Ах, Россия Екатерины,

Далека ты от нас, далека…

Пару с лишним столетий отринув,

Можно прямо попасть в те века.

Что мы знаем о них, потомки,

Все привыкшие мерить по-книжному?

Граф Орлов да Светлейший Потемкин:

Не суди о них по любви к ближнему.

И встречаются сквозь опечатки

Пересуды со всех концов,

Что меняла быстрей, чем перчатки,

Катерина себе молодцов.

То и помнится, что не забыто.

А народ, чтобы двор не скучал,

Сдвинет брови, бывало, сердито,

Да махнет со всего плеча.

И, пока к дыбе был не подвешен

Да распят за грехи палачом,

Знатно, знатно успел всех потешить

Удалой Емельян Пугачев…

Времена – они все похожи:

Думы, подвиги, наговоры…

Нужно с турками было построже –

Находился тот час Суворов.

А Европа-то как кряхтела

И грозилась умерить пыл,

Когда русские шли оголтело,

Неприступный беря Измаил!

Всласть направилась императрица,

Не стесняясь подглядов нескромных.

Засиял Петербург столицей:

Город, волей одной сотворённый.

Но минули века устало:

Натяженье величья ослабло,

Потускнели дворцовые залы

И сменили хозяев бесславно.

Что осталось: в музеях картины,

Да бумаги в архивных котомках…

Ах, Россия Екатерины,

Долго-ль будешь блуждать в потемках?

Душу тешить в гуляньях кабацких

Да дворцовых переворотах?

Бить челом да зубами клацать,

Заточить их успев на кого-то?

Никогда не плелась ты сзади –

Испокон и во веки веков.

Я молю тебя, Бога ради:

Может, хватит рожать… чудаков?

Я увидел небо…

Я увидел небо:

Облака-заплаты,

Синей дымки негу,

Солнечную святость;

Звёзд дневное тленье,

Вычурность пространства…

Воздуха томленье

И непостоянство.

Вечная обитель

Страннику-изгою….

Я смотрел и видел

Небо над собою.

Любовь

A ты попробуй-ка, полюби людей:

Как Христос любил – мукой смертною.

И не размазывай по лицу соплей,

Меря всех одной своей меркою.

Полюби того, кто давно забыл

Как мальчишкой глядел в даль светлую;

И лишь для себя, не для похвальбы,

Все мечту слагал свою детскую…

Он теперь в излом, в никуда бредёт,

И слепое зло в душе пенится…

Он любил себя, он любил её:

Так любил, что даже не верится.

Не смотри, что он – весь в тряпье-рванье,

И дрожит рука, стакан трогая.

Он платил за всё – пока был в цене…

Не была она к другим строгою.

Что воротишь нос? Перегаром бьёт?

Не желаешь знать брата ближнего?

А ты люби себя, ты люби её –

Да мечтай, чтобы вышло по-книжному.

Чтоб страданья все – только в прок пошли,

От ветров – любовь разгоралася…

А не так, как он: пьёт со дна души,

Что от прежней жизни осталося.

Не брани его. Не суди его.

Не считай за тварь подзаборную.

Не жалей его. Полюби его.

А то жизнь – она

Баба вздорная;

Как взглянёт в упор, да ещё в прищур,

Да ещё с недоброй усмешкою,

Так поймешь, что вовсе

не чересчур

Головой в петлю лезть не мешкая.

Пусть его судьба не коснётся вдруг

Твоей правильной, да укатанной…

Зато голубь корм у него ест с рук,

Крошки ищет в коленях заплатанных.

И бездомный пёс, с пустотой в глазах

Оживает, когда он участливо

Говорит: «Жри-жри – вот те колбаса,

Да смотри не помри от счастья-то…»

И, прихлёбывая из горла вино,

Поделясь закуской с собакою,

Он меняет местами верха и дно.

И с земли любовь на небо капает…

Ностальгия

Тихой заводи легкая зыбь

Монотонно и нервно струится.

В ожидании скорой грозы

Бродят призраки. Мне не спится.

В чехарду незнакомых мест

Память нити вплела тугие,

Чтобы вышел тугой замес

Под названием «ностальгия».

Мне не спрятаться в толще лет,

Мысли плотной закрыв пеленою.

Время – избранных амулет –

Чуть устало играет со мною.

Ночь. Рассвет. Угасанье звезд.

Над водою туман невесомый…

Хоть бы поезд меня увез

От тоски по давно чужому!

А закрытая дверь так манит…

И куда ты, паскуда, щемишься?

У безвременья паразит,

Настоящего жалкий временщик.

А под ложечкой сосет

От несбывшихся надежд.

Прожил задом наперед

Жизнь кругами по воде.

Вот, частушки уже в ход пошли:

В плясовую, гори все печали!

Не в капусте меня нашли,

А в бадье с разносолами к чаю.

Тихой заводи, мать ее, зыбь:

Помочусь щас на рыбок беспечных!

А вообще – не хрен горькую пить,

Если хочешь поплакать о вечном…

Перроны

….И снова перрон.

… И давит усталость.

И стая ворон

кружит над вокзалом,

Меня провожая

с утра-спозаранку,

Когда не играет

«Прощанье Славянки».

Я не суеверен:

Они не нарочно.

И всё же растерян,

И всё же тревожно;

К чему эти крики

Летят в поднебесье?

Скорей бы на стыке

Уж спарились рельсы,

И поезд – союз

Равнодушных вагонов –

Увёз бы мою

Душу к новым перронам.

И в стуке колёс,

В неурядицах мелких

Родится вопрос:

«А кто двигает стрелки»?

Одинокий осколок души

Почему она так одинока?

Прав ли тот, кто всегда с нею рядом,

Говоря про её жестокость:

«Она может убить даже взглядом?

Нелюбовь неизбывная в сердце…

Кто виновен за долгие ночи

С почти явственным виденьем смерти

И набором тоскливых пророчеств?

И к чему суета деловая –

Погрязать в мелочах и спешить,

Если судорожно догорает

Одинокий осколок души?

Чьи грехи она так искупает?

Чье проклятье берет на себя?

Ей не надо в награду и рая,

Где и дальше страдать, не любя.

Куда лучше простое забвенье,

Чтоб, очнувшись от долгого сна,

Смутно лишь сохранять ощущенье,

Что когда-то сгорала одна.

И тогда, в своём новом обличьи,

Согревая от стужи птенцов,

Она всем будет петь по-птичьи,

Что рай там, где царит любовь.

Разбуди меня, если усну…

Разбуди меня, если усну.

Безрассудно транжирить мгновенья,

С рук усталых кормя тишину…

Это будет почти преступленьем.

Разбуди меня, если усну.

Не старайся стеречь мой покой:

В одиночестве, пусть и не долгом,

Растревоженных мыслей рой

Может вызвать в душе кривотолки.

Не старайся стеречь мой покой.

Поцелуй меня краешком губ,

Вызволяя из трепетной дремы.

Я не сразу очнуться смогу,

И увижу тебя незнакомой.

Поцелуй меня краешком губ.

И представится, как в первый раз,

Чуть заметная робость движений,

А в бездонье любимых глаз –

Моей детской души отраженье…

Все представится, как в первый раз.

Я ребенок, забывший про все:

Мне бы только согреться тобою.

Кто спасает – тот будет спасен

И своей, и чужою любовью…

Я ребенок, забывший про все.

В этой жизни, почти все истратив

При торговле весной на весну,

Я отчаянно брежу о счастье…

Разбуди меня, если усну.

Память

Часы отстукивают время,

Сердце – ритм, ресницы – взмахи…

Мы – как на плахе.

Вода уносится по каплям,

Жизнь – по мгновеньям.

Нет настроенья

Чертить узоры

Под чьим-то взором…

Сажая камни – пожнешь лишь камни.

Память моя, память…

Я умирал уже тысячу раз…

Я умирал уже тысячу раз:

В снах и изменах, в тоске перепоя.

Тысячу раз я испытывал страх,

Когда душа замирала от боли;

Тысячу раз я был прав и не прав,

Прося у Бога только покоя.

Мертвенный свет скороспелой луны,

Как у Булгакова – люди и тени…

Все мы взаймы берем у весны

Несколько строк и пару мгновений.

Все мы – заложники вечной войны,

Хоть расшиби себе лоб и колени.

Я воскрешал не один раз на дню:

От обещаний, от трели эфира…

А по ночам я любил ту луну,

Мертвенно-бледно служившую миру.

И если я проклят – то не прокляну

В горло вцепившийся кашель вампира.

Пусть я заложен тысячи раз,

И никому уже не интересен

В пьяном восторге чудной пересказ

Лучших моих ненаписанных песен…

…Щеки уже – отсырели до плесени,

Но все равно я – маг и кудесник,

Волхв и пророк – мне никто не указ!

Только бы вот отступила тоска…

… А уж своих Бог не предаст.

Я проснулся совсем ребёнком…

Я проснулся совсем ребёнком,

С удивленьем взирая на знаки,

Что оставили в воздухе тонком

Лучи первые солнца-бродяги.

И казалось почти откровеньем,

Что живу я на свете белом,

Где, помимо других творений,

Есть ещё моё бренное тело…

И хотелось лежать, и не думать:

Почему так легко на сердце?

И куда подевался сумрак

С отдалённым дыханием смерти?

Волшебство это ты совершила,

Не прося никакой награды;

Ты открыла мне путь к вершинам,

Что лежат за пределами взгляда.

Я плеча коснусь осторожно,

Невесомо поглажу волосы…

Мне уже совсем не тревожно,

Что судьба делит жизнь на полосы.

Полоса моей жизни светлая –

Как нежданная, так и желанная.

Привыкаю к тебе незаметно я,

И в лучах твоих греюсь жадно я…