Кубок войны и танца

Необычная книга в интересном, но сложном для меня формате. Перед нами предстает современный литератор, который "стучится" во многие издательства, но не получает никакого отклика. Небольшой провинциальный городок душит и убивает талантливых людей, превращает их жизнь в обыденность.

Мы видим совершенно обычные вещи, которые делает каждый человек. Наш литератор ходит в магазин, общается с родственниками, ходит по улицам, размышляет, живет, дышит, творит, путешествует.

Книга представляется мне неким симбиозом личного дневника и творческих черновиком. Один абзац - это дневник, другой - творческая запись. Иногда для меня они были не взаимосвязанными. Из-за этого очень сложно читалось. В принципе, сам по себе такой формат выбивал меня из колеи и заставлял снова и снова вчитываться в строчки. Иногда до боли в глазах.

Но! Если разобраться в этих хитросплетениях и понять творческую душу автора, то перед нами открывается необычайная глубина этой книги, необъятная широта мысли и интересное в обыденно. Рекомендую почитать аннотацию, а если есть возможность, то и отрывок. Уверена, многих эта книга зацепит. И зацепит очень сильно.

Отдельное спасибо издательству Чтиво за возможность ознакомления с этим произведением.

Внутренняя политика планеты Земля

«Семь миллиардов человек держат мою ручку, чтобы я не писал. Не сотворял себя».

Что ж, мы с вами старались, но, похоже, не удержали. Чем сильнее натянута тетива, тем дальше пролетит стрела. Если так, то стрела, которая перед вами, способна прошить все планеты Солнечной системы, посадить их на нить и повесить это ожерелье на шею атланта, чтобы плечи его не расслаблялись.

«Гагарин — главный герой фильма ‘‘Шоу Трумана’’».

Роман «Кубок войны и танца» повествует о жизни современного литератора из города Саратова. Его прозу и стихи не издают, пьесы его не ставят — это не происходит снова и снова, с удивительным постоянством. А он живёт, спит, ест, пьёт, помогает матери, встречается с друзьями, путешествует на Кавказ, лайкает красоток в Инстаграме, иногда пишет им послания, и всё это время в его сознании бушует неизмеримых масштабов, дикий, абсолютный мир.

«Зло должно быть наказано, нанесено на карту мира, распластано на ней, чтобы ни один город и ни одно село не остались без него, горького и родного, любимого всеми народами, заказывающими его, распределяя по ресторанам и магазинам и обеспечивая им каждого человека, являющегося самиздатом, а не ‘‘Эксмо’’ и ‘‘АСТ’’».

Снова и снова герой предпринимает попытки уцепиться за реальность, найти в ней что-то, ради чего ему стоило бы оставаться в ней, хотя бы малейшую причину. Но там его поджидают только боль, скука, разочарования, безверие и тьма, в то время как безумный, яркий внутренний мир рвётся на свободу, едва сдерживаемый мало приспособленными к этому, хрупкими человеческим телом и рассудком. Стотысячеликая вечность против одной семимиллиардной населения мира, надёжно спрятанной в Саратове от всех спецслужб и тайных правительств, но не могущей больше оставаться в тени.

«Человек становится богом, выворачивая животное, находящееся в нём, наизнанку».

Форма «Кубка» может привести неподготовленного читателя в глубокий шок. Книга горька. Через несколько страниц приходит неприятие, однако ещё через несколько — смирение. Местами подкатывает тошнота, но сильное чувство сопереживания позволяет с ней справиться.

«Между человеком и смертью запас прочности, именуемый смертью. Смерть не даёт человеку умереть».

​Подобно тому, как Джойс «архивировал» в «Улисс» всю предшествующую ему европейскую литературу, Мартиросян, кажется, сжимает до размеров романа весь срез современной реальности, доступный его взору и нуждающийся, по его мнению, в освещении. Впрочем не только современной — отсылки к историческому и художественному наследию Кавказа и мира встречаются часто и густо. Не меньше отсылок и к спортивному наследию, что в сочетании с предыдущими создаёт довольно диковинный вкус.

«Спорт — это Магадан».

«Чем больше я живу, тем больше познаю глубочайший смысл противостояния таких команд, как Зенит и Спартак. Эхо их битвы разносится по всему миру, не давая спать, работать и есть, мести двор, выписывать грамоты и зачинать детей. А суть их войны заключается в том, что это враждуют идеализм и материализм, разлитые в каждом клубе в равных пропорциях, и они воюют друг с другом, чтобы не воевать с собой».

На фоне прочитанного у вас может создаться впечатление, что «Кубок» — это путешествие захватывающее, но всё же по путёвке, взгляд из окна автобуса с кондиционером. Этой иллюзии стоит остеречься — возьмите с собой мачете, чтобы продираться сквозь джунгли. Где-то на трёх четвертях книги вас может застигнуть такая усталость, что захочется повернуть назад, но пути назад уже не будет: дикий мир обступит вас, захватит и сделает на время прочтения частью себя. Неизвестно, как автору удалось достичь такого эффекта, может быть, дело в захватывающей дух как транс-музыка ритмичности текста и длинных фразах, будто тренирующих восприятие, растягивающих его, учащих вниманию, а может быть, в честности описаний реалий современных России и мира.

«Россия такая страна, где курица вдвое сильнее льва».

Отдельно стоит упомянуть о линии Кавказа в произведении. Издревле его земли были источником вдохновения русских литераторов: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Ломоносов, Радищев, Бунин, Брюсов, Пастернак, Заболоцкий, Есенин, Маяковский, кому принадлежат смелые строки:

«Только

нога

ступила в Кавказ,

я вспомнил,

что я —

грузин».

Кавказ стал краем паломничества русских писателей, и неудивительно, ведь это почти параллельный мир, воинственный, пламенный, то чужеродный, то родной. Война и танец — может быть, именно этого они там искали. Может быть, только эти два варианта взаимодействия и возможны для России и Кавказа. Но согласитесь, совсем другое дело — русский литератор кавказских кровей, неприёмное, чистокровное дитя войны и танца.

«— [Андре] написал мне о предсказаниях ясновидцев. Согласно им, весь мир вскоре возглавит Россия.

— Если это случится, то флагманом должны быть мы, люди Кавказа, а не русские и иные.

— Что я для этого должен сделать?

— Не расслабляться. Создавать и творить.

— А ты?

— Тягать штангу и писать религиозную книгу.

— Хорошо.

— Ну пока».

​Ближе к концу книги в сознании всё отчётливее вырисовывается определённый образ — причём не абстрактный, а визуальный, вполне чёткий. Сначала это кажется случайностью, фокусом восприятия, но с каждым абзацем вера в эту случайность тает, и ты всё больше уверяешься, что действительно видишь конец произведения, ещё не прочитав его. Все линии так точно сходятся в одну, что никакого другого исхода уже, кажется, не остаётся, как бывает порой и в жизни. Начинаешь чувствовать себя провидцем, предсказателем. Остаётся только дойти до конца, чтобы убедиться, что ты в этом действительно хорош (если это так).

«Космос — это не внешняя, а внутренняя политика планеты Земля».

Настроение «Кубка» с первых строк напоминает поэму «Вопль» Гинзберга. Здесь, конечно, меньше битников, гомосексуалистов, наркоманов, и ангелоголовых хиппи, алчущих древнего божественного совокупления со звёздным динамо в механизмах ночи. Но зато есть Ницше, Джармуш, грузины, армяне, чеченцы, абхазы, Фейсбук, Сталин, Марс, много Цоя и сок «Фруктовый сад». «Вопль» (нашедший, впрочем, отклик в Америке своего времени) начинает больше походить максимум на громкий шёпот на фоне этой ударной звуковой волны, производимой «Кубком», громкокипящим, ищущим собрата, чтобы с ним чокнуться и, когда это произойдёт, наполнить серебряным звоном уши всех жителей планеты, а следом и других обитателей космоса, кому посчастливилось иметь слух, приспособленный к приёму волн этой частоты. Пристегните ремни, дамы и господа, время начинать матч.

