Когда человек берётся за мемуары, он хочет поделиться великой радостью — общением с прекрасными людьми, какими-то каверзными случаями из жизни, рассказать, как всё было на самом деле… Да мало ли причин? Важно, чтобы эти воспоминания основательно врезались в память читающего, а то и вошли бы в народ (или в малую его часть — интеллигенцию).
Олег Хлебников — поэт, во время Перестройки и в 1990-е, когда хлынула ранее запрещённая литература, в качестве журналиста работал в «Огоньке» и «Новой газете», был дружен со многими деятелями культуры.
«Заметки на биополях» состоят из трёх частей — «Три отца и много дядек» (документальная повесть), «Улица Павленко» (староновогодняя поэма) и «Ушедшие поэты» (эссеистика). В этом и есть весь Хлебников — мемуарист, поэт и журналист, соответственно.
Уже интригует? Правильно: такая книга должна интриговать.
Но на деле единственное живое место — фестивали «Дни советской литературы в Абхазии» и «Пушкинские дни в декабристских местах».
Сибирское турне интересно за счёт подробно расписанных похождений в компании Булата Окуджавы. Здесь и вечные подколы младшего товарища, и исполнение песен хором под гитару (когда сам бард забывал слова), и посиделки в ангарской библиотеке в первый день принятия антиалкогольного закона (естественно, со спиртным — “в промышленных масштабах”), и сочинение пьесы «Приключения Бурятино» (жалко, не сохранились эти экспромты Окуджавы и Хлебникова!), и т.д.
Кавказская эпопея великолепна своим национальным колоритом. Съехались в Сухум почти все шестидесятники. «Между грузинами и абхазами чувствовалось только некоторое отчуждение», — пишет Хлебников. Между тем, и те, и другие делят меж собой писателей. Абхазы опекают Фазиля Искандера, а грузины — Окуджаву. Вокруг — классическое кавказское гостеприимство. Всё это длится несколько дней. Наконец, проспав очередную экскурсию, Хлебников выходит покурить на балкон, где застаёт Андрея Битова. Разговорившись, они спускаются прогуляться по городу. Пьют кофе по-турецки. Обнаруживают сбежавшего Искандера.
И уже в такой компании наблюдают восхитительную картину: «… вдруг, откуда ни возьмись, появился громокипящий Рейн. Он в этих Днях литературы не участвовал, а, как выяснилось, непосредственно сейчас высадился с катера из Батуми. “Я только что трахнул потрясающую буфетчицу!” — прокричал Рейн…»
Неважно, было это или нет, цензурно или не очень. Характер! История! Разве можно представить на этом месте кого-то ещё, кроме Евгения Борисовича?
Всё остальное в книге — меркнет, блекнет, тускнеет. Остаются подробно расписанный Окуджава и эффектно появляющийся Рейн. И всё.
А ведь Хлебников долгое время жил по соседству с Вознесенским, много общался с Евтушенко, жил в квартире Самойлова, не один Новый год встречал с Германом, захаживал в гости к Арсению Тарковскому, общался с Межировым и т.д., и т.п.
Куда же пропадают все эти истории?.. Забалтываются. А там и забываются.
Хлебников только обозначает линии пересечения судеб, пунктиром ведёт собственную историю (прекрасную!) и в паре штрихов рисует портреты. Что это, если не преступление перед памятью великих собеседников?
Сергей Чупринин пишет: «Я узнал много нового, прочитав эту книгу». Может, мы читали разные книги?
Что ж, наверное, это издание выигрывает за счёт поэзии и эссеистики?
«Улица Павленко» — художественная энциклопедия литературного Переделкино со всеми возможными микро-сюжетами. Как стихотворный текст это не вызывает никаких эмоций. Как размышление на заданную тему — чуть больше, чем ничего. Думается, если б Хлебников написал о посёлке в эссеистическом ключе, было бы намного интересней.
«Ушедшие поэты» — всё то же хождение вокруг да около. Не хватает фактуры и фактологии. Единственное исключение – статья об Анне Барковой, где расписываются все перипетии судьбы, разбирается проза и цитируются стихи. Юрий же Левитанский, Инна Лиснянская, Дмитрий Пригов, Денис Новиков и многие другие походят на дорожные конусы-препятствия, которые автолюбитель должен аккуратно объехать.
Вот и выходит: не полновесные мемуары, а заметки, да ещё на биополях. Может, так и было задумано? Если так, в следующий раз надо задумывать что-то более существенное.
