Минуту гости молчали, совершенно обессилев от напряжения. По лицам у всех присутствующих струился пот. Адриан кое-как стер его со лба и присоединился к буре аплодисментов и приветственных криков: большинство присутствующих кричали во все горло и неистово махали руками. Долго над рекой несся гром оваций, потом все постепенно стихло, и мистер Браун потребовал себе виски, добавил кусочек льда и газированную воду.

– Почему так легко захлопнулись челюсти крокодила? – спросил Гай.

– Потому, что он раскрыл их до физиологического предела и затем мышцы-раскрыватели выключились, а мышцы-закрыватели приготовились к действию, – ответил плантатор. – Один легкий толчок – и пасть захлопнулась!

– А что с ним будет потом?

– С кем? Охотник получит пять или десять баксов за представление…

– Нет. С крокодилом?

– Не знаю, – пожал плечами Браун. – Мадам Соваж пошьёт себе сумочку и сапоги. Впрочем, спросите лучше у Чарли…

– Он пьян!

– Да, ну? Мне так не кажется…

После «охоты» гости вернулись в зону, где их ждал обед. За столом было много разговоров, намёков, полунамёков. Гуль никак не мог врубиться, что от него все хотят. За ужином стало многое понятно: все разговоры так или иначе вертелись вокруг Зангаро, страной которая в силу своей бедности казалась этим хищникам беззащитной добычей. После успешных переговоров по реституции британской собственности, все присутствующие вдруг посчитали Адриана весьма влиятельной персоной и, что удивительно, Гарри Блейк их не разубеждал в этом. Соваж и её приятели захотели выступить под британским флагом и получить бонусы для своей торговой сети, шелловцы желали добыть концессию на континентальный шельф, Мажаи интересовался катом. Не был исключением Фредерик Браун, который консультировался с Гулем о переводе части своих активов из Луанды в Кларенс.

– Португальцы после смерти доктора Салазара уже не те, – пояснил он. – Через два, три, может пять или десять лет они уйдут из колоний. Мне надо заранее побеспокоится о своих капиталах.

– Вы совершенно правы, мистер Браун. О капиталах надо заботиться, – беззаботно ответил Адриан.

– Я это без Вас знаю, молодой человек, – нахмурился Фредерик. – Я о португальцах…

– Пока страна входит в Североатлантический альянс, Вам не о чем беспокоится, сэр, – с апломбом заявил дипломат. – Красные туда не придут. Скорее там будет кенийский или заирский вариант…

– Не знаю, не знаю, – процедил Браун. – Что-то мне в это не верится. Вы играете в покер?

– ?

– Мы с нефтяниками решили составить партию. Присоединитесь к нам после ужина?

– Увы, мой дорогой друг. Меня пригласили на туземные танцы…

– А! Это кривляние! Цивилизованному европейцу на них нечего делать. Хотя Вам, это в новинку, не правда ли?

– Я кое-что видел на Занзибаре…

– Э! Это не то. Здесь они более дикие и без наших комплексов. Так что идите, в первый раз Вам это понравиться…

После того, как ужин завершился гостей, отвели к вытоптанной босыми ногами площадке. При свете полной луны она блестела: позади нее расположились хор и оркестр, оснащённый примитивными инструментами. Вокруг теснились пальмы, среди них просматривались звёзды. Вокруг горели факелы. Каждому из гостей принесли по охапке мягкой зелени, расположив их прямо напротив оркестра.

– Теперь Вы увидите, господа, уголок настоящего старинной Гвиании, – важно произнесла мадам Маджаи. Танцоры, хористы и музыканты в полумраке казались нагими. Впрочем, так оно и было на самом деле. Гулю сначала показалось, что хозяйка и её сопровождающие тоже обнажены, но затем он увидел на них чёрные трико. Сначала было много шумного озорства, возни. Но затем начались танцы всерьез. Гулю они очень понравились: тихий рокот оркестр, приглушенная мелодия хора, мерцающий свет факелов, расставленных вокруг площадки…

– Ну как Вам наши танцы, Адриан? – спросил его Маджаи.

