Глава 8

И. о. начальника ИВС майору милиции Барсукову О. А. от задержанного по ст. 122 УПК Ямщикова Л. В.

Заявление

Прошу содержать меня в отдельной камере, так как в общей камере я не могу находиться в связи со сложившимися жизненными обстоятельствами.

В моей просьбе прошу не отказать.

Подпись.

Дата

Ямщиков «заезжал» на подвал в бытность майора уже раза два.

В этот раз, находясь под подпиской «за хорошее оперативное поведение», совершил новую кражу, и опера, устав отмазывать его от следователей, закрыли своего тайного помощника в подвал.

Он по зековским меркам являлся «шкворным», и сидеть в общей камере для него было тяжко. Приходилось изо дня в день таскать бачок с отходами (парашу), выполнять черновую работу. Да и по своему положению ему строго запрещалось подходить к общаку, т. е. к столу в камере. Ел он в углу на корточках, не имел права брать сам вещи и продукты, имел свою ложку и кружку с чашкой, которые после приема пищи стояли под шконарем (лежаком).

Беды Лёни начались лет десять назад, когда он с группой подвыпивших друзей изнасиловал за клубом малолетку.

Таких преступлений случается тысячи, но Ямщиков не учел коварность ранее судимого отца потерпевшей.

После объявления приговора Лёньку с его подельниками закрыли в камеру, которая находилась в подвальном помещении здания районного суда.

Конвой беспечно в ожидании транспорта скучал в коридоре: на окнах в судебной камере надежные решетки, да и окно было на уровне с землей, и в него могла пролезть только кошка. Но раз могла пролезть кошка, то туда как раз вошел шланг от ассенизаторской машины, на которой приехал отец потерпевшей.

– Братва! – крикнул он в решетку окошка.

– Говори! – раздалось из камеры.

– Грев надо?

– Давай! Тусуй!

– Держите сидоры на букву «П»!

С этими словами представитель самосуда быстро подсоединил гофрированный шланг «говновозки» к бочке и спустил содержимое ГАЗ-52 в камеру. В итоге трое осужденных оказались по пояс в дерьме.

– Дерьмом пахнет! – сонно проговорил один из конвоиров, охранявших осужденных.

– Тебя не было, не пахло! – ответил ему сослуживец.

Но поссориться они не успели, т. к. пришлось спасаться бегством от разливающейся по коридору подвала вонючей жидкости.

Отцу малолетки дали пятнадцать суток за мелкое хулиганство, а Ямщиков и его два подельника из «порядочных» арестантов превратились в изгоев общества – шкварных.

Хоть и трудно было привыкать к новому «положению», но ничего не попишешь. Бывшие друзья по тюрьмам и воле махом отвернулись от сотоварища по несчастью, и Ямщикову ничего не оставалось, как собрать пожитки и «выломиться» из «порядочной хаты».

Теперь его могло принять только общество беженцев, таких же опущенных, как и он.

Барсуков вызвал Ямщиков на беседу.

Когда «беженец» вошел, у кума защемило сердце.

Грязный, в пиджаке на голое тело, в затасканном трико и в резиновых сапогах на босу ногу, Лёня был похож на окруженца.

– Короче, – объявил ему кум, – пойдешь в пятую.

– А там кто сидит?

– Такие же, как и ты, но если узнаю, что стал борзеть, закину в общую!

– Начальник! Да я мухи не обижу, – начал было Ямщиков, но майор перебил его:

– И смотри там, что почем, сразу маякни, понял?

– Базар тебе нужен! Как отцу родному все по полочкам!

– Давай, двигай в хату, если что интересного вынюхаешь, напишешь заявление на больничку. Заявы-то я прохлапываю, – сказал напоследок майор и, вызвав постового, отправил своего «младшего сотрудника» зарабатывать на баул к этапу.

Через несколько дней Ямщиков рассекал по хате в новом джинсовом костюме, кроссовках и белых носках.

Он был блатным среди беженцев и, заняв свое положение, первым делом раздел сокамерников.

У Леонида также появился чай и сигареты, которые ему выделил майор Барсуков по случаю написания явки с повинной одним из его сокамерников.

С каждым днем баул Ямщикова все больше и больше становился похож на попу слона.

За три месяца пребывания «на подвале» Ямщиков «накусал» рожу, набил баул и помог Барсукову выявить несколько преступлений, совершенных сокамерниками.

Вообще-то положено в ИВС держать арестованных не более 10 суток. Но в связи с удаленностью ОВД от Тюмени, вечными проблемами со следствием, местами в спецвагонах люди «парились» по шесть и более месяцев.

