Глава 1

Кардиология мой дом, мой свет и мать моя родная.

– Любка, давай скорее. Там с аварии привезли. – В сестринскую заглянула Верка.

Я быстренько свернула свое желание попить чай и поспешила в отделение. Я – это старшая медсестра отделения кардиологии областной больницы: Любовь Романовна Безглазова, и без меня ни один инструмент не попадет в руки наших ювелиров-хирургов.

– Сколько? – Спросила, набегу надевая маску.

– Двое. Мать с сыном. На ней две царапины, а у ребенка ушиб грудной клетки, два раза сердце заводили, пока реанимация ехала. Алексей Климентьевич говорит, что оперировать нужно немедленно. Ребенок с патологией был, на следующей неделе плановая операция на сердце у нас должна была проходить. А видишь, как оно вышло. – Причитала бегущая рядом Верочка.

– Беляевы? – Вдруг остановилась я, сообразив, о ком речь. Она часто закивала. Я мысленно застонала. Там и так сложный случай, ребенок почти все время на ИВЛ находился, так еще и стрессовая ситуация и ушиб. Алексей прав, оперировать нужно сейчас.

– Люб, давай быстрее. Счет на секунды. – Рыкнул светило областной медицины, на которого уже натягивали перчатки.

Быстренько вымыла руки, привычно нажала на кран локтем, позволила одеть мне перчатки и встала на свое место у стола с инструментами. Сегодня двадцать два года ровно, когда я ступила на эту скользкую дорожку под названием: «Подай зажим, принеси салфетку». В последние шесть я еще и периодически ассистировала Леше в связи с острой и хронической нехваткой медперсонала.

– Давление падает. – Анестезиолог четко контролировал ситуацию.

– Ждем критического момента, потом колем. Мне нужно ушить перегородку. – Спокойно отозвался кардиохирург и вдруг спросил. – Люб, что видишь?

– Желудочек…, если расширить сосуд, заработает сам в полную силу. – Отозвалась, подавая расширитель.

– Умница. – Пробормотал он, и принялся за дело.

Я, затаив дыхание, следила за его работой. Ювелирной. Доля миллиметра хоть в какую-то сторону, и все. Алексей протолкнул расширитель, плотно вставив его в стенки сосуда, и в несколько коротких взмахов прикрепил перегородку

– Можно колоть. – Разрешил он, выдохнув. – Люб, выживет? – Привычно спросил он.

Я вдохнула.

– Леш, я не талисман бригады. Я медсестра. – Напомнила, подавая нужные инструменты без напоминаний.

– На вопрос ответь. – Рыкнул он.

– Выживет. – Кивнула. – Свою жизнь положу, а его сердце будет биться.

Почувствовала, что в груди несильно кольнуло. Эк, я распереживалась. Однако, ребеночка было бы очень жалко, если что. У каждого врача, который находился сейчас здесь, в операционной, было свое личное кладбище. У каждого. Мы тоже не железные, и за каждого, кто ложился на этот стол, готовы были жизнь отдать. Особенно за детей. Но жизнь отдать сложно, когда уже поделать ничего нельзя. Я прекрасно помню, как выла в подушку после первого «потерянного» пациента. Помню, как совсем еще юная Верочка дрожала в углу, пытаясь сдержать рыдания… Помню, как Алексей нервно курил, после каждого такого случая. Костя, анестезиолог, пил разбавленный спирт. Молча. И сейчас мы все это переносили молча… после первого раза. Мужики никогда не плакали, не могли, наверное. Нам, бабам, в этом плане легче. Хоть выреветься можно. Но тоже уже не могли, почему-то. Смозолили слезные железы, наверное.

– Операция прошла успешно. – Проворчал Алексей и вышел из операционной.

Привычно убрала все инструменты в лоток, который уйдет на стерилизацию.

– Кость, в реанимацию его, и медсестру толковую из ваших поставь. – Попросила.

Костя, крепкий тридцатилетний парень кивнул. Оставила приборку Верочке и толкнула дверь.

– Тебя ничего не смутило во время операции? – Леша снимал стерильную накидку.

Сняла перчатки и выбросила в ведро.

– Давление падало быстрее, чем обычно, а сам пациент был слишком слаб после перенесенного стресса. – Кивнула, понимая его опасения. – Леш, он выживет. Он один у матери, она же без него изведется. Я присмотрю ночью. Ты домой?

– Нет, – покачал он головой. – Останусь сегодня с вами дежурить.

