Применительно к авторам в духе Мирбо часто можно услышать "пощечина общественному вкусу". Штамп говорящий сам за себя относительно внешнего и совершенно ничего не объясняющий относительно того, что стоит за этим эпатажем.
Когда-то я наткнулась на забавный отзыв-строку о "Дневнике горничной" - мол, мало эротики. Забавный - потому что роман ну совершенно не о том и эротическим может быть назван весьма условно, только если сдержанными буржуа начала XX века. Впрочем, судя по роману, у буржуа как раз всё в порядке с личной жизнью и проявляемой в ней фантазией - от вульгарного увлечения горничной до более экзотического пристрастия к женским ботиночкам. Обо всей этой изнанке Селестина, уже не очень юная и весьма опытная во всех отношениях горничная, пишет в своём дневнике, ибо жизнь занесла её в скучную провинцию, где пока что кроме злыдни-хозяйки и смешного в своей страсти хозяина живописать нечего. Селестина по-парижски легкомысленна и кокетлива, неглупа и добра по отношению к мужчинам, что, несомненно, упрощает её жизнь, потому что там где нет удовольствия, есть какое-то материнское желание утешить. Что, однако же, всё портит, так это своенравность и несдержанность, благодаря которым девушка снова и снова меняет места, а с ними и мужчин. В общем, персонаж весьма любопытный и непредсказуемый, за которым одно удовольствие наблюдать.
Тем не менее, два момента порой вызывали раздражение или, по меньшей мере, недоумение. Во-первых, время от времени Селестина начинает выдавать мысли, явно принадлежащие её создателю, и такая прозорливость, такое умение подняться над собственными жизненными обстоятельствами и охватить взглядом всё своё сословие, проанализировать и поставить диагноз - всё это кажется слишком невозможным в малообразованной девушке. Второе же - это обилие грязного белья, от перебирания которого начинаешь к середине романа просто задыхаться. Вот абсолютно то же самое у де Сада - первый эпизод ударяет, второй ещё шокирует, третий вызывает скуку и раздражение, четвёртый - недоверие и смех. При этом каждый эпизод сам по себе мог бы стать сюжетом романа (это я уже про Мирбо, не про де Сада). А чего стоят отдельные сценки, вроде обнаруженного у приличной дамы при таможенном досмотре фалоиммитатора: "Так бы и сказали, что вы вдова!" или счастливого, поющего в саду капитана в день похорон любовницы, которая ему осточертела. Но эти эпизоды - фривольные, трагикомичные, злые - ещё нужно найти в общей массе сваленных в одну кучу нижних юбок. Впрочем, почти детективная линия, которую перемежают эти воспоминания, всё-таки интригует и удерживает внимание, а неоднозначная концовка и отсутствие ответа на важный вопрос оставляют ощущение полного удовлетворения. Всё как в жизни - сомневаешься, взвешиваешь "за" и "против", ищешь доказательства, порой подтасовывая факты, убеждаешь себя, принимаешь решение, а потом так и живёшь, не зная, правильно ли ты поступил. И применимо ли вообще к человеческим поступкам определение "правильно"...
Не сказать, что роман шедеврален, но две экранизации после книги я всё же посмотрела. Свеженькая, 2015-го года в общем мила, близка к тексту и к атмосфере, но слишком глянцева, да и в отношении главной линии карты на стол выложены сразу же - буквально с первых минут очевидно, кто заинтриговал малышку Селестину. Версия Луиса Бунюэля 1964-го года, более утонченная, чёрно-белая, идеально вписавшаяся в мои представления, пусть даже действие перенесено на тридцать лет вперёд, неожиданно сходит с колёс романа и уводит совершенно не в ту степь. Хотя и этот конец по-своему хорош.
"Сад пыток" грешит всё теми же недостатками. При всей социальной нагрузке (казнокрадство, грязь политики, ксенофобия, условность морали высшего света и полусвета, условность морали вообще всей европейской цивилизации) здесь слишком много эпизодов, призванных шокировать, фраппировать (о!) читателя. Это касается, прежде всего, второй части, в которой эксцентричная англичанка и её друг-любовник посещают тот самый сад пыток и наблюдают за всевозможными истязаниями и казнями среди буйствующей красоты природы (и, да, в описания пионов невозможно не влюбиться). Здесь всё чересчур, а параллель любовь-смерть, красота-гниение уж слишком нарочита, оторвана от жизни, призвана именно что - шокировать. И если в "Дневнике горничной" за редкими сценами разврата стоит мощнейшая идея социальной справедливости (а точнее несправедливости), то здесь нет ничего. Или я не разглядела, не знаю. По крайней мере вторая часть осталась для меня как раз такой яркой и безумной, но бессмысленной в общем-то картинкой. Первая же часть "Сада...", прозаичная и такая обычная, напротив, зацепила "социальщиной" и особенно околоколониальными рассуждениями. Не перестаю удивляться тому, что мы ахаем и охаем на тему национал-социализма и в упор не видим, как просто и логично он вырос из расовых теорий и колониальных захватов, из самого менталитета белого человека XIX века. Впрочем, об этом прекрасно написал Свен Линдквист, а я, разошедшаяся не на шутку, умолкаю.