Часть 1. «Когда они уйдут, я останусь одна»

Глава 1

– О нет, – простонала я. Увлекательнейший сон со мной в роли мисс Марпл был жестоко прерван.

Глухотой он вроде никогда не страдал, да и спал обычно не так уж крепко, так что я не видела разумных причин ставить на звонок будильника именно этот адский трек. Лично я прекрасно просыпалась под Evanescence.

– Который час? – спросила я печально, перевернувшись на спину, когда рев прекратился.

Обрывки сна тут же улетучились из памяти – говорят же, если хочешь запомнить, что тебе снилось, не меняй сразу положение тела.

Я уже знала, что он ответит.

– Семь утра, – отозвался Стас.

Скрипнуло сразу несколько пружин – он встал с дивана.

– Ад, – констатировала я и только теперь открыла глаза.

– Да, представь, есть на свете люди, которые встают до десяти, – уже почти одетый (как парни так быстро собираются?), сообщил он язвительно.

На это я предпочла не отвечать. Неохота было препираться по поводу различий наших жизненных условий и установок.

– Завтракать будешь?

«Нет, нет, скажи "нет". Не хочу готовить…»

– М-м… наверное, нет. Надо бежать. Перекушу чем-нибудь на работе.

– Отлично, – не удержалась я.

– А дверь за мной кто закроет?

– А, ты уже прямо уходишь? Сейчас…

С тяжелым вздохом я поднялась с постели.

– Вечером приеду, – сообщил Стас, приглаживая волосы.

– Слушай, я вечером родителей жду… и, возможно, они засидятся допоздна, – пробормотала я, набрасывая халат.

– Ладно. Я позвоню, – пообещал он.

– Но родители придут, поэтому…

– Понял я, переночую дома. До скорого.

– С ней сегодня связываться не будешь? – спросила я, когда он был уже в дверях.

Стас посмотрел на меня так, будто я задала вопрос вроде «а что, Наполеон уже умер?», и отрезал:

– Там все кончено.

В общем, ничего нового. Он говорил это в среднем пару раз в месяц – первые раз этак восемь я верила, но всему же есть предел.

Мне было все равно. Вначале, правда, иногда бывало жаль беднягу Стаса – человек совершеннейший однолюб, а его роковая любовь – первоклассная стерва, заботящаяся только о том, чтобы окружающие ни на минуту не смели забыть о ее персоне.

Она добивалась этого любыми способами: устраивала скандалы, совершала дерзкие и дурацкие поступки. Однажды позвонила Стасу (и, как потом выяснилось, паре десятков подруг) и сообщила, что жизнь ей надоела, она намеревается распрощаться с ней и прямо сейчас стоит на подоконнике… или как-то так. Результат предсказуем: взволнованная толпа возле ее дома (удивительно, что никто полицию и «скорую» не вызвал), Стас врывается в квартиру – благо у него есть ключ – и «спасает» несчастную. Я уверена на все сто, что ничего делать с собой она не собиралась, но считал, что его приход сыграл тогда решающую роль.

Стас любил Аллу с семнадцати, то есть уже семь лет. Назвать то, что было между ними, постоянными отношениями у меня язык бы не повернулся… вернее, постоянными – может быть, но не стабильными. Расставались они раз пятьсот (не думаю, что эта цифра сильно преувеличена) – каждый раз, разумеется, навсегда… и – максимум на месяц. Да, точно, месяц – самый долгий срок, это было в прошлом году, Стас тогда в основном жил у меня и здорово мне надоел не только своим присутствием, но и бесконечными рассказами о том, как он ненавидит Аллу и какое счастье, что они все-таки разошлись. Если не ошибаюсь, как раз историей с «самоубийством» та разлука и закончилась.

Я понятия не имела, почему Алла не отпускала Стаса – любить она точно была не способна, влюбленность, подозреваю, если и была, то давно прошла. Возможно, ей не хотелось терять верного пса, готового последовать за ней на край света – это не только льстило ей, но и выгодно дополняло ее королевский имидж. Да и кому бы такое не понравилось – на свете есть человек, который, как бы ты ни вытирала об него ноги, прибежит по первому зову и сделает для тебя что захочешь. Это и попросту выгодно.

Единственной слабостью, которую он себе позволял, была я. Алла обо мне догадывалась и однажды даже нашла мое сообщение в его телефоне (совершенно не нежное – кажется, там было только «ладно, приезжай»). Позвонив мне, она прошипела в трубку: «Что у тебя с моим парнем?»

Не знаю почему, но я сразу поняла, что это она, причем не по формулировке вопроса, а по голосу, по тону: именно так я их себе и представляла. Она только произнесла «что», а я уже знала. Мы с ней тогда встретились в кафе. Классика: «Оставь его в покое, он мой». Правда, я отошла от избитого сценария и не ответила «пусть выбирает сам» или «у нас любовь, а ты ему давно не нужна». Я сказала: «Ради бога, забирай».

Алла была ошарашена и, выскочив из-за столика, ринулась к выходу. Как выяснилось позже, Стасу о нашей встрече она не рассказала. Он знал только, что она обнаружила SMS (не могла же она совсем уж упустить случай устроить скандал). Но, конечно, он ни в коем случае не должен был думать, что она опустилась до того, чтобы отбивать своего же парня у какой-то девчонки.

Потом они оба пропали из поля моего зрения на пару дней… после чего Стас появился на пороге с вещами. К счастью, через три дня все уладилось: и он, и вещи перекочевали обратно к Алле. Большую часть времени он жил у нее, иногда – у родителей. Но ссоры с ней почему-то предпочитал переносить в моих объятиях.

Кто посмел бы обвинить его в этом? Разве что сентиментальные барышни, знающие о любви в основном из романов Барбары Картленд. Остальные бы точно поняли. Человек столько лет треплет себе нервы – нужна же ему отдушина.

Познакомились мы на улице. Жили недалеко друг от друга – тогда он еще ночевал преимущественно у родителей и у нас совпадали графики: я ходила в университет – в основном к первой паре, он – на работу. С самого начала сентября, поступив на первый курс, я обнаружила, что в одно и то же время встречаю по дороге молодого человека: на вид лет двадцати, в черной джинсовой куртке, белоснежных кроссовках и всегда в наушниках. Со временем я даже научилась определять по нему, который час, не глядя на телефон: если мы пересекались возле театра кукол, это значило, что у меня еще есть время, если на перекрестке – дело худо, а уж если не встречала вообще – опоздала безнадежно.

Однажды он поднял голову и улыбнулся мне. Я была удивлена, потому что думала, что он меня не замечает – вечно угрюмо-сосредоточенный, поглощенный только своими мыслями и этой ужасной громкой музыкой, способной разбивать стекла своими децибелами (пару раз прошла с ним вровень и, услышав, ужаснулась).

Я улыбнулась в ответ.

Где-то с начала октября мы стали здороваться, а ближе к ноябрю остановились поболтать, как старые знакомые. Я его уже так и воспринимала, хотя ничего о нем не знала и знать особенно не хотела – просто он стал частью моей жизни. Как кофе с утра, как огромная доска в пятьдесят шестой аудитории, как блондинка из сериала, который в моем детстве смотрела мама по вечерам.

Из всего этого родилась довольно бестолковая дружба. Его откровения (в основном об Алле) – и вместе с тем какая-то недоговоренность, неловкость; практически полное отсутствие точек соприкосновения – и его упрямое стремление общаться дальше.

В начале декабря, окончательно отселившись от родителей (не так уж далеко – в соседнюю квартиру, но все-таки), я встретила Стаса на улице и пригласила на новоселье. Честно говоря, не знаю зачем – никакого праздника я не устраивала, так что мы были вдвоем, но я точно не ставила себе целью остаться с ним наедине. Если бы мы в очередной раз не столкнулись по дороге на работу и учебу, я бы вообще не вспомнила о нем. Все вышло спонтанно. И, как на грех, именно в этот день он в очередной раз рассорился с Аллой и горел желанием поделиться, поэтому согласился прийти с огромным энтузиазмом.

