О. Генри
Выкуп за рыжего вождя

Выкуп за Рыжего Вождя

Уж больно соблазнительной казалась эта затея. Но погоди, давай-ка по порядку. Значит, мы тогда работали на юге, в Алабаме – Билл Дрисколл и я. Вот тут-то нам и шибанула в голову эта идея насчет похищения. Потом Билл говорил, что, мол, это было «временное помрачение рассудка». Вот только поняли мы это гораздо позже.

Там, в Алабаме, есть один городишко – плоский, как блин, а называется, естественно, Вершина. Народ там живет безобидный и незамысловатый, всем довольные крестьяне, которым лишь бы потоптаться вокруг Майского шеста.

У нас с Биллом всего капиталу было долларов шестьсот на двоих, ну и, значит, не хватало еще две тысячи ровно, чтобы провернуть одно славное дельце, связанное с продажей земельных участков в западном Иллинойсе. Вот мы и уселись на крылечке гостиницы потолковать об этом. Жители захолустья, рассудили мы, отличаются особым чадолюбием. А потому операция с похищением имеет больше шансов на успех именно в такой, полусельской дыре, а не там, где чувствуется влияние газет, которые поднимают шум и рассылают по всей округе переодетых репортеров, чтобы каламутить и науськивать публику. Мы точно знали, что этот городишко не сможет противопоставить нам ничего серьезного, разве что констеблей, да, может, пару сыщиков-аматоров, да еще пару обличительных заметок в еженедельнике «Фермерский бюджет». Так что выглядело все соблазнительно.

В качестве жертвы мы выбрали единственного сына одного почтенного горожанина по имени Эбенезер Дорсет. Это был подтянутый, респектабельный папаша, охотник за просроченными закладными, суровый и неподкупный церковный сборщик. Отпрыск был мальчишка лет десяти, весь обсыпанный огромными веснушками, с копной волос немыслимого цвета, словно сошел с обложки журнала, что покупают в спешке на перроне за минуту до отхода поезда. Мы с Биллом решили, что сможем раскрутить этого Эбенезера на выкуп в две тысячи долларов, и ни центом меньше. Но погоди, давай-ка по порядку.

В милях двух от городка есть гора – невысокая, вся поросшая густым кедровником. На заднем склоне горы имеется пещера. Там мы спрятали наши припасы. Однажды вечером, только село солнце, мы покатили на тарантасе мимо дома старика Дорсета.

Мальчишка гулял на улице – швырял камни в котенка, сидевшего на заборе через дорогу.

– Эй, мальчик, – сказал Билл, – хочешь пакетик леденцов и прокатиться в тарантасе?

Мальчишка заехал Биллу половинкой кирпича прямо в глаз.

– Это обойдется старику в лишние полтыщи долларов, – сказал Билл, спускаясь на землю.

Мальчишка дрался, словно бурый медведь средней весовой категории, но в конце концов мы затащили его в тарантас, уложили на пол и поехали. Мы отвезли его в пещеру, а лошадь я привязал в кедровой рощице. Как только стемнело, я отогнал тарантас в деревушку, где мы его позаимствовали, милях в трех от нашей горы, а назад вернулся пешком.

Подхожу я, а Билл сидит и заклеивает пластырем царапины и ссадины на своей физиономии. За обломком скалы у входа в пещеру горит костер, и мальчишка, с двумя ястребиными перьями в рыжей копне, внимательно следит за закипающим кофейником. Увидел он меня – и целится мне в голову палкой, и орет:

– Эй ты, проклятый бледнолицый! Как смеешь ты являться в лагерь Рыжего Вождя, грозы прерий?

– Все в порядке, он уже успокоился, – говорит Билл, закатывая штанины и разглядывая синяки у себя на голяшках. – Мы играли в индейцев. Шоу Буфало Билла отдыхает! Просто детский лепет на лужайке по сравнению с нами. Я теперь Хэнк, старый охотник и пленник Рыжего Вождя. На рассвете с меня снимут скальп. Святый Боже! Ну он и лягается, гаденыш!

Вот так, сэр. Мальчишка, похоже, был счастлив, как никогда, и полностью доволен жизнью. Жить в пещере, жечь костер – что может быть прекраснее! Мальчишка напрочь забыл, что он и сам пленник! Меня он тут же окрестил Змеиным Глазом, сказал, что я вражеский лазутчик, и заявил, что на восходе солнца меня изжарят на костре – как только его храбрые воины вернутся с тропы войны.

Потом мы сели ужинать. Мальчишка набил полный рот беконом и хлебом и выдал примерно такую тираду:

– Здесь классно. Никогда не жил в лесу, зато у меня был ручной опоссум, а в прошлый день рождения мне исполнилось девять. Терпеть не могу ходить в школу. У тетки Джимми Талбота в курятнике крысы сожрали шестнадцать яиц от рябой курицы. А тут в лесу еще есть настоящие индейцы? Дайте еще подливки. А правда ведь, ветер дует оттого, что деревья качаются? У нас было пять штук щенков. Хенк, а чего у тебя нос такой красный? У моего папки денег – куры не клюют. Слушай, а звезды, они горячие? Я Эда Уокера поколотил в ту субботу, два раза. Не люблю девчонок. Жабу просто так не поймать – только на веревочку надо. А быки реветь умеют? Почему апельсины круглые? А у вас в пещере кровати есть, чтоб спать? У Амоса Меррея шесть пальцев на ноге. Вот, попугаи говорят, а обезьяны и рыбы – нет. А сколько надо сложить, чтобы вышло двенадцать?

