде деньги. Банки нас достали. Коллекторы звонят каждый день, пришлось телефоны поменять. Жена сейчас процедуру банкротства на Кешку оформляет, там тоже деньги на адвоката нужны, но куда деваться, иначе, говорят, посадят.

– Да не должны. Разве что если он от аллиментов будет уклоняться.

– От этой стервы все можно ожидать. Она грозилась, что в суд подаст за то, что он машину на мать записал. Дела, в общем… Сам-то как? Как тебе Америка, в Россию не тянет?

– Как не тянет, вот, не выдержал, приехал в отпуск, нужно отдохнуть, хочу оградку маме на могиле поставить. Раньше запрещали их на социальном кладбище устанавливать, теперь вроде можно, все ставят.

– Да, мама у тебя хороший человек была. Добрая очень, гостеприимная. Когда заболела, никому даже вида не показала. Для меня шок был, когда узнал, что она умерла. Жаль, на похоронах ее не удалось побывать.

– Как же не удалось, Толик, ты еще гроб помогал нести. Мужиков не хватало, пришлось тебя просить.

– Правда? Я что-то уже забывать начал. Ты меня извини – возраст. Что тебе сыграть? Я так рад, что тебя увидел!

– Я-то как рад, Толя! Для меня это лучшая новость, что ты жив.

– Ну, значит долго жить буду!

– Да куда теперь торопиться! У тебя сын, внуки, работа. Играй, что сам желаешь, я рядом постою послушаю.

– Закурить у тебя есть?

– Ты что ли еще и куришь?

– Я и выпить могу, у меня в подвале сорок литров вина стоит. Заходи вечерком, посидим, поговорим. Я Иринке скажу, она стол сообразит. Столько лет не виделись!

Я достал сигареты, мы закурили. Толя взял несколько аккордов и заиграл вальс Доги из фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Сухие пожелтевшие пальцы музыканта перебирали гриф, не всегда успевая за мелодией, но, в целом, Толик выглядел хорошо – в белой рубахе, аккуратно отглаженные брюки. Он чем-то напоминал мне уличного музыканта из еврейского местечка на ярмарке: печальные мудрые глаза, большие мочки ушей, доминириующий на лице крючковатый нос. Ярко светило утреннее солнце, мимо шли праздные люди, я курил и чувствовал себя счастливым – первый мой день в Ессентуках подарил чудо встречи с близким человеком, который выкарабкался с того света, чтобы не просто коптить небо над головой, но еще и дарить радость другим людям, зарабатывая ежедневным трудом средства для поддержания своих близких.

С этой нечаянной встречи с Толей я окунулся в сказочную атмосферу этого города, насыщенную возможностями для завязывания новых знакомств, флирта, общения, разговоров по душам. Я хотел стать частью всего, говорить с каждым встречным, любить всех женщин, приводить в дом сирых и убогих, слушать их запутанные истории жизни и воображать себя посланником небес, призванным решить их проблемы одним фактом своего физического присутствия. Я наслаждался Россией, русским языком, опьяняющим чувством свободы.

А знаете ли вы, что такое свобода? Возможно ли быть свободным на чужбине, в стране, где принципы свободы и право человека на счастливую жизни прописаны в Конституции? Я специально интересовался этим вопросом и, вот, что я понял: свобода – это возможность, в широком смысле этого слова. Возможность действовать, добиваться, наслаждаться, испытывать чувства, делиться ими и разделять чувства других людей, сохраняя, при этом, естественность и непринужденность, глубоко проникая в самую суть вещей, процессов, законов, умело обходя препятствия, используя намеки, интуицию, опыт в качестве подсказки к действию. Свобода – это умение легко ориентироваться в той, или иной, нестандартной ситуации, искусно выбирая стратегии и подходы к достижению поставленных целей. А теперь, представьте, что вы недостаточно хорошо говорите на языке жителей той страны, в которой вы живете. У вас смешной акцент, вы не въезжаете с первого раза в избитые шутки, не понимаете намеков, не радуйтесь тому, что вызывает в них счастливые реакции на автомате. Вы просто слабоумный калека, с трудом учащийся произносить слова после перенесенного инсульта, вы – овощ, растение, колорадский жук с крылышками. – Лети, жук, домой! – сказал я себе, – и становись принцем.

Свобода это возможность быть полноценным человеком, ставить цели и добиваться их. Чтобы было понятно, цель у меня была одна – бабы.

Как только я пересек границу, семья перестала для меня существовать. Я чувствовал, что все отношения уже давно превратились в пустую формальность. Я просто боялся возвращения и того, что за ним неминуемо последует – депрессия, одиночество, растущая изоляция. То, что ситуация тупиковая, я уже не сомневался. Плохо было то, что никакого рационального плана действий у меня не было, я руководствовался исключительно инстинктом и эмоциями.

Мы не годимся для Америки. Мы слишком для нее своенравны. Чтобы победить эту своенравность в себе, нужно стать другим человеком. Другим человеком я не стал. Я просто осознал свою чуждость этой стране и ее культуре. Первое время я пребывал в эйфории. Мне казалось, что еще немного, и страна с ее безграничными возможностями откроется для меня, и я в один миг стану сильным, свободным и независимым. Вместо этого, она загнала меня в резервацию для белых. Я испытал на себе все невидимые глазу механизмы угнетения и унижения, которые работают с безжалостностью жерновов, перемалывая дух и тело, нагружая их словно вьючное животное тяжелым физическим трудом, поглощая время, прививая уродливые формы отношений, лишенные интеллектуальной радости и привычной с детства непосредственности общения между людьми.

Все в этой стране говорило мне, что я чужой. Слишком сложный, слишком ранимый, слишком требовательный и неблагодарный. Я инвестировал в эту страну свой труд, время и деньги. Страна высосала меня и выплюнула как бесполезный инородный организм, раздражающий простых американских парней, живущих представлениями и предрассудками девятнадцатого века, с их наивной верой в грубую силу, семейные ценности, приземленного и глуповатого Бога.

Я с детства мечтал выучит английский. Теперь, когда я мог читать, писать и говорить на этом языке, я понял, что больше не хочу на нем общаться. Мне не о чем говорить с этими людьми. Я хотел побыть в тишине, я все больше и больше погружался в молчание и одиночество.

В качестве компенсации, в мою жизнь вошел алкоголь и, разрешенная в Орегоне, марихуана. В последний перед отъездом в Россию месяц я курил ее каждый божий день после работы. Траву можно было приобрести, предъявив водительские права, в которые никто даже не заглядывал. Десятидолларовой дозы хватало на неделю.

Первое время мне казалось, что это прекрасная замена несостоявшимся надеждам на нормальную адаптацию. Сидя на заднем дворе своего дома, который мы приобрели в кредит через два года после приезда, я часами наблюдал в небе порнографические шоу, которые устраивали в мою честь облака. Однажды я увидел огромную вагину, которая хотела меня поглотить и понял, что с меня довольно.

– Кончай свои шуточки – обратился я к Богу, – давай поговорим серьезно.

– Давай! – согласился Господь, и с тех пор наши беседы с ним стали привычным элементом досуга. Согласитесь, не каждый способен отказаться от такого общества.

Мои диалоги со Всевышним большей частью носили шутливый характер. Я любил немного подразнить старика. Я понял, как ему скучно с серьезными до уныния поклонниками. Господь любил мои шутки и прощал мне мою дерзость. Постепенно я понял, кто я для него – я был мальчиком на качелях в его саду.

К счастью, наркотик не успел стать моей привычкой, возвращаясь в Россию, я знал, что там он мне не понадобится. Я все еще верил в удачу и желал как можно дольше оставаться мальчиком на качелях в саду у Господа своего.