Я уже сама недоумевала, зачем все это затеяла. Был чудесный вечер пятницы, и я могла бы провести его в постели с чашечкой чая, любимой книгой и успокаивающей музыкой – вместо этого должна была мчаться в магазин и покупать что-то к столу. Готовить я тогда почти не умела. Кончилось тем, что я купила большую пиццу и шесть маленьких пирожных. Решила, этого вполне достаточно.

Мы засиделись допоздна. Половину холодной пиццы так и пришлось выбросить на следующий день, а до пирожных вообще дело не дошло. Тогда я еще не знала, что в стрессовых ситуациях у Стаса пропадает аппетит (бывает, правда, и другая крайность, но реже). Часов в одиннадцать ночи я спросила его, как он планирует добираться домой – нас разделяли от силы две остановки, но это не так мало, когда на улице ночь и уже не ходят маршрутки. Вместо ответа он приблизился и поцеловал меня с каким-то отчаянием.

До этого он никогда даже за руку меня не брал, так что я была изумлена. В том же ошеломлении пребывала и потом, гладя его спину под рубашкой одной рукой и нащупывая на лампе выключатель другой. «Знала бы – хоть надела бы красивое белье…» Впрочем, Стасу все это было абсолютно безразлично – для него я являлась всего лишь не Аллой, а это было уже прогрессом – и местью. То ли ей, то ли самому себе за эту мучительную любовь.

То, что происходило между нами с тех пор, казалось мне естественнее того, что было до этого. Наша недодружба вызывала у меня еле уловимое раздражение, а теперь хотя бы все было определенно. Я вообще в основном предпочитала ясность. На публику могла (и даже иногда любила) играть любые роли, но внутренне хотела быть уверенной, что вижу и знаю вещи такими, какие они есть.

Думаю, Стасу крупно повезло наткнуться именно на меня (я, не тешась иллюзиями относительно собственной исключительности, была уверена, что у него просто назрела необходимость завести кого-то на стороне), потому что я никогда не воспринимала амурную сферу жизни слишком серьезно. Другая бы извела его требованиями бросить Аллу, но мне это было совершенно не нужно. К тому же я только что начала жить одна, и это оказалось так приятно – прямо по мне, – что я не собиралась так быстро лишать себя этого удовольствия. Да и отношения мне были на самом деле не нужны.

В шестнадцать лет у меня был парень. Единственный – мне хватило. Ничего плохого о нем не скажу – он меня обожал. Провожал и встречал, заваливал цветами и подарками, во всем пытался мне угодить. Он мне нравился, но его всегда было слишком много. И я так и не смогла убедить его, что не стану менее счастливой от того, что хотя бы пару минут меня не будут целовать и засыпать комплиментами и признаниями. Если бы я позволила ему что-то большее, чем поцелуи, он вообще не дал бы мне жить, задушил бы своими восторгами и нежностью. Все это было очень мило, но, увы, не по мне. Расстаться с воздыхателем удалось с огромным трудом, и с тех пор я всячески избегала отношений: для романтических была слишком сентиментальна, для чисто сексуальных – слишком хорошо воспитана… тогда я так считала.

Для меня все произошло довольно естественно, пусть и неожиданно. Я ничего от этого не теряла (кроме невинности, но какой от нее прок в восемнадцать лет?) и сразу представляла дальнейший ход событий. Со Стасом никогда не будет неловко, он всегда будет казаться почему-то своим, подпускать его к себе не будет обременительно, а отпускать – тяжело. В итоге все просто сойдет на нет. Обнаружив, что наши встречи становятся регулярными, я дала этим «отношениям» месяца три. Но прошло уже четыре года.

Четыре года. Ни с одним бойфрендом, в которого была бы влюблена, я не протянула бы столько. С моей стороны все держалось как раз на равнодушии к Стасу как к парню плюс легкой симпатии к нему как к человеку и нежелании что-то менять. Мне все это было даже выгодно: когда я хотела отмазаться от назойливого ухажера или убедить знакомых, что у меня все хорошо, то с почти чистой совестью говорила, что у меня кто-то есть. В остальное же время я была свободна и довольна этим. Никаких ограничений, ничего лишнего. Что ни говори, а больше всего я всегда любила три вещи: быть наедине с собой и мирно плыть по течению. Ну ладно, еще спать – и детективы Агаты Кристи.

Стаса я тоже устраивала: и как «жилетка», и, видимо, как девушка. Вероятно, он считал мое появление закономерным и болезненным следствием своих страданий, и наверняка в глубине души ему было приятно иметь кого-то в запасе. В общем и целом все было довольно гармонично. Даже то, что мы были абсолютно разными людьми: не возникало соблазна искать друг в друге «половинку». Это обнажало суть вещей и делало отношения совершенно безопасными для меня.

Все шло хорошо, пока Стас у меня не задерживался. Я была довольна, что сегодня удалось так легко освободить от него вечер. Лучше бы, конечно, он куда-то делся еще до утра, с этим его жутким будильником. Я могла еще спать и спать. Учеба в университете почти закончилась – шел последний, преддипломный курс, занятия проходили раза два-три в неделю и в основном часов с одиннадцати, а то и с часа. Кроме учебы я ничем пока не занималась. Справедливости ради замечу, что никогда особенно не занималась и ею – так, ходила на пары и иногда выполняла задания, но без фанатизма. Подрабатывала иногда наборщицей на дому, чтобы не брать лишний раз деньги у родителей, но это не требовало ранних подъемов.

Но завтра… завтра я проснусь под Evanescence и буду наслаждаться завтраком в одиночестве.

«Пора и честь знать, в конце концов, он живет здесь уже пять дней», – подумала я, включая чайник и направляясь в ванную.

В тот месяц, что мы жили вместе, я много раз намекала Стасу, что он не может просто так оставаться в моей квартире, даже платя за питание и проживание, но он машинально кивал и переводил все разговоры на то, как хорошо, что он ушел от Аллы (не ко мне, а именно от нее). Я думала, что привыкла к нему, но это была сущая мука. Он разбрасывал всюду свою одежду, он занимал душ именно тогда, когда я хотела помыться, съедал за раз приготовленный мной на три дня ужин (в тот раз аппетит к нему вернулся уже через пару дней после расставания с Аллой). Я уже начала понимать, почему Алла бывает такой истеричной. А потом, слава богу, она «приняла эстафету», объявив о своем самоубийстве.

«Хоть бы Алла что-нибудь выкинула и в этот раз. И желательно поскорее», – подумала я, вернувшись в постель.

В то утро сон никак не возвращался, и я была раздосадована.

Глава 2

Я отчаялась уснуть и встала. Сделала себе маленький бутерброд с сыром и сжевала его, запив черным кофе без сахара, под ненавязчивую музыку «Европы Плюс». Особых планов на день не было, и я подумала о том, чтобы чуть попозже, когда это будет прилично, позвонить подруге.

У нас с Жанной были особенные отношения. Я ее не любила, и это было сильное, крепкое чувство, тем не менее постоянно нуждающееся в подпитке. Меня бесило, как она одевается (ну как в ее возрасте можно напяливать на себя все эти унылые вещи?!), как двигается (чересчур грациозно, точно она не человек, а эльф), как носит украшения (только дешевые колечки, причем по пять штук на одном пальце).

И взгляды Жанны на жизнь меня тоже откровенно раздражали. Она любила долго и обстоятельно рассуждать о том, как для человека важна семья и как он должен прогибаться под всех ее членов, потому что в этом и есть смысл жизни. Родители уехали в другой город, общались с ней в основном по телефону, и в коротких разговорах с ними у нее не возникало необходимости прогибаться, зато этот навык постоянно требовался в супружеских отношениях. Бедняжка вышла замуж в восемнадцать – за человека, который был старше ее на шесть лет и постоянно «гулял». Она же сосредоточила все, по-моему, жизненные силы на том, чтобы родить ребенка.