Каждые пять минут мальчишка вспоминал, что он свирепый краснокожий, хватался за ружье в виде палки и крался к выходу – выслеживать лазутчиков проклятых бледнолицых. Время от времени он издавал жуткий боевой клич, от которого у старого охотника Хэнка мороз шел по коже.

Да, старину Билла этот мальчишка запугал с самого начала.

– Послушай, Рыжий Вождь, – говорю я ему, – а не хочется ли тебе отправиться домой?

– Это еще зачем? Да ну его! – говорит он. – Там такая скукотища. Терпеть не могу ходить в школу. Мне нравится жить в лесу! Ты же не поведешь меня домой? Правда, Змеиный Глаз?

– Пока нет, – говорю я. – Мы поживем немного тут, в пещере.

– Вот здорово! – говорит он. – Отлично! Мне ни разу в жизни не было так весело!

Спать мы улеглись около одиннадцати. Расстелили стеганые одеяла, другими укрылись, а Рыжего Вождя уложили между собой. Что он сбежит, у нас и в мыслях не было. Три часа он не давал нам уснуть – все вскакивал и хватался за ружье. Ему все чудился то хруст сухой ветки, то подозрительный шелест листьев, и его молодое воображение рисовало страшные картины – будто к пещере крадется шайка бандитов, и он оглушительным шепотом шипел в ухо мне или Биллу: «Тихо, приятель!» Наконец я забылся тревожным сном, и снилось мне, будто меня схватил и приковал к дереву свирепый рыжеволосый пират.

Когда стало светать, меня разбудил визг Билла. Он не кричал, не вопил, не ревел и не выл, как пристало бы крупному мужчине, а именно визжал – неприлично, унизительно и жутко, как визжат женщины, увидев привидение или гусеницу. Это просто ужас, скажу я вам, когда толстый, сильный и отчаянно смелый мужчина лежит и визжит без умолку в пещере на рассвете дня.

Я вскочил посмотреть, в чем там дело. И вижу: у Билла на груди сидит Рыжий Вождь. Одной рукой вцепился ему в волосы, а в другой держит наш большой и острый столовый нож, которым мы нарезали бекон, и очень старательно и реалистично снимает с Билла скальп – в полном соответствии с приговором, оглашенным накануне.

Я забрал у мальчишки нож и опять уложил его в постель. Но с этой минуты дух Билла был сломлен. Он улегся на свое место, но глаз больше не сомкнул за все время, пока мальчишка оставался с нами. Я задремал ненадолго, но ближе к рассвету вдруг вспомнил, что Рыжий Вождь намеревался сжечь меня на костре на восходе солнца. Не скажу, чтобы я нервничал или боялся, но все же сел, закурил трубку и привалился спиной к скале.

– Ты чего вскочил в такую рань? – спрашивает Билл.

– Я-то? – говорю. – Да что-то плечо ноет. Хочу посидеть немного, может, полегчает.

– Врешь ты все, – говорит Билл. – Тебе страшно. Он хотел сжечь тебя на рассвете, и ты боишься, что так он и сделает. Он бы и сжег, если б спички нашел. Ну не ужас ли, Сэм? Неужто ты думаешь, что кто-то согласится платить деньги, чтобы вернуть домой этого бесенка?

– Обязательно, – говорю я. – Таких чертят родители как раз и обожают. Ну, ладно, вставайте, что ли, да приготовьте завтрак вдвоем с Вождем. А я тем временем схожу на вершину да произведу разведку.

Я поднялся на вершину нашей горки и обвел взглядом прилегающую местность. Я ожидал увидеть, как со стороны города группки крепышей-фермеров, вооружившись косами и вилами, прочесывают окрестности в поисках подлых похитителей. А увидел мирный пейзаж, оживляемый одним-единственным земледельцем, который пахал на сером муле. Никто не тащил бредень по речке в поисках утопленника, и всадники не скакали вперед-назад, чтобы сообщить убитым горем родственникам об отсутствии каких-либо новостей. Все пространство штата Алабама, открытое моему взору, было пронизано сонным покоем дремлющих лесов.

– Видать, до них еще не дошло, – сказал я сам себе, – что волки отбили ягненочка от стада. Боже, помоги волкам! – И я направился вниз по склону, завтракать.

Добравшись до пещеры, я обнаружил, что Билл, тяжело дыша, стоит и прижимается спиною к каменной стене, а мальчишка целится в него камнем величиной с кокосовый орех.

– Он сунул мне за шиворот горячую картошку, – объяснил Билл, – и раздавил ногой. А я надрал ему уши. Где твой кольт, Сэм?

Я отнял у мальчишки камень и кое-как загладил этот инцидент.

