Миша Богуславский выступает, с которым мы когда-то списки будущего оркестра составляли. “Ну, я, – говорит, – не могу ничего плохого сказать в адрес Рудольфа Борисовича, он прекрасно нами руководил. До сих пор все было замечательно. Но в последнее время начались вещи, которые не всем нам нравились. Он стал играть с нами симфоническую музыку, а именно симфонии Бетховена. Да, записи получились удачные, и Дмитрий Дмитриевич даже сказал, что такого Бетховена мы не слышали со времен Клемперера. Не спорю, играли мы не без удовольствия, Бетховен есть Бетховен. Но все-таки я камерный музыкант и считаю, что Московский камерный должен сосредоточиться на камерной музыке”. Ребята поняли, какой это умный ход, и тоже стали меня укорять за увлечение симфонической музыкой. Но уловка не прошла. Один альтист, который сравнительно недавно был в оркестре, возмутился: “О чем вы говорите, товарищи? О какой камерной музыке вы говорите? При чем тут камерная музыка? Человек изменяет родине, покидает страну, а вы – камерная музыка, камерная музыка. С тех пор как Рудольф Борисович решил продаться американско-еврейским сионистам, я не могу спокойно спать”. Тут кто-то из ребят говорит: “Я тоже”. Потом второй: “И я вообще не сплю”. Понятно, что издеваются, но не прицепишься же: лица серьезные. Альтист этот: “Зачем вы едете туда, где убивают наших палестинских братьев?” Отговорил, сел. Продолжения не было – его никто не поддержал. И собрание увяло. Оно и с самого начала было несерьезным, игрушечным, особенно после того, как кто-то помянул недавнюю историю с Трубашником, и все стали в голос смеяться. Семен Трубашник, замечательный гобоист из оркестра филармонии, решил уехать. Он был членом партии. Созвали партсобрание, чтобы его хорошенько измордовать. Спросили Трубашника: “Ну и что же ты там будешь делать? Вот ты приедешь в Израиль – что ты будешь делать?” Этот умница ответил: “Я вступлю там в коммунистическую партию”. И все. Испортил удовольствие. Едет человек поддержать израильскую компартию…