Цитаты из книги «Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана»

Говорилось, что Шостакович роется в мусорных баках нашей истории, обобщает нетипичные явления и очерняет нашу прекрасную жизнь. Потом Евтушенко заставили изменить стихи. Это был страшный удар, но вопрос поставили так: либо симфония больше не исполняется, либо он правит текст. В партитуре Шостакович текст не изменил, но на следующий раз Тринадцатая звучала с некоторыми другими куплетами в части “Бабий Яр”. У меня есть оригинал и исправленный текст. Было так:

Однажды Шостакович сказал мне: вопрос заключается в том, пойти ли на компромисс, как пошел Галилей, или на костер, как Джордано Бруно. Можно было какое-то время делать вид, что вопрос так не стоит или что ты выше этого. Но недолго.

Я попросил разрешения его скрипку подержать. Он подошел к футляру, взял скрипку, протянул: “Пожалуйста”. И я был совершенно поражен тем, что все струны на скрипке жильные. Даже без обмотки, натуральные жильные струны. Тогда уже никто так не играл, у всех были металлические. Живая струна – совсем другое звучание. Скажем, старинные итальянские скрипки, чем лучше качеством, тем больше реагируют на натяжение струн, особенно дужка так называемая, полураспорка между деками, – она не подвергается такому напряжению, если на подставке натянуты жильные, а не металлические струны. И когда Хейфец взял скрипку, натянул смычок и заиграл… Это было звучание не скрипки, не инструмента музыкального – было звучание вокальное, как будто великая певица стоит и поет. Я никогда до того не слышал игры Хейфеца. Потрясло меня – и потом на концерте всех наших музыкантов это поразило – вот что: мы ждали, что он будет изумлять виртуозностью. Ну как же – величайший скрипач. Но ничего этого не было. Хейфец, кроме двойного Брамса, играл концерт Конюса. Это, в общем, простое сочинение для отличников музыкальной школы. Он сыграл его так, что нам открылась красота этой музыки. Не виртуозность, а содержательность исполнения до глубины души взволновала нас.

Таким слухом обладал Шостакович. А ритмом – только Стравинский. Это человек, у которого кости и сосуды состояли из ритма. Когда он дирижировал свою музыку сам, то проходило как-то легко, он шагал по этим невероятным ритмам совершенно естественно. Но когда брался другой дирижер…

Менухин говорит: “Поедем к моим родителям, хочу тебя с ними познакомить. Они живут в маленьком городке”. Так это было по-дружески, по-человечески – а я вспомнил, как не мог позвать его к себе в Москве… У него была машина с шофером, приехали мы в городочек. Встреча была очень трогательная, говорили по-русски, они ведь из России – папа из Гомеля, а мама из Крыма, оба эмигрировали в

В половине девятого утра, когда я приехал в Шереметьево, меня ждал там Белоцерковский. Пожал руку как ни в чем не бывало, пожелал хороших гастролей. Потом вполголоса говорит: “Только зачем ты пошел к Фурцевой? Это непорядочно”. Они

Поэтому когда Сол Юрок, крупнейший американский импресарио, пригласил нас на гастроли в Америку, он стал по секрету подкармливать музыкантов. Об этом узнали в Министерстве культуры и сказали ему: ты лучше больше плати нам, мы сами их накормим. Юрок стал платить больше – но кормить музыкантов не перестал. Понимал, что к чему. Он ведь тоже был выходцем из Одессы.

Надь подошел к нам, мы познакомились, нам обоим он показался симпатичным человеком. И вот его повесили. Причем он просил, чтобы расстреляли как военного. Но его повесили. Хитростью, обманом выманили из посольства Югославии и повесили. Это, как и сами венгерские события, произвело на меня большое впечатление. Если еще оставались какие-то надежды на эволюцию советского строя – они были подорваны бесповоротно.

Корректный, приветливый. “Уважаемые джентльмены, мы хотели бы выпустить Симфонию Кончертанте с Баршаем и Менухиным и Дивертисмент Бартока”. Белоцерковский ему: “Сколько заплатишь?” Эндрю явно не ожидал такой скорости, запнулся, но ответил. Белоцерковский: “Сколько-сколько? Это ты так дешево ценишь Баршая?” Переводчик старался смягчать, как мог. “Нет, дорогой товарищ, и говорить с тобой больше не стану. Будь здоров”. Так он разговаривал с каждым, а приходили люди из крупнейших фирм – “Коламбия”, “Декка”, “Филлипс”. И самое интересное – добился, чего хотел. Получил в пять раз больше того, что предлагалось поначалу. Потом Питер Эндрю попросил одну знакомую пианистку мне передать, что если я еще раз приеду с этим чудовищем, то потеряю все ангажементы.

час музыки в школе может перевесить любую идеологию.