– Мамочкин снова решил подмениться? – Вскинула голову.

– Третий раз за месяц. – Поморщился он. – И он Лавочкин.

Я скривилась. Да хоть Палочкин, маменькиным сынком, которому все и всюду должны, он от этого быть не переставал. Не был бы сыном именитого профессора, давно бы его из медицины убрали. Поэтому наша бригада и брала на себя почти все операции, и ответственность за их исход тоже.

– Где мать ребенка? – Спросила, смывая перчаточный тальк с руки.

– В комнате ожидания была. – Он тяжело вздохнул. Не любило у нас светило кардиологии с родственниками разговаривать.

– Я поговорю, Леш. Иди, отдыхай. – Потрепала его за плечо. Он благодарно улыбнулся.

С Алексеем мы были знакомы с института, он учился на кардиолога, я осваивала сестринское дело. Именно он заразил меня идеей спасать людские сердца. Такие хрупкие и в то же время абсолютно совершенные. Мы с самого начала сработались с ним, и после всегда стремились работать в одной бригаде. Вот только друг за двадцать два года умудрился завести семью и двух сыновей, один из которых сейчас активно грыз гранит, завещанный Гиппократом. А вот я… У меня даже рыбок не было, потому что сдохли бы с голоду. Родители жили за городом у старшей сестры, дом которой полная чаша, а я жила в родительской квартире одна. Ну, как жила… Спала я там. Иногда. По средам и субботам.

– Кто Беляевы? – Осторожно спросила, входя в комнату ожидания.

– Я. – Тут же вскинулась худенькая девушка, которой едва ли было больше двадцати пяти. – Как он?

Я подошла к ней.

– Операция прошла успешно. – Обрадовала ее. – Но ваш сын очень слаб, поэтому будем ждать. Критический момент – эта ночь. Но, думаю, он выстоит.

У женщины задрожал подбородок, и она вдруг набросилась на меня с объятиями. Вот потому Лешка и не любил вот это все.

– Спасибо. Спасибо вам. И хирургам спасибо. Я знаю… Я знаю, что вы, Любовь Романовна, волшебница. Спасибо. Да храни вас бог. – Она разрыдалась.

У меня сердце нервно сжалось. Я подозвала медсестру из приемной и попросила накапать чего-нибудь успокоительного. Главное, самой не разреветься в такой ситуации, а то прецеденты были. В сестринскую я попала только через полчаса. Верочка уже разливала по кружкам чай.

– Люб, ты сегодня бледная какая-то. – Прокомментировала она, когда я тяжело опустилась на стул.

– С мое поживи, такая же будешь. – Я откинулась на спинку.

Я вообще по жизни странно выглядела. Белая, просто жемчужная кожа, зеленые глаза и темные волосы. Сейчас это все дополняли темные круги под глазами и возрастные морщинки. Вурдалаки из сказок удавились бы от зависти.

– Вообще-то, тебе всего сорок с копейками. Сорок один, кажется? Самый расцвет. – Подмигнула она.

Я поежилась, делая глубокий вдох. Почему-то было ощущение, что кислорода не хватает.

– Не знаю, о каком расцвете ты говоришь, а мне уже помереть хочется от всего этого. Устала я.

– Люб, а ты когда в последний раз отдыхала? – Подозрительно спросила женщина в голубом костюме.

Пожала плечами.

– Двадцать шестого, кажется. Это, если полноценно. А так, еще домой на полдня уезжала, да и здесь спала сколько-то. – Припомнила я.

– Люб, сегодня двенадцатое. – Укоризненно напомнила мне коллега.

Я нахмурилась. А я-то думаю, чего я так устаю… Нужно перерыв взять хоть на один день. Сердце вновь неприятно кольнуло. Потерла грудь и потянулась к чаю. Что-то не так со мной сегодня, и чувство тревожности не отпускает…

– Люб, ты чего? – Вера настороженно разглядывала меня. – Болит что-то?

А на меня вдруг волной нахлынул дикий ужас. И все, потому что протянутая левая рука перестала меня слушаться. Ничего не могу сделать. Ничего. И сердце отчаянно стучит где-то в горле. И боль все нарастает с каждым ударом. Сглотнула, попытавшись успокоиться.

– Вер, зови Лешу. У меня приступ, кажется. – Я уже чувствовала существенное онемение конечностей, типичное для таких случаев, и сильнейшую боль в груди. Как же я не распознала признаки раньше? Ведь были…, были же… – Быстрее. – Задыхаясь, поторопила запаниковавшую медсестру.

Она открыла дверь сестринской и заорала.

– Любе плохо. Скорее.

Я немного расслабилась. Леша, судя по всему, был в коридоре и ворвался в нашу каморку через пару секунд.

– Сердце, Леш. – Прошептала, чувствуя, как от недостатка кислорода кружится голова.

– Черт, Любка. – Выдохнул он, осторожно сгреб меня со стула и на полусогнутых понес меня куда-то, стараясь не трясти лишний раз.

Еще до того, как я начала отключаться, поняла, что умирать мне почему-то не страшно. Нет, страшно физиологически, как и всем, но… незавершенных дел у меня здесь практически не осталось. Не за что было цепляться.

– Люба! – Я слышала, как на меня орали. – Костя, коли быстрее. – Леша был в ярости. – Только попробуй, Безглазова. Борись, кому сказал!

Через некоторое время…

– Разряд. Давай еще. Еще, я сказал! – Алексей держал пластины дефибриллятора.

Но никаких разрядов я не чувствовала, так как несколько секунд назад окончательно покинула свое тело и теперь смотрела на все происходящее как-то сверху и немного со стороны.

– Не заводится. – В голосе Кости я впервые в жизни чувствовала отчаяние. Обычно, он куда спокойнее.

– Адреналин. В сердце. Время еще есть. – Леша никак не хотел сдаваться.

Костя передал наполненный шприц, но я знала, что уже ничего не поможет. Себя было не жалко. Жалко было тех, кто сейчас отчаянно боролся за меня, пытаясь вернуть.

– Любка, прекрати! – Вдруг заорал на меня главный кардиолог области.

Рядом всхлипнула Вера. Костя остановился и закусил губу, глядя, как Алексей упрямо делает непрямой массаж сердца, пытаясь заставить меня ожить.

– Леш, все. – Наконец, не выдержал анестезиолог и попытался оттащить его от моего тела.

– Нет! – Он рванул в мою сторону, но Константин удержал. – Пусти! – И зарядил кулаком, обтянутым перчаткой, тому по лицу.

Рядом в голос завыла Вера, которая до этого отчаянно боролась с собой. Мужчины вдруг как-то обмякли, понимая, что это все.

– Любка, как же так, а? – Сорвавшимся голосом проговорил Леша, дернул плечом, освобождаясь от Костиного захвата, и подошел к моему телу. – Какого черта ты все сердце раздала другим, а себе ни капли не оставила? – Обвинительно спросил он меня.

Я безмолвно висела над ним и не могла произнести ни слова. Костя медленно начал собирать разбросанные кругом препараты и инструменты. Вера, рыдая в голос, принялась помогать ему. А Леша… Кажется, он еще сам не понял, что плачет. Просто, тяжелые капли вдруг закапали мне на руку. Даже бестелесная я это почувствовала.

– Надеюсь, там ты будешь счастлива. Только попробуй в другой жизни растратить себя на других так же, как в этой. – Пригрозил мне главный кардиохирург дрожащим голосом.

Я улыбнулась. Они это переживут. И Леша сейчас пойдет и выкурит две сигареты, а потом зайдет в свой кабинет. Я ему в стол печенье положила, а то снова поесть забудет. А я… Кстати, не буду же я здесь вечно висеть? Или буду? Говорят, что души и приведения могут какое-то время оставаться в этом мире, особенно их привлекают те места, которые они считают домом. В данном случае, эта больница и была, по сути, моим домом, а та бригада, которая сейчас плакала над моим телом – моей семьей.

Только я начала осматриваться в поисках чего-нибудь необычного (света в тоннеле, например), как что-то меня потащило вверх. Вскинув голову, уставилась на золотистый луч, который тянул меня все выше и выше. Не знаю, сколько это продолжалось, но в голове раздался громкий голос.

– Эта не наша. Высший уровень. – Голос был женский.

– Да быть не может. – Удивился второй голос, мужской. – Это ж обычная душа.

– Ты посмотри на искру, а потом ворчи. Тащи на высший, кому говорю. – Поругался женский голос, и меня снова потянуло вверх.

Через какое-то время луч отцепил меня от себя, и я упала на мягкое облако. В облаке было тепло и уютно, ровно до тех пор, пока я не услышала шаги позади себя.

– Ох, уж эти стереотипы. – Проворчал незнакомый мужской голос. – Каждый раз по облакам приходится пробираться.