Да и как отправить на этап такого помощника?

Вначале Ямщиков вкрадчиво расспрашивал сокамерников, кто что знает, но в конце срока пребывания он уже тряс за грудки новенького и хрипло кричал на всю камеру: «Колись, сука, а то нам кислород перекроют!!!»

Майор, смотря со стороны на действия своего внештатного помощника, говорил другим операм с иронией в голосе: «В России пресс-хат нет!»

Пришло время, и, убывая на этап, отъевшийся Ямщиков, еле таща свой баул, крикнул на прощание: «Анатолич, если что, не сердись!»

Барсуков с иронией взглянул на караульного пса Алого, который, вновь спрятавшись под автозак, грыз только что отобранную у вахтовиков курицу.

Улыбнулся. Помахал Ямщикову ручкой и, проводив столыпин, уехал в ИВС.

Глава 9

Через день ему позвонили из прокуратуры и велели зайти к заместителю прокурора.

Олег, идя в прокуратуру, перебрал в памяти все свои грехи, и не найдя ничего, отчего бы не мог отмазаться, он с легким сердцем вошел в кабинет заместителя прокурора города.

Надменно посмотрев на Барсукова, как смотрели немцы в Бухенвальде на узников, заместитель прокурора пригласил сесть и начал рассказывать страшную сказку о том, что за свою бытность пересадил множество ментов и от тюрьмы может спасти только чистосердечное признание.

«Поучи бабушку в бутылочку пописать!» – подумал про себя Барсуков и мило улыбнулся.

Улыбку опера прокурорский работник расценил как недоверие к своим словам, принявшись еще убедительней доказывать, что чистосердечное признание лучший вариант в сложившемся положении.

Барсуков, слушая белиберду, которую нес прокуренок, перебирал в памяти случаи из жизни, за которые могли бы его «пытать» прокурорские работники.

Вскоре у зам. прокурора кончился словарный запас, и тот предложил:

– Я даю вам, Барсуков, чистый лист бумаги, и вы мне подробно опишите свою преступную деятельность в ИВС!

– А ранее совершенные мной преступления тоже описывать? – спросил тихо Барсуков.

– Конечно! Конечно! – затараторил зам. – Пишите, если не хотите из моего кабинета сразу попасть в камеру!

– Если я все напишу, в камеру с телевизором посадите? – слезно проконючил Олег. – Не могу я без «Приходи сказка» засыпать, привычка детдомовская.

– Пишите, а потом посмотрим, – важно произнес истребитель продажных ментов, не заметив черного юмора.

Барсуков, присев за стол, грызя ногти и надсадно пыхтя, принялся сочинять чистосердечное признание.

– Пишите! Пишите! – похвалил его прокуренок и довольный удачей поскакал к прокурору похвастаться, что так легко расколол Барсукова.

Майор милиции, окончив писать, попросил конверт, пояснив вернувшемуся удивленному заму, что желает в запечатанном виде отдать явку с повинной лично самому прокурору города.

Кум ИВС заклеил конверт, отдал его зам. прокурора и попросился покурить на улице, клятвенно пообещав, что не скроется от суда и следствия.

Через минуту он уже сидел на лавочке подле здания прокуратуры и курил сигарету, раздумывая о том, какое по счету чистосердечное признание он сделал за годы службы.

Довольный зам принес конверт в кабинет прокурора и, вручив его своему боссу, присел в сторонке с довольным видом. Со стороны он был похож на ребенка, которому наконец-то разъяснили, чем отличаются девочки от мальчиков.

Прокурор достал листок и начал читать.

Прокурору города и района от заместителя начальника ИВС ОВД

майора милиции Барсукова О. А.

ЯВКА С ПОВИННОЙ

Я, заместитель начальника ИВС по оперативно-режимной работе майор милиции Барсуков О. А., добровольно и без принуждения хочу дать явку с повинной о своих преступлениях, совершенных мною в разное время на территории Российской Федерации и странах СНГ.

Хочу отметить, что на дачу явки с повинной меня подтолкнула человечность и бескорыстность Вашего заместителя. Прошу в дальнейшем представить этого умудренного опытом сотрудника в расшифровке преступников в погонах к правительственной награде.

Со ст. 51 Конституции Российской Федерации ознакомлен, но ради будущего нашей Родины с радостью даю против себя показания!

1. Первую кражу я совершил в четырехлетнем возрасте, когда, игнорируя доверие мамы, тайно похитил из буфета 200 (двести) грамм шоколадных конфет «Мишка на севере». С сожалением поясняю, что вещественные доказательства (кал и фантики) бесследно утеряны.