– Это был удивительный рисунок, Джим. Он похож на те, что оставили мои предки на стенах своих пещер: зарисовки с натуры, поражающие изумительной точностью и вместе с тем глубиной художественного преображения…

– Негритянские пляски нельзя смотреть людям, лишенным воображения. Если культурный человек видит на сцене театра не жизнь, а игру размалеванных артистов среди картонных и холщовых кулис, то и в наших танцах он увидит только кривлянье. Если очам зрителя дано увидеть мир именно так, то ему не стоит войти на эту поляну, лечь на душистые листья и широко открыть глаза. Поэтому ребята из «Шелла», оба Брауна и Блейк остались у себя в бунгало…

– Надо быть немного ребенком и видеть не то, что есть, а то, что можно угадать за условными знаками, – поддержал Маджаи подполковник Гомаду, весь одетый в чёрное. – Я, Вы вступаете в мир фантазии, когда узенькая ленточка красной материи, привязанной к бедрам и волочащаяся сзади по земле, – огненный хвост злого бога, а полоски белой глины на коже – скелет! Если очам зрителя дано увидеть мир именно так, то ему стоит войти на поляну, лечь на душистые листья и широко открыть глаза.

– Нам сегодня представят ещё две хореографические композиции, – бодро сообщила мадам Маджаи.

Минут через пять началось таинство, древнее и волнующее. На площадку вышли две женщины, лет сорока и пятнадцати. Если судить по их светло-шоколадной коже это были жительницы гилеев.

– Это магический танец жертвоприношения богине судьбы, – шёпотом пояснил Гомаду и глупо захихикал. – Мне он больше нравится.

Оркестр и хор совместно вели нервную, вздрагивающую мелодию, то умирающую, то рождающуюся вновь. Статная высокая женщина остановилась в центре площади и пристально смотрела на п девушку, которая Она описывала вокруг нее широкие круги – смешной танец резвящегося зайчика, не ведающего об опасности.

– Это жрица и посвящаемая, палач и жертва, – вновь шепнул на ухо Гулю Гомаду. Его дыхание было горячим, а запах – противным. Гуль поморщился и немного отодвинулся от отставного полковника. Девушка по-детски скакала и хлопала лапками, не понимая, что ей грозит опасность. Женщина-удав плавно извивалась на месте. Это был танец силы, власти без жалости и сомнения: её голова и правое плечо были вскинуты, стройное покачивающееся тело, готовое к молниеносному прыжку, из-под полуопущенных ресниц за жертвой следят безмерно холодные, жестокие и спокойные глаза, и только язычок быстро-быстро бегает между её длинными белыми зубами!

– Тр-р-рах! – вдруг взорвался оркестр.

– Ваахах! Уааа! – вторил ему хор. Это был стон страха и отвращения. Девушка вздрогнула и стала озираться: зайчик заметил удава. Медленно-медленно женщина поднимает руку и пальцем указывает девушке место у своих ног. Оркестр и хор начали надрывно плакать: с каждой секундой всё сильнее и громче. Девушка упиралась, она руками отталкивала прочь страшную угрозу, она отказываясь подойти ближе. Но неотвратимо, неумолимо, с беспредельной холодной жестокостью поднимается властная рука.

– Тр-р-р-р-ах! – низко и повелительно прозвучали оркестр.

– Ваахах! Уааа! – вторил ему хор: страшный палец опять указывает девушке роковое место. Зайчик, не отводя зачарованных глаз, подступает на шаг ближе и снова танцует, но уже по-другому, более близкому кругу. После полудюжины шагов мелодия изменилась. Это уже не испуг и отвращение, теперь это мольба: девушка то просит о пощаде и трепещет в приступе страха, то пытается вызвать жалость к себе слезами и заламыванием рук, то хочет купить отпущение предложением себя, своей молодой красоты: она берет в руки свои маленькие груди и тянет их к палачу с немым воплем «возьми!», но беспощадная рука поднимается опять, низкое и властное «нет!», и страшное движение пальца. Через несколько шагов мелодия снова меняется: теперь девушка издаёт крик отчаяния. Зайчик бьется всем телом: только оторваться от взгляда, только порвать роковую связь, порвать – и сбежать! Ведь лес рядом: там – свобода и жизнь! Но рука поднимается и вдруг хватает за волосы свою жертву!

– А-а-а, – слабо всхлипнул зайчик и следом за ним хор. Оркестр переходит на визг. Ещё движение – и девушка у ног жрицы: наступает тишина. Нет уже удава и зайчика, есть всевластная и жестокая жрица и девушка, которая должна принести жертву богине женственности. Закинув руки назад, женщина хватает нож, бросает девушку на спину, наклоняется и…

Гуль зажмурил глаза в ожидании чего-то страшного, но ничего не произошло. Толпа статистов, выбежавших из леса под звук тамтамов, на мгновение закрыла танцоров. Когда они расступились, танцовщиц уже не было, а на земле лежал измазанный кровью нож…

– Надеюсь её не убили? – наивно спросил Адриан.