Пока у них не получалось, но с каждым годом Жанна зацикливалась на этом все больше. Училась она заочно, не работала, домохозяйка из нее была никудышная – она даже яичницу не могла пожарить, не пересолив ее и не уронив сковороду. Общались мы со школы, и там она тоже не блистала. Подругой была и не хорошей, и не плохой – не поймешь. Однажды, уже живя одна, я сильно обожгла руку и не могла даже голову помыть нормально. Родители были в отъезде, а Стас занимался Аллой, да мне и в голову не пришло бы к нему обратиться. Я подумала, что логично будет попросить о помощи Жанну. Однако она, шумно посочувствовав мне по телефону, сказала, что дико занята. Но иногда стоило мне намекнуть о плохом настроении, и она тут же появлялась на пороге моего дома с тортом, вином и неуемной нежностью.

Лично я без особой охоты, из чувства долга ее выручала. Один раз помогла накраситься, когда муж поставил ей пару синяков на лице, а на следующий день должны были приехать ее родители, которые, разумеется, не были знакомы с изнанкой супружеской жизни дочери. Предлагала переночевать у меня, когда они с мужем ссорились, но она всегда отказывалась. Мол, это неправильная политика – бежать, чуть что не так. Надо поговорить, осознать свою вину и простить другого.

(Ее муж не производил впечатления тонкого человека, с которым можно обстоятельно обсудить любую проблему и найти оптимальное решение. Твердолобый, довольно тяжелый в общении, неулыбчивый тип. Даже на свадебных фотографиях ни разу не соизволил улыбнуться.)

Подруга мне требовалась не для душещипательных бесед – я оставляла личное при себе. Скорее уж для острых ощущений. Один вид Жанны пробуждал во мне кучу разнообразных эмоций, в основном отрицательных, но при этом мне хотелось видеть ее снова и снова.

Но в тот день идею позвонить Жанне я отмела. Не сегодня. Пойти куда-нибудь? Тоже вряд ли. Лучше уж посидеть дома и насладиться пока одиночеством. До вечера.

Родители действительно собирались зайти, как я и сообщила Стасу. Правда, допоздна они никогда не задерживались – оба были «жаворонками». Но он-то об этом не знал. Он и знаком с ними не был – я проявляла чудеса конспирации и ни разу не дала им понять, что у меня периодически кто-то живет. Родители были в курсе, что у меня есть бойфренд, но даже не настаивали, чтобы я им его показала.

Теперь пришло время упомянуть о моих отношениях с родителями. А отношения эти были довольно отстраненными. Разумеется, мы любили друг друга, но очень спокойной любовью, прекрасно выдерживающей многонедельные разлуки. Мы жили в соседних квартирах, однако встречались не так уж часто, сидеть друг у друга целыми днями не входило у нас в привычку. Как только осознали, что я нормально справляюсь с хозяйством и разными бытовыми мелочами, они с легкой душой отпустили меня от себя. Конечно, помогали в случае необходимости – и деньгами тоже, – но в целом предоставили мне идти своим путем, за что я была им благодарна.

Думаю, мама понимала мое стремление к одиночеству – она и сама была интровертом. То же самое было и с моей бабушкой, и точно так же она жила с мужем в соседней от дочери и зятя квартире (в которой теперь обитала я), но общалась с ними крайне редко. Ко мне бабушка и вовсе была равнодушна – родственные чувства проявлялись лишь в шоколадках и очень небольших деньгах «на мороженое» в день рождения. Я подозревала, что буду так же относиться к внукам, а мама – к моим детям.

Мужчины в нашей семье куда более открытые: у папы любимым занятием всегда было общение с людьми, с большим количеством людей. Зато дома, в компании замкнутой мамы, он от них отдыхал.

Надо бы что-то приготовить к приходу родителей, подумала я лениво. В холодильнике были замороженная свинина и несколько яиц. Тогда отбивные? А на гарнир?.. Похоже, все-таки придется выходить…

Мысль о том, чтобы одеться и выйти на мороз, была настолько отвратительной, что я даже поежилась.

«Ну ладно, – утешала я себя, заправляя постель. – Когда они уйдут, я останусь одна». Наверное, не было на свете человека, который бы радовался такому столь же сильно.

Глава 3

– Ну вот, что я тебе говорил? Чушь все это. Она бы нас предупредила, это точно.

– Я думала… что ж, значит, в другой раз.