Отзывы на книгу «Мобилизованная нация. Германия 1939–1945»

Отличная книга для читателей, которые хотели бы увидеть панораму происходящего с немецким народом с 1939 по 1945 года (а также некую предысторию с начала правления гитлеровского режима), прочесть об отношении мирных жителей и военных к происходящему, узнать, насколько люди поддерживали правительство и как вели себя войска на оккупированных территориях. На основе дневниковых записей, писем, данных, которые собирала СД (служба безопасности СС) о настроениях граждан, автор очень скрупулёзно восстанавливает картину происходящего, буквально шаг за шагом проходя этот длинный, кровавый путь боевых действий. Так что для читателя, который знал о той немецкой эпохе лишь из мемуаров и художественных книг, данный нон-фикшн открывает массу нового и во многом подтверждает тот взгляд на оккупантов, который присутствует в советской литературе (например, о массовой гибели от голода советских военнопленных, о «Плане голода» от 1941 года, подразумевавшим уничтожение миллионов жителей, планах по ликвидации крупных городов - Киева, Ленинграда,Москвы)

В течение недели после 21 сентября решение высшего командования по Ленинграду получило окончательное одобрение: «Разрушить до основания. Если при этом возникнет ситуация, когда последует предложение о капитуляции, его надлежит отклонить. В этой войне мы не заинтересованы в сохранении даже части населения этого большого города».
Главное управление имперской безопасности принялось разрабатывать свой «Генеральный план Ост», по которому будущий регион «Ингерманландии» на советском побережье Балтийского моря предполагалось оставить лишь ограниченно обитаемым, причем немецкими и финскими колонистами в сельскохозяйственных районах, всего же численность населения предстояло сократить с 3,2 миллиона до 200 000 человек. Те самые 3 миллиона «лишних людей» в послевоенном будущем приходились как раз на ленинградцев.

Сложно уместить в рецензию то множество информации, которую сообщает писатель, но попробую коротко пробежаться по моментам, которые мне запомнились больше всего.
Например, еще в предисловии Николас Старгард - австралийский историк, профессор Оксфордского университета, чей отец иммигрировал из Германии, рассказывает о современной двойственности в оценке прошлого Германии, расколе во мнениях – «кто же немцы, жертвы или преступники?»

За последнее десятилетие громче звучит именно тема жертвы, поскольку авторы делают упор на воспоминаниях гражданских лиц, переживших огненные бури, разыгравшиеся в результате бомбардировок немецких городов авиацией Великобритании и США; на страданиях немецких беженцев, пытавшихся спастись перед лицом наступающей Красной армии; на убийствах и изнасилованиях, выпавших на долю тех, кто не успел убежать....Но разговоры о травме демонстрируют тенденцию подчеркивать пассивность и невиновность перенесших их людей, и это вызывает сильный моральный резонанс....

Но даже такого рода провокации далеки от несгибаемого национализма, подогреваемого в 1950-х гг. в Западной Германии, где немецких солдат воспевали как героев за их «самопожертвование», тогда как их «зверства» списывали на убежденных нацистов, прежде всего эсэсовцев. Удобный штамп «холодной войны» о «хорошем» вермахте и «плохих» СС, очень пригодившийся для перевооружения Западной Германии и принятия ее как полноценного члена в НАТО в середине 1950-х гг., не выдерживает критики в середине 1990-х гг., благодаря – не в последнюю очередь – передвижной выставке «Преступления вермахта», где представлены фотографии публичных казней через повешение и массовых расстрелов с участием простых солдат.

Из книги можно узнать, что германский народ весьма мрачно и со страхом воспринял начало войны, ведь еще свежи были воспоминания о 1917-1919 годах.

Однако многие не скрывали мрачного отношения к перспективе войны. Они хорошо помнили вчерашний день: 1,8 миллиона погибших на фронте в прошлом конфликте; «брюквенная зима» 1917 г.; «испанка» 1918 г.; и лица изможденных голодом детей – ведь британский Королевский военно-морской флот продолжал держать страну в блокаде и в 1919 г. с целью принудить новое германское правительство к подписанию унизительных условий мирного соглашения, «продиктованных» ему Антантой.

Но немцы были убеждены, что «вынуждены воевать ради самообороны из-за махинаций союзников и агрессивных поползновений поляков».

И снова британские имперские амбиции выступали в роли корня всех зол; кровожадность Британии особо подчеркивал безоговорочный отказ ее правительства от неоднократно озвучиваемых Гитлером мирных предложений – после захвата Польши и затем опять, в 1940 г., после падения Франции. В общем, идея оборонительной войны вовсе не представлялась лишь измышлением, навязанным народу нацистской пропагандой. Многие из тех, кто вовсе не приходил в восторг от нацистов, рассматривали противостояние именно так. Все в Германии воспринимали Вторую мировую через призму Первой, независимо от того, пережили они ее или нет.

И пусть немецким школьникам на протяжении многих поколений внушали, что их «наследственный враг» – Франция, на подсознательном, эмоциональном уровне главную роль тут играла Россия.

На протяжении весны и лета 1939 г. германское правительство беспрестанно жаловалось на насилие, чинимое по отношению к немецкому меньшинству в Польше. Центральную роль в разраставшемся кризисе играл «вольный город» Данциг (ныне Гданьск).

Уже в начале лета один из сторонников социал-демократов сообщал им: «Агитация против Англии сегодня настолько сильна, что я убежден, если не считать официального “Да здравствует Гитлер”, люди будут приветствовать друг друга так, как делали в мировую войну: “Боже, покарай Англию”».

Удивительно было прочесть, что нацистский режим, хоть и внимательно прислушивался к настроениям граждан, не спешил наказывать всех инакомыслящих, в большинстве своем практиковался единичный выборочный террор, а суровость приговора часто зависела от репутации гражданина: если ранее он не был замечен в предосудительных действиях и у него было походящее окружение/семья, то наказания были не очень строгие. Так же автор упоминает, что после первой волны арестов в 30-х годах, большая часть пленников была отпущена из лагерей после «перевоспитания», т.е. это не были концлагеря военного времени, в которых лишь смерть ожидала узников.

К лету 1934 г., на пике террора против левых, налаженный аппарат насилия нацистов перемолол не менее 200 000 мужчин и женщин. Публичные наказания в лагерях, со всем присущим им репертуаром унижений и бессмысленной муштры, имели целью добиться унификации взглядов и слома воли заключенных. Настоящий успех программы «переучивания» показал себя в массовом освобождении запуганных и забитых пленников и возвращении их в семьи и сообщества. К лету 1935 г. в лагерях содержались не более 4000 заключенных – олицетворяемую левыми «другую Германию» нацисты как явление политическое раздавили полностью и бесповоротно.

Пусть гестапо и пользовалось зловещей репутацией вездесущей, всеведущей и всемогущей организации, его амбиