© Селютов О., 2023.

© «Геликон Плюс», макет, 2023.

«Ночь наступает под вкрадчивый хруст позвонков…»

 
Ночь наступает под вкрадчивый хруст позвонков,
Поздний прохожий, как мышь, забивается в угол,
Длинное тёмное время дешёвых звонков:
Трупы часами способны общаться друг с другом.
 
 
Солнечный день – лишь пустой архаический миф.
Сквозь перламутр проступают чернильные пятна.
Перехожу на доступный полярный тариф —
Он позволяет молчать совершенно бесплатно.
 

Сусанин

 
Иван Сусанин вёл поляков,
Висела жизнь на волоске —
Но позади остался Краков,
Не говоря уж о Москве.
 
 
Уж Польша Гитлером взята,
Уж пала польская столица,
И позади Ивана лица
Как с глазуновского холста:
 
 
Идут удмурты, вепсы, ненцы,
Татары топают, чеченцы,
Великороссы, меря, чудь,
И не волнуются ничуть.
 
 
Всё по проселочной дороге,
Всё дальше, дальше от метро.
Чернеет снег, как серебро,
Медведи возятся в берлоге.
 
 
Сквозь мрак и блеск, сквозь жар и стужу
Ведёт Сусанин свой народ,
И выпирает кость наружу
От перегрузок и частот.
 
 
Во мглу тараща страшный глаз,
Сквозь смерть, и нефть, и жидкий газ,
Который в ад течет по трубам,
Ведёт, ведёт Сусанин нас
И скалит розовые зубы.
 

Подземный Иерусалим

 
Посередине меж Белым и Чёрным морем,
На полпути из Когалыма в Крым,
Крысы сумели царство свое построить —
Столицу назвали Подземный Иерусалим.
 
 
Я там бывал проездом неоднократно:
Хорошие цены, сервис, умные лица.
Зимою тепло, летом довольно прохладно,
Темнота напрягает первые минут тридцать.
 
 
Потом привыкаешь, становишься на четвереньки,
Тебе улыбаются девочки в шубках серых,
Вскоре перестают саднить ладони, коленки,
Легко находишь дорогу в любых пещерах,
 
 
Роешься влажным носом в архейском грунте,
Длинные острые зубы точишь о камни —
Корни травы, нефтяной сладковатый студень,
Кости кротов, остатки мышечной ткани.
 
 
Время от времени с угольно-чёрного свода,
Скрипнув во тьме, деревянный спускается ящик.
Снаружи больше света и кислорода,
Но лишь под землёй всё становится настоящим.
 
 
Я там до отвала иным наедался хлебом.
Кто там побывал, никогда не вернётся прежним.
Над Градом подземным висит земляное небо —
Плотное, прочное, вселяющее надежду.
 

Веретено

 
Мы за беседой праздною скучаем,
Но пряжей слов живёт веретено.
Бывает, нить потеряна случайно —
И вот уже не вертится оно.
 
 
Всё замирает, гаснут мира краски,
И снова мы спешим заговорить,
И так всю жизнь – как будто из опаски
Порвать, испортить тоненькую нить.
 

Охота

 
Позвал я друга на охоту —
Приятно побродить с ружьём.
И рано утречком в субботу
Мы вышли к городу вдвоём.
 
 
В тени деревьев покурили,
Мешки и ружья сняли с плеч.
Не торопясь, определили,
Где будет правильней залечь.
 
 
Эх, предрассветное затишье,
Сырой травы спокойный сон.
Бей точно в цель, моё ружьишко!
Не подведи меня, патрон!
 
 
В засаде ждать пришлось недолго:
Глядим – шагает фраерок.
Негромко хлопнула двустволка,
Поднялся облачком дымок.
 
 
Из-за кустов вспорхнули птицы,
Метнулись в тающую тьму…
А фраер наземь повалился —
Полголовы снесло ему.
 
 
Часы, штиблеты поснимали,
Спустили фраера в овраг.
Пиджак и галстук брать не стали —
На что нам галстук и пиджак?
 
 
Присели, выпили по двести
И скрылись в утреннем лесу.
Дружок был счастлив – мол, невесте
Часы сегодня принесу.
 

Мёртвый Ленин

 
Мёртвый Ленин встаёт и выходит на площадь —
Он холодный, как лёд, но походка легка.
Свежий ветер весны деловито полощет
Отсыревшие полы его пиджака.
 
 
Он идёт, и опять отрастают ресницы,
И от новых зубов привкус крови во рту,
А вокруг тишина, только чёрные птицы
Поднимаются с крыш и летят в пустоту.
 
 
Мёртвый Ленин идёт, оскорбительно весел,
В каждой клетке шипит, испаряется яд,
Высыхает на солнце зелёная плесень,
Расправляются плечи и рёбра трещат,
 
 
Розовеет щека под столетней щетиной,
Всё внимательней глаз, всё уверенней шаг.
Будто в страхе, дрожат зеркала и витрины,
И с машин во дворах осыпается лак.
 
 
Выгибаются круто линялые брови,
Красный бант расцветает на впалой груди.
Он идёт, и ничто его не остановит,
И февраль за спиной, и октябрь впереди.
 

Пятна

 
Не утаю я этого, не скрою —
Люблю я руки мыть перед едой.
А как поем, ещё раз руки мою.
Нетрудно мне, пока я молодой.
 
 
И всякие другие части тела
Я в чистоте старательно держу,
И, вымывшись, во внешний мир гляжу
Из своего прохладного придела.
 
 
При этом мысль опасную ловлю,
Что мир вовне – чужой и беспредельный,
И по сравненью с ним мой вес удельный
Стремится к абсолютному нулю.
 
 
Меня не будет, не было и нет
Для всех его галактик и созвездий,
Но я хочу себе тепло и свет,
И чтоб никто не ссал в моём подъезде.
 
 
Я этот мир не в силах изменить,
Но сам я сыт, приличен и опрятен.
И заново шагаю руки мыть,
На них не замечая трупных пятен.
 

Надо петь!

 
Окружили меня злые люди толпой,
Как пришла роковая минута,
В руки дали гобой и сказали мне: пой!
Но душа не поёт почему-то.
 
 
Отчего не поёт мой больной соловей
В тесной клетке из рёбер и кожи?
Чтобы стать веселей, надо петь – значит, пей!
Пей и плюй в эти мерзкие рожи.
 
 
Визг и ненависть тлей для меня как елей.
Я живу по простому закону:
Гордый мой соловей не поёт для свиней,
Позовите-ка лучше ворону.
 
 
Не мешайте лететь моему соловью,
Стал ваш круг ему гадок и тесен.
Но тихонько спою одну песню свою
Для того, кому грустно без песен:
 
 
Надо петь – значит пей, никогда не грусти,
Мы как капельки света на Млечном пути,
Выпьем, чтобы ослабли оковы.
 
 
И тогда прозвучит херувимский хорал,
И с процентом вернёт всяк урод, что украл,
И Чапаев пешком перейдёт свой Урал —
Пей и будь совершенно здоровый!
 

Баклажан

 
Отчего под утро менее нуля,
Отчего так хмуры ровные поля,
Отчего миноры в звоне бубенцов,
Опустели норы и закат пунцов?
 
 
Знать, приходит время отложить труды,
Наравне со всеми пожинать плоды,
В общем, на неделе ты меня не тронь —
Тлеет еле-еле внутренний огонь.
 
 
Я поставлю в угол маленькую ель,
Холоднее вьюги у меня постель.
Жду под образами, не придут пока
Ангелы с глазами цвета коньяка.
 
 
Рано зажигают жёлтые огни,
Спящим не мешают камешки и пни.
В дальнюю дорогу спящий не спешит,
Дышит понемногу и во тьме лежит.
 
 
В это время года сонная пора,
Вот и я колодой лягу до утра.
Погляжу на стену, покормлю мокриц,
А потом надену тёплых рукавиц,
 
 
Проскользну украдкой, выйду в огород —
Бледную сетчатку солнце обожжёт.
Солнечное пламя разожгли не зря
Ангелы с крылами цвета янтаря.
 
 
Просыпайтесь, хватит рая ждать у врат.
Встань скорей с кровати, скиф и азиат!
Научи нас слову, иудей и грек!
Навари нам плову, молодой узбек!
 
 
Очень много разных ждёт нас перспектив.
Дай нам, небо, ясный, светлый нарратив.
Дай нам быть при деле, разъясни пути,
Укажи нам цели, стрелами пусти.
 
 
Станет по-другому всё кругом, когда
Отворятся с громом тайные врата,
И воссядут с нами, расстегнув кожан,
Ангелы с руками цвета «баклажан».
 

«Мне змея принесла на хвосте…»

 
Мне змея принесла на хвосте,
Что в июле завоют метели.
Я умею висеть в пустоте
И весьма преуспел в этом деле.
 
 
Я совсем не боюсь холодов —
Дед Мороз, приходи меня мучить —
Я к любому страданью готов,
Я любому терпенью научен,
 
 
Лишь бы ангел ходил по Руси,
Спотыкаясь у каждого дома,
Лишь бы чудился там, в небеси,
Чей-то лик, нестерпимо знакомый.
 

Берёзовый сок

 
Хотел я вкусить неземного огня,
Хотел пировать меж Рубцовым и Блоком,
Но Родина щедро поила меня
Берёзовым соком, берёзовым соком.
 
 
Хотел в небесах проломить полынью,
Мечтал, что по-своему всё перекрашу,
Но Родина кинула в миску мою
Овсяную кашу, овсяную кашу.
 
 
Навечно забытый создателем клон,
 

Конец ознакомительного фрагмента.