Карина Подпеваева,

критик

Оганес Мартиросян вполне оправдывает значение своего имени - «огненный», ведь он есть пламя. «Я засыпаю потому, что чувствую своё сознание пожаром. Если не будет сна, то оно перекинется на головы других людей, на дома и поля…» Он винодел, густое вино которого бурлит, кипит в читателях. И, конечно, он Виктор Цой, а его текст - пластилин. Ведь что бы не лепил автор, у него получается всё.
Роман «Кубок войны и танца» представляет собой авангардный комикс, наподобие «Тетраграмматона» Клима Козинского или «Сокровенного человека» Романа Либерова. Из табачного дыма главного героя возникают образы Керуака, Бротигана, Айтматова и уникальное видение самого автора. А оно к середине книги должно начать исполнять лезгинку в груди читателей и отзываться в умах мудростью народов Кавказа.
«Я не понимаю, что сдерживает толпу, ведь каждый хочет наброситься на меня, забить, уничтожить. Я - чужак, это чувствуют все, гибель принёс я миру, торжество высших идей, редких людей, так как на голове младенца и старика очень мало волос. Великое обновление грядёт, когда миллионы исчезнут, а их место займут единицы, которым нужно большое пространство вокруг себя, чтобы пылать, творить. Не иначе как нынешнее поколение смирилось со своим уходом, преждевременным, ранним, оно чувствует свою ненужность, понимает, что в костре одно бревно стоит тысячи хворостин, но без них его не поджечь. Пусть будет так, я буду жить всегда, не умру, не исчезну, а взойду как звезда».
«Кубок» обрушивается на голову не снегом, а нокаутом, адренохромом, на поверку оказываясь «Страхом и отвращением в Саратове», где герой ищет не «американскую мечту», а ищет и пытается понять Россию и её людей, и ни много ни мало - бога. Схожесть с Хантером Томпсоном заключается в том, что реальность размыта, действительность предстаёт кошмарным сном.
«Где бы ни был человек, его всегда будет преследовать и настигать Jefferson Airplane, даже за пределами Земли он будет их слышать, ощущать и осознавать, крича Somebody to Love и танцуя каждым ластом души, которая - синий кит».
Мартиросян - это армянский СашБаш, поющий с таким же надрывом, полный отчаяния, искренности, любви, пускающий корни поэзии по всему земному шару и поливая их кавказским темпераментом, чтобы не засохли.
«Чувствовал лишней речь, что нельзя говорить, потому что слов стало слишком много, они образовали свалки, гигантские помойки, где ковыряются бомжи, выискивая поцелуй и смерть».
Сознание автора вспыхивает проблесками, северным сиянием, что как будто отсылает нас к Владимиру Микушевичу и его двухтомнику «Пазори». Записи в блокноте, на салфетках, записки из подполья и сумасшедшего дома становятся полноценным текстом. Только так можно познавать, постоянно фиксируя то, что варится в черепной коробке.
«Зачастую сознание некуда деть, оно не помещается в шкафу и на полках, поэтому приходится выносить его на балкон и хранить среди шин и канистр».
Герой «Кубка» ползёт, течёт, струится по узким улицам четырёхвекового города, который «выпадает изо рта старика в виде зуба», предпринимает поездку в Чечню и Гюмри. Всё это время его радио не прекращает своё вещание, поэтому мы узнаём, что «безумие - это просто другая модель данного мира», «легендой может быть только тот, кто умер до тридцати лет», а «бог ходит пешком где-то в России». Радиостанция носит название «Не поспоришь FM».
«Если ты живёшь в маленьком бедном городе и пишешь музыку или тексты, то тебе надо сначала победить своё окружение, его зависть к тебе, а иначе ты не разбогатеешь и не добьёшься успеха, потому что воля твоих земляков соберётся, сконцентрируется и заблокирует все твои ментальные выходы в Москву, в интернет и в мир».
Пока церкви не решили привлекать прихожан с помощью надписей «секс, наркотики, рок-н-ролл», пока мы не имеем возможности надевать любое тело, висящее в нашем шкафу, на Земле должен воцариться мир. А единственными атомными бомбами должны остаться книги, что будут взрываться в мозгах. Да с такой силой, что интеллект начнёт распространяться воздушно-капельным путём.