– Нет, что Вы, мистер Гуль! Только лишили девственности, – хихикнул Гомаду. – Кстати, эта девушка выйдет замуж за моего племянника…

– Красивая, – цокнул языком Гуль. – А не жалко выставлять её на всеобщее обозрение в таком виде?

– Традиция, – покачал головой отставной полковник. – Чем очевиднее это происходит, тем больше почёта!

– Смысл этого танца: предопределение, – пояснила мадам Маджаи.

– Да, от судьбы не уйдёшь, – фыркнул Гомаду.

–Люди моего племени оказали Вам и мадам Соваж большую честь, полковник, – надменно произнесла мадам Маджаи и демонстративно повернулась к Гулю:

– А сейчас нам предстоит посмотреть танец Земли и Солнца.

Вдруг факелы вспыхнули очень ярко. Они горели так, что их пламя загораживало хор и оркестр от глаз зрителей: видна была только площадка для танцев. На сцену вновь медленно вышла знакомая девушка. Она была, как и прежде обнажена. Её волосы на этот раз были распущены и колыхались в такт её движениям. В руках она несла небольшой кузовок, из которого сыпала какие-то блестящие предметы на землю.

– Теперь она изображает Землю, нашу кормилицу: разве вы не видите зеленую ветку в ее зубах? – начала комментировать постановку мадам Соваж. – Земля плавно шествует по полям, щедро разбрасывая зерна, залог будущего урожая, залог жизни…

Оркестр и хор ускорили ритм, звуки росли, и вместе с ними росли посевы:

– Грациозно склоняясь, Земля растит и холит всходы, выдергивает сорняки и поливает растения, которые становятся все выше и выше, все радостнее и радостнее. Появились статисты: они были плотно обмотаны различными лианами. Сначала они ползли по земле, потом присели на корточки, вытянув вверх руки.

– Они изображают растения, – подсказала мадам Маджаи, но Гуль догадался и сам. Когда люди встали и раскрыли ладони, в них оказались цветы. Мадам продолжала комментировать на прекрасном английском языке:

– Рост окончен: теперь растения начинают цвести, и Земля обнимает их. –На площадке образовался счастливый хоровод, девушка изображала, что кормит статистов грудью. – Это чтобы ее дети полнели и наливались соками. Посмотрите, мистер Гуль, вот она вкладывает свой сосок в венчик цветка…

Гуль и без реплик ясно видел их обоих – мать-Землю и ее детей – растений. Торжествуя, они вместе изгибались от тяжести плодов торжествуют

– А теперь наступит жатва, – вдруг произнесла мадам Соваж. Гуль посмотрел на неё – её глаза горели странным блеском, казалось, она предвкушает какое-то новое действо. Через мгновение хор и оркестр задали танцовщице огненный ритм, он был подхвачен всеми присутствующими: хористами, музыкантами, гостями. Это было торжество вознагражденного труда, радость уверенного в себе и сытого человека, апофеоз победы Жизни над Смертью. Тут из леса осторожно вышла тёмная зловещая фигура: эбеново-чёрный юноша с огненным хвостом и с большим алым цветком в зубах.

– Это – Солнце, – воскликнула возбуждённая действом Аньела. – Для нашей земли это – смерть! Видите, Гуль, череп и кости на его теле?

Гуль внимательно пригляделся к танцу. Медленно, будто леопард вокруг антилопы, кружил Солнце вокруг торжествующей Земли и её спутников: всё ближе, ближе… Вдруг он бешено ворвался в круг танцоров и схватил девушку за волосы, вырвал зеленую ветвь. Круг танцующих распался: началась бешеная пляска – борьба Солнца и Земли. Не прошло и пяти минут, как статисты покинули площадку. В круге факелов остались только двое танцоров: грубый и сильный Солнце держал Землю за руку, а она вновь и вновь пыталась начать танец посева. Её усилия были напрасны: с каждой попыткой её силы угасали! Вдруг хор и оркестр замедлили ритм. Раздался дикий, протяжный вопль: Солнце поймало вторую руку Земли! Девушка забилась в жестоких объятиях Солнца и как-бы сгорала в них: с каждым ударом тамтама она становилась всё ниже, но еще вяло отбивалась от усилий Солнца пригнуть ее к своим ногам. Все более вяло, все более бессильно истомленная Земля облизывала губы от жажды и вытирала пот с лица. Вот последний глоток влаги и Земля валится к ногам Солнца, на измятую зеленую ветвь. Солнце торжествует победу! Оркестр гремит, рокочут тамтамы, им подвизгивают тамбурины. Хор издает горестный вопль: начинается сухое время года, время жажды и голода. Земля томится у ног своего победителя, огненный хвост его вьется в воздухе и высоко вверх подброшен алый цветок: это – исступленное торжество Смерти над Жизнью!