2. В десятилетнем возрасте я был задержан добровольной народной дружиной за то, что бросался в памятник Павлику Морозову еловыми шишками, этот факт при поступлении в милицию я сознательно скрыл.

3. Также я сообщаю, что конвойный пес Алый, состоящий на довольствии в ИВС, систематически совершает открытые хищения продуктов питания на перроне при отправке этапов. Последний раз он открыто похитил копченую курицу у башкирской вахты и съел ее под автозаком.

Его деяния формально попадают под действия ст. 161 УК РФ, но так как на момент совершения преступления субъект не достиг четырнадцатилетнего возраста, в возбуждении уголовного дела было отказано. Действия конвойного пса Алого были рассмотрены на комсомольском собрании ИВС, но выводов для себя Алый не сделал и продолжает позорить высокое звание милицейской собаки.

Написано собственноручно, без черновика. Я надеюсь, суд учтет мое чистосердечное признание и вынесет мне не сильно суровый приговор.

Р. S. Зам. прокурора обещал мне камеру с южной стороны и с телевизором. Прошу сдержать свое честное прокурорское слово.

Майор милиции Барсуков

Заместитель прокурора жадно ловил взгляд своего начальника.

– Ну-ка, зови сюда этого писаку! – раздраженно рявкнул прокурор.

Зам пошел искать Барсукова, которого нашел сидящим с секретаршами в канцелярии и мирно – может быть, последний раз в жизни – пьющим кофе в здании прокуратуры.

– Товарищ майор! Вы что, сильно умный? Думаете, мы не знаем вашей преступной связи с арестованными? Или вы считаете нас за полных идиотов? – закричал прокурор, когда Барсуков появился в его кабинете. – Вы не понимаете всю тяжесть улик! Мы можем просто, не разговаривая с тобой, закрыть в камеру, но не хотим этого, – продолжал прокурор, незаметно для себя перейдя на ты.

– Закрывайте! В тюрьме тоже люди сидят! Хоть в шахматы играть научусь, давно мечтаю, а время нет, – усмехнулся кум ИВС.

– Да! Да! Закроем! – зазвенел, как у Левитана, голос прокурора.

– Закроете, то закроете, ваше право. А не бздите, что я вытащу себе кишки и размотаю по всей камере? А на стенах кровью напишу ваши фамилии! – проговорил майор таким грозным голосом, что заместителю прокурора стало не по себе. – Объясните, что вы от меня хотите-то?

– Вам что, мой зам неясно объяснил? – переходя на вы, проговорил прокурор.

– Он мне не объяснял, а предложил написать явку с повинной, и я, как добропорядочный гражданин, написал все, что посчитал нужным! – скромно, глядя в пол, проговорил Барсуков.

Прокурор посмотрел на зама как на идиота.

Зам покраснел как красна девица, которой на первое свидание вместо мороженого жених принес пачку презервативов.

– Читайте! Тут, Барсуков, много чего написано! – с этими словами прокурор протянул майору лист бумаги.

Писал Ямщиков. Писал, как кричал.

Не просто кричал, а орал о произволе руководства ИВС.

Сообщал о Барсукове, который неоднократно приносил ему водку за деньги, о старшине, который шарится в каптерке по сумкам. И, наконец, о том, что у него пропала норковая шапка и куртка «Пума».

И он, Ямщиков, уверен в том, что Барсуков присвоил его вещи и тем самым совершил должностное преступление.

Прочитав всю белиберду, написанную Леней, кум положил листок на край стола и молча стал ждать, что скажет прокурор.

Прокурор снял очки и посмотрел на Барсукова близорукими уставшими глазами.

– Ты понимаешь, что тебе грозит, если на самом деле это окажется правдой? – спросил прокурор майора, переходя на ты.

– А если это неправда, что грозит Ямщикову? – наивно поинтересовался Олег.

– Ямщиков находится под арестом и этим уже наказан, – начал было прокурор.

– Завтра он на вас напишет, что вы с одной тарелки с ним ели! А он-с, между прочим-с, полусидор, – перебил его Барсуков, которого начинала раздражать эта процедура.

– Я обязан проверять каждый сигнал о беззаконии в городе, – произнес Папа Города.

– Согласно протоколу обыска Ямщиков заехал на подвал в резиновых сапогах на босу ногу. Откуда у этого пинча появилась норковая шапка и куртка, я не знаю, – устало проговорил майор и отвернулся к окну.