Читать настоящую газету
Раньше мы читали газеты.
Вы помните, как просыпались субботним или воскресным утром и на цыпочках выходили на холодное крыльцо, чтобы взять плотно свернутую бумагу в пластиковом пакете?
Бросив пакет на кухонный стол, вы вскрывали его, и воздух наполнялся теплым запахом свежих чернил, пластикового пакета и утренней росы. Затем вы снимали эту ужасную черную резинку и разворачивали ее до тех пор, пока у вас на столе не оказывалась красивая бугристая стопка хрустящих от свежести новостей.
В бумаге есть что-то прекрасное до того, как ее открывают.
Пальцы, испачканные в клубничном джеме, еще не загнули уголки, рекламные флаеры не разлетелись по кухне, а газета еще не измялась от неловкого сгибания – и ничем не держащиеся средние листы еще не соскальзывают на оранжево-коричневый линолеум.
Это было настоящее окно в мир на вашем кухонном столе.
В газете были дети, прячущиеся под машинами в далеких странах, рядом с генералами с суровыми бровями, дающими клятву возглавлять жестокие армии, а неподалеку бушевали торнадо, разнося амбары вдребезги, – все это было сфотографировано в нескольких километрах от вас, всего лишь вчера, и прямо сейчас находится у вас в руках.
И нас ничего не отвлекало.
Оповещения не всплывали, текстовые сообщения не жили на расстоянии одного клика, а звон телефона не раздавался из случайных углов. Все отступало на задний план, пока вы погружались в рассказы о коррупции в полиции, восхищались яркими фотографиями или зачарованно смотрели на двухстраничный разворот о спортсмене из местной средней школы, подавшем заявку в профессиональную команду.
Пока вы читали газету, ваши пальцы медленно покрывались чернильными пятнами, словно татуировками. Газета… отмечала вас. Пока вы оставляли жирные отпечатки на ее складках и углах, она оставляла в вас нечто другое. В каком-то смысле вы соприкасались друг с другом, обменивались молекулами и постепенно становились единым целым.
Журналисты тоже чувствовали себя ближе к реальным людям, как если бы столкнулись с ними в продуктовом магазине. Был острый на язык спортивный обозреватель, который ненавидел собственность, но любил игру, провокационный эксперт в политике с кровоточащим сердцем и чванливый кинокритик, чьи язвительные отзывы заставляли вас смеяться днями напролет.
Кристально чистые голоса и дружелюбные лица в крошечных рамках напоминали общение со старыми друзьями. Вы даже скучали по ним, когда они уезжали в отпуск, и все, что вам оставалось, – это душераздирающая фраза на третьем развороте: «Дэйв Перкинс вернется на следующей неделе».
Это было тогда, когда игра была скорее про истории, а не про баллы, когда идеи