– Я тебя прикончу! – говорит мальчишка Биллу. – Еще никто не ударил Рыжего Вождя, не поплатившись за это. Так что берегись!

После завтрака мальчишка вытащил из кармана кусок кожи, обмотанный веревкой, и направился к выходу из пещеры, разматывая веревку на ходу.

– Что он еще задумал? – спрашивает Билл с тревогой. – Как ты думаешь, он не сбежит домой?

– Вот уж не думаю, – говорю я. – Он, похоже, не очень-то домашний ребенок. Однако надо бы нам набросать какой-нибудь план насчет выкупа. Не похоже, чтоб в городе сильно обеспокоились его исчезновением. А может, до них еще не дошло, что он пропал. Родные, может, думают, что он остался ночевать у тети Джейн или у кого-то из соседей. Но сегодня-то его точно хватятся! Ближе к вечеру надо бы отослать письмо папаше и потребовать за мальчишку две тысячи долларов.

И в эту минуту мы услышали боевой клич – такой, наверное, издал Давид, повергнув наземь чемпиона Голиафа, – и какой-то свист. То была праща – это ее Рыжий Вождь извлек из кармана, а теперь раскручивал над головой…

Я увернулся и услышал глухой удар и какой-то вздох – так вздыхает лошадь, когда с нее снимают седло. Это был Билл. Черный камень, величиной с яйцо, угодил ему в голову, как раз позади левого уха. Он как-то весь обмяк и плашмя рухнул на костер, прямо на кастрюлю с кипятком для мытья посуды. Я вытащил его из огня и полчаса кряду поливал холодной водой.

Мало-помалу Билл оклемался и сел. Потом пощупал за ухом и говорит:

– А знаешь, Сэм, кто мой любимый персонаж из Ветхого Завета?

– Успокойся, – говорю я, – сейчас придешь в себя, и все будет хорошо.

– Царь Ирод, – говорит он. – Сэм, ты ведь не уйдешь, не бросишь меня одного?

Тут я вышел из пещеры, схватил мальчишку и начал так его трясти, что его веснушки, казалось, гремели, как камушки в жестяной банке.

– Если ты не будешь вести себя как следует, – говорю я, – я отвезу тебя домой! Сию же минуту, понял? Так что? Будешь слушаться, или нет?

– Я просто пошутил, – говорит он, надувшись, – я не хотел обидеть старину Хэнка. А он зачем меня ударил? Я буду вести себя как надо, Змеиный Глаз, только не отправляй меня домой и дай мне поиграть сегодня в разведчика!

– Не знаю я такой игры, – говорю я. – Это вы с мистером Биллом вдвоем решайте. Сегодня он остается играть с тобой. А мне надо кой-куда отлучиться, по делу. Ну, ступай, помирись с ним. И попроси прощения за то, что ушиб его, а то сейчас же отправишься домой.

Я заставил их пожать друг другу руки, а потом отвел Билла в сторонку и сказал ему, что иду в Тополя – то самое местечко в трех милях от пещеры – и попытаюсь там разведать, что говорят о похищении в городе. К тому же мне казалось, что настало время написать старику Дорсету письмо – сухое и деловитое – потребовать выкуп и четко указать, где и как он должен быть уплачен.

– Знаешь, Сэм, – говорит Билл, – я никогда тебя не подводил, я, глазом не моргнув, шел за тебя в огонь и в воду. Бывало все – землетрясения, пожары, наводнения, игра в покер, взрывы динамита и полицейские облавы, ограбления поездов и ураганы. И никогда я ничего не боялся, пока мы не украли эту двуногую ракету. Он меня просто доконал. Ты ведь не оставишь меня с ним наедине надолго, правда, Сэм?!

– Я вернусь где-то к вечеру, – говорю я. – Твоя задача – занимать и успокаивать ребенка, пока я не вернусь. А теперь давай сядем и напишем письмо старику Дорсету.

Мы с Биллом взяли бумагу и карандаш и принялись сочинять письмо, а Рыжий Вождь тем временем шагал взад-вперед, завернувшись в одеяло, и охранял вход в пещеру. Билл слезно просил меня снизить выкуп с двух до полутора тысяч.

– Я вовсе не пытаюсь принизить нравственную ценность прославленного в веках чувства отцовской любви, но мы-то имеем дело с людьми, а какой же человек отдаст две тысячи долларов за сорокафунтовую дикую кошку в веснушках?! За полторы тысячи – я согласен рискнуть. Разницу можешь покрыть из моей доли.

Чтобы успокоить его, я согласился, и мы совместными усилиями породили письмо следующего содержания:

«Эбенезеру Дорсету, эсквайру

Ваш сын у нас, он спрятан в надежном месте, далеко от города. Не пытайтесь его искать – это бесполезно. Ни вы, ни самые искусные сыщики не смогут его найти. Единственное и окончательное условие, при котором вы получите его назад: мы требуем за его возвращение полторы тысячи долларов в крупных купюрах. Вы должны оставить деньги в том месте и в той коробке, что и ваш ответ, – где именно, будет указано ниже. Если вы согласны на эти условия – пришлите ваш ответ с посыльным без сопровождения к половине девятого.