Я задумалась. Как же так, в облаках не должно быть звука шагов, а сейчас я их прекрасно слышу. Только подумала, как облака исчезли, и я осталась лежать на теплом и мягком… гранитном полу.

– Мда, со странностями опять. – Вновь послышался голос. – И почему, как светлая, так сразу блаженная?

Я обиделась и резко повернулась к говорившему, под ногами которого тут же образовались кактусы. Странный мужчина вздохнул и нафантазировал себе тапочки, ибо до этого его пятки были абсолютно голыми.

– Обиделась? – Ласково проговорил он, как санитар в психоневрологическом. – Имя скажешь?

Я смерила взглядом мужчину, стоящего в милицейской фуражке времен союза. Китель с погонами так же присутствовал на нем. А вот ниже… ниже болталась простыня до колена, образ довершали мягкие клетчатые тапочки.

– А-а…? – Протянула я и ткнула пальцем в простыню.

Мужчина нахмурился и осмотрел себя.

– Ну и фантазия. – Пробормотал он, смутившись почему-то кителя. – То есть так, по-твоему, выглядит официальное лицо небес?

– А как? – Поинтересовалась.

Мужчина вздохнул и поцокал языком, а его одежда сменилась на белоснежную тогу до колена. Он удовлетворенно осмотрел себя. Так вот откуда была простыня…

– Другое дело. Так как тебя зовут.

– Л-любовь? – Ответила.

Мой собеседник прищурился.

– Настоящая.

Я пощупала себя руками и кивнула.

– Да.

Любитель тог и тапочек еще раз меня осмотрел и заорал в никуда.

– Досье на Любовь! – И ему в руки упала папка. Он открыл ее. – Любовь Романовна? – Уточнил он. Я кивнула. – Та-ак, спасенных жизней…, добрых дел… Да вы что?

– Что? – Испугалась я.

– Пожеланий: «Да храни вас бог» больше десяти тысяч. А молитв за вас сколько…? – Он покачал головой. – Нет. Я не могу это решать. Идемте к главному. Вы – не мой уровень.

Я насупилась. Что-то я ничей уровень, похоже. Но встать и идти следом за удаляющимся мужчиной мне пришлось. Хорошо, что кактусы к этому времени уже совсем исчезли, а то я тоже была босиком. Только сейчас осмотрела свою одежду. Какое-то платье, типа савана до пят, и все. Белья под ним я не чувствовала.

– А главный – это кто? – Поинтересовалась, догнав мужчину.

– Бог. – Ответил он и перед нами тут же возникли золотые двери.

– Ангел девятого уровня, что у вас? – Спросил женский голос.

– У меня Любовь. – Ровно ответил тот.

Чувствовалось, что двери были в замешательстве, но все же открылись через несколько мгновений.

– Ангел девятого уровня, проходите. – Ответил голос.

Стоило нам зайти за дверь, как мы оказались у подножия большого стула, на котором сидел мужчина с белоснежной бородой. Вот только этот мужчина был настолько большим, что я ему со своим ростом до коленки не доставала.

– Отче, – ангел склонился, отчего божество поморщилось.

Я кланяться не стала, видя, что человеку… богу это неприятно.

– Любовь, значит? – Бог обратил внимание на меня. – Почему нет страха? – Вдруг полюбопытствовал он.

Я пожала плечами.

– Я ж уже умерла. Чего бояться?

– Спорный вопрос. – Мягко ответил гигантский старец. – Душа бессмертна. Твоя душа – вечна.

– Почему? – Удивилась я.

– Ты отвоевала себе эту привилегию многими жизнями. Твоя искра чиста перед самой собой. Вот только…, вряд ли ты захочешь перерождаться. – Задумчиво проговорил он. – Что же мне с тобой делать?

Я тоже задумалась.

– А можно меня обратно? – Спросила с затаенной надеждой. – Мне бы только пациента одного на ноги поставить…

– Он выживет. – Отмахнулся старец. – А трупы, гуляющие по моргу не самое лучшее зрелище, особенно для сердечного отделения.

Я опечалилась.

– И что же мне сейчас делать?

– Может быть…, рай? – Ответил бог. Я поморщилась. Что мне делать в месте, где и без меня всем хорошо? – Тогда… Архангел! – Громко позвал он и перед нами появился еще один мужик. Правда, был он с белоснежными крыльями.

– Отче. – Коротко поклонился крылатый.

Я только сейчас поняла, почему ангелу пришлось так сильно кланяться. Сила бога неимоверно давила на всех, кроме меня. Почему?