Отзывы на книгу «Ветер ярости»

здесь языки кошек и птиц
перемежаются с языками
мигрантов плачем детей
скрипом дворницкого велосипеда

Оксана Васякина возможно лучшее, что произошло с русской литературой новейшего времени. Прошлогодняя "Рана", открывшая ее имя широкой публике, была вся как рыдание, удар наотмашь и открытый перелом. Тогда ее появление еще воспринималось скептически - сколько их, молодых да ранних, с их предельной откровенностью...

Год спустя впечатление от "Раны" отстоялось Васякина оказалась must read, а медитативная "Степь" предъявила читателю автора, который умеет в сдержанную скорбь с бурлящей в глубине вулкана лавой. Образным и метафоричным языком большой литературы, который одновременно живой язык улиц и окраин, каким говорит большинство общающихся на нем. С куда большей общесоциальной составляющей, чем ожидаешь от фем-литературы и много большей, чем можно встретить в современной русской прозе.

"Ветер ярости" сборник стихов, перемежаемых фрагментами интервью. Стихи в формате современной англоязычной поэзии: без рифмы, без метро-ритмической основы, прежде я считала такие остро противопоказанными русскому. До Оксаны

Как это часто бывает с хорошей литературой, со временем она становится только актуальнее. Так и «Ветер Ярости», вышедший еще до «Раны», пять лет назад, читается так, будто бы был рассказан вчера. Ведь боль этих страниц — она практически универсальна, она знакома.

Мне понравился формат этой книги: семь частей, семь «тем», каждая начинается с разговора-интервью. Очень личного, Оксана открыто обсуждает и смерть отца, и тяжелую болезнь матери, и свои отношения, и ярость, вызванную осознанием масштаба и боли системного насилия над женщинами.

Читая стихи Васякиной, острые, неровные, цепляющие, призывающие обсуждать все, от выбора сладостей по скидке до панической атаки в вагоне метро, я ярко осознала, что прийти к поэзии Оксаны после ее прозы было для меня правильным решением. Для меня поэзия — это более сложная, более личная субстанция, к которой я подхожу с опаской. Но когда автор для меня уже знаком и любим, я падаю в стихи без страха — я знаю, чего ждать.

Из названия сборника может сложиться мысль, что главная эмоция тут — ярость. И ярость действительно есть, пронзительная, громкая — и очень мне знакомая. Насилие над женщинами встроено в нашу жизнь, и эти тексты — поддерживающая рука для тех, кто пережил насилие, для тех, кто с ним борется. Но еще эти тексты полны нежности, этого странного коктейля из грусти и щемящей любви.

Сборник был написан до смерти мамы Оксаны, но в стихах о ней уже просачивается боль потери. Оксана уже видит черту, слышит дыхание тления и собирает это в своих стихах. Она узнала, от чего умер отец, уже после смерти, но мама угасает от рака прямо тут, в несправедливой, жестокой реальности. Что ж, эту часть я восприняла близко к сердцу, потому что помню и парализующую боль болезни близкого, и отчаянную, глубокую пустоту на месте всех внутренностей, когда осознаешь свою собственную болезнь.

Страниц здесь совсем немного, меньше двухсот, но я будто бы прочувствовала каждую. Меня зацепило, до слез, до рваных как облака и как стихи Васякиной ночных мыслей.

Я не знаю, как закончить, поэтому лучше закончу цитатой:

поэзия должна мигрировать в язык на котором
можно говорить о насилии и не впадать
в завороженное упоение
говорить о насилии и не замалчивать его

поэзия должна мигрировать в язык
который остановит насилие

Тут я обманулась в своих ожиданиях. Мне обещали "экзистенциальные триллеры, которые начинаются как прогулка по спальным районам, а заканчиваются вылизыванием ран", а получила чувство вины за то, что предпочитаю жить и не требовать от каждого встречного принятия себя, моего образа жизни, моих взглядов. Обычно новые феминитивы меня не корябают, но тут как то очень яростно они дергали мой слух. Использование феминитивов в тексте оказалось для меня неожиданным вызовом. Обычно я спокойно отношусь к новым формам языка, но в данном случае они казались чрезмерно агрессивными и резкими. Это создавало дополнительное напряжение и отвлекало от содержания самих стихов.
После таких сборников поэзии я еще дальше отодвигаю от себя это направление литературы, т.к. совершенно не чувствую ни ритма, ни сопереживания. Книга разделена на части, на темы. В каждой части небольшое вступление в прозе об определенном периоде в жизни автора (или в атмосфере книги "авторки"), о ее взаимоотношения с родными и близкими, обоснование выбранной темы ее сборников, иной раз построенные в виде интервью или диалогов. Все три голоса показались мне совершенно безэмоциональными. Они не передают никакой страсти, боли или радости, что делает чтение монотонным и скучным. Стихи, следующие за этими вступлениями, также сливаются в единый поток, лишённый индивидуальности и выразительности. Сборника стихов я не получила. Возможно, книга найдёт своего читателя среди тех, кто ищет новый взгляд на поэзию и готов принять нестандартные формы выражения, но для меня она осталась лишь очередным примером неудачного эксперимента.

Текущие дискуссии (в которые никаким боком не хочу ввязываться) напомнили, как я долго не любила Васякину как раз за "плакатность" - у меня вообще тогда было "все сложно" с "исповедальной" и любой другой лирической поэзией, которая не похожа на лэнгвидж скул или обэриутов или ещё что-нибудь в таком роде - а потом вдруг как вчиталась и прониклась; просто самые её точные и прекрасные места - не на виду, их часто заглушает гражданская лирика или крик ярости, но на самом деле Оксане лучше всего даётся как раз про маленькие, незаметные, уязвимые чувства (из которых, впрочем, может вырасти большое единство, communitas); про сострадание и про слабость. Вот, например, одно из самых тонких и пронзительных высказываний про отношения власти, которые мне известны; и нет, это не "Ветер ярости", а вот этот кусочек из поэмы "Эти люди не знали моего отца":

мужчина положил книжечку и ушёл
а потом вернулся
с ухоженной девушкой
он снова взял книгу Лиды
и передал девушке
я смотрела на неё
и она в белой белой белой
блузке
с прозрачной татуировкой
на красивой красивой красивой коже
прыснула смехом
она читала и смеялась и перелистывала страницы
и смеялась

красивая красивая красивая женщина
в самом центре столицы
в модном современном театре
прыскала смехом над маленькой страшной книжечкой в руках

и мужчина спрашивал у неё
хочет ли она такую поэзию себе
и она отвечала нет
и смеялась

она закрыла книжку
торопливо положила её а потом нечаянно встретилась со мной взглядом
я ждала её взгляда все это время

она смеялась мне в лицо и говорила спасибо

так вышло
когда она начала говорить спасибо
я начала говорить ей, вы знаете это моя любимая поэтесса
она меня не услышала
потому что говорила насмешливое спасибо

был второй звонок
пришла продавщица программок чтобы купить себе журнал
я отдавала сдачу
и уронила монетку 50 копеек
она сказала ничего
но я начала искать монетку на полу
она смутилась
потому что я искала эту монетку
для неё для продавщицы программок
молодой девушки

но у меня было чувство
что я до сих пор смотрю на ту женщину
и она говорит спасибо
а ещё что ей не нужна такая поэзия
она все смеётся смеётся смеётся
ей не нужна такая поэзия
как монетка
ценностью в 50 копеек
продавщице театральных программок

Но при этом важно, что в этой же поэме умирает отец. Это вроде бы социальная лирика - несправедливо, что он умирает от СПИДа, никому не рассказывая о диагнозе, несправедливо, что он возил по раскалённой трассе кур и арбузы, пока посетители Электротеатра хихикали над книжкой Лиды Юсуповой - но ещё несправедливо, что он вообще умирает. Иногда кажется, что Васякина пишет не столько о власти, сколько о том, что Симона Вейль называет силой (force), способной сокрушить человека - социальное (в широком смысле, включая гендер) неравенство и связанное с ним насилие только наиболее очевидное ее проявление (я при этом совершенно не хочу ее деполитизировать); и в том, как и ее (лирические) герои_ни стоят беззащитные перед яростным (прекрасным или ужасным) миром, часто слышно что-то от Платонова, особенно в невозможной, неподъёмной (и не вошедшей в книгу) "Оде смерти", мостик к которой перекидывается от "Моего отца" через "Проспект мира":

мы разглядываем фотографии моей матери на Одноклассниках
и она там в специальной программе приделала свою голову
к телу стройной изысканной женщины у роскошного автомобиля
и к телу огненной женщины-бабочки
и я сквозь эти коллажи как будто лучше всего понимаю время
чем когда смотрю на деревья в саду
и разрушенную больницу сквозь черную решетку забора
мама скоро умрет и я это точно знаю
как знаю свою пухлую родинку на ноге
как знаю дорогу до ресторана Макдональдс
или как знаю сколько стоит книга и хлеб
и я знаю точно что мама скоро умрет

она погибает и погружается в травы
в безликую рыхлую землю
и я слышу это движенье как движенье корней
как падение нежных немыслимых лепестков
и безответно прощаюсь прощаюсь прощаюсь
и бьюсь в безвольной скупой немыслимой боли
от безответной любви
и мать погружается в землю

Дикая немыслимая нежность, да.

не очень понимаю, как такое оценивать. по живому, по животному.