Тут Гуль увидел, что происходит нечто невообразимое: Солнце насилует Землю прямо на глазах у публики, хора и оркестра. Он в панике бросил взгляд на окружающих, но те будто не замечали его: все смотрели на действо. Как только акт кончился, на площадку будто упал незримый занавес и наступила тишина. Даже факелы, казалось, едва тлеют…

– Это был Ваш племянник? – спросил Гуль Гомаду.

– Нет, что Вы, я не знаю этого человека, а он не знает ни меня, ни её…И не будет знать…

– Вот как, – удивлённо покачал головой Гуль.

– Наши пляски – это великолепный и наивный детский театр, в котором участники и зрители – дети. Но дети не простые – дети Африки, – раздался громкий голос мадам Маджаи. – Людям из другого мира вход туда запрещен! Но для Вас, мистер Гуль, мы сделали исключение.

– Это было очень занимательно, мадам, – вежливо ответил Гуль. – Благодарю Вас…

Он так был взбудоражен танцами, что долго не мог заснуть. Утром прислуга бунгало смотрела на него очень странно…

В самом конце пикника произошло странное происшествие, которое скорее обеспокоило Гуля, чем укрепило его желание помогать всем этим людям. Назад в столицу вся развесёлая компания за исключением Брауна-младшего и пары Маджаи возвращалась на колёсном пароходике, носивший имя «Капитан Бойс». В годы своей молодости он, вероятно, возил ещё лорда Лугарда в бытность его генерал-губернатором. Судно было свежевыкрашено, его салон отделан драгоценными породами местного дерева, экипаж и стюарды вышколены, но его паровой двигатель был слаб. Поэтому «Капитан Бойс» едва тащился вверх по одному из русел Бамуанги. За бортом медленно струилась прозрачно-коричневая вода, создавая впечатление будто судно стоит среди громадной чайно-молочной лужи. Навстречу медленно плыли многочисленные островки плавучих цветов, гниющие ветви, стволы, корневища, что-то скользкое и мерзкое, вероятно, это были трупы животных. От воды исходил тёплый сладковатый смрад, удушливый и назойливый. Сквозь жиденькую пелену испарений виднелись низкие берега – черный мангровый лес, а за ним зубчатая стена пальм, кое-где прикрытая низко стелящимися беловатыми разводами тумана. Бессильно откинув голову и закрыв глаза, Адриан слушал равномерный плеск воды по плицам колёс и однообразный стук паровой машины. Из-под опущенных ресниц он видел, как пассажиры столпились на носу и обеспокоенно следили за медленным продвижением судна. Вдруг откуда-то задул ветер: стало легче дышать. Стоявшие на палубе люди оживились, послышался негромкий говор и смех.

Рядом проплыла пирога с туземцами, которые что-то кричали, размахивая руками. Капитан что-то рыкнул в допотопный рупор, но они не отставали.

– Чего они хотят? – поинтересовался Адриан у стоявшего поблизости Чарли.

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Наверное, что-нибудь продать или выменять…

– Ничего, скоро от них отделаемся. В миле отсюда мы пойдём по протоке в лагуну, – громче обычного произнёс стоявший рядом кадровик. – Там течения совсем слабое…

– Господа, хотите посмотреть ещё одно представление, – вдруг громко спросил Браун.

– Да, конечно, естественно… – раздался гул голосов.

Браун подошёл к буфету и взял бутылку местного бренди. Затем он подошёл к перилам, свесился вниз и что-то заорал людям в лодке. Издаваемые плантатором гортанные звуки и жестикуляция никак не вязались ни с его внешним видом.

– Что он им кричит? – спросил Адриан, обращаясь к Чарли.

– Предлагает выпить, – ответила за начальника мадам Соваж. Она подошла так тихо, а голос её прозвучал так неожиданно, что Гуль чуть вздрогнул. Она это заметила, улыбнулась и начала переводить:

– Эй, вы там! Глядите – вот бутылка! Кто хочет ее выпить? А? Это будет хороший ужин!

Гребцы в лодке подняли головы.

– Ну, кто хочет выпить?

Плантатор протянул руку с бутылкой. Лодка заходила ходуном: вскочили все её пассажиры.

– Сбавьте ход у своей калоши! – приказал Браун капитану, – и подгребите к ним. Капитан оглянулся на пассажиров, которые заинтригованно молчали. Потом, поймав одобрительный взгляд Чарли, он что-то скомандовал в машинное отделение. После десяти минут неуклюжих манёвров пароход и лодка сблизились на расстояние метра. Полдюжины черных рук потянулось за бутылкой, но Браун вдруг размахнулся и бросил бутылку подальше в воду. Она исчезла в коричневых водах Бамуанги, но потом вынырнула и медленно поплыла вниз по течению.

Гребцы в лодке вздрогнули от неожиданности, загудели. Пассажиры «Капитана Бойса» бросились к правому борту, пожирая глазами медленно плывущую бутылку. Вдруг один из гребцов встал на борт, перекрестился и бросился в воду. Сейчас же в коричневой мути неясно метнулось другое, длинное, мощное и удивительно проворное тело – крокодил.

– Представление началось! – громко прокомментировал Браун и довольно засмеялся

Негр быстро подплыл к бутылке и схватил ее за горлышко. Потом развернулся и поплыл назад. Крокодил сделал широкий круг и занял исходные позиции для атаки: с верхней палубы парохода его движения были ясно видны. Смельчак плыл равномерно, стараясь сохранять взятую скорость. То же сделало и животное: оно так же равномерно плыло наперерез, и уже можно было точно угадывать место, где он встретится со своей добычей. С палубы раздались крики:

– Крокодил! Смотри влево! Он плывет наперерез! – это закричали палубные матросы. Браун недовольно оглянулся и прикрикнул на них. Звуки стихли. Гуль вдруг решил, что пловец уже оценил ситуацию и готов к встрече. Капли пота выступили на его лбу. Неожиданно негр заметно ускорил движение. Это же сделало и рептилия. Место перекреста их путей осталось то же. С бьющимися от волнения сердцами пассажиры смотрели в эту странную точку. Аньела непроизвольно схватила Адриана за руку: вероятно это было даже для неё в новинку.

Пловец, еле двигая рукой с драгоценной бутылкой, вдруг бешено заработал ногами. Полоски пены потянулись за его плечами. Без всякого напряжения крокодил тоже прибавил скорость, и на поверхности речной воды четко обозначилась пенистая линия, как над боевой торпедой. Точка встречи оставалась неизменной. Десять ярдов! У Адриана перехватило дыхание. Пять! Три! Один!!! Он прикрыл в ужасе глаза, ожидая увидеть смерть, но этого не произошло. В двух футах от точки встречи пловец вдруг затормозил, делая отчаянные движения руками назад. Рептилия с широко раскрытой пастью, как боевая торпеда, запущенная со слепой силой, промчалась мимо, только боком и лапами задев человека. Мгновение спустя хищник сделал отчаянный поворот: брызги полетели вверх во все стороны, но было уже поздно! Лодка летела навстречу товарищу, гребцы что-то орали, пытаясь напугать чудовище: через несколько секунд десять крепких рук уже подхватили его вместе с драгоценной ношей. Рептилия пронеслась рядом с лодкой буквально через пару секунд: она закачалась, но устояла. Новый фонтан брызг, победные крики и бурные аплодисменты на палубе вызвали у Адриана взрыв истерического смеха.

– Что с Вами, мистер Гуль? Всё прошло просто чудесно! – подошёл к дипломату плантатор.

– Вам не кажется, что это несколько жестоко, мистер Браун? – взял себя в руки Адриан.

– Мда, – нахмурил лоб плантатор. – Вероятно. Но это – Африка! Здесь всё не так, как в Европе!

– Я к такому не привык!

– Так, привыкайте! – энергично поддержала плантатора мадам Соваж, только сейчас отпустившая руку дипломата. На её лице появилось выражение брезгливости, но мистер Гуль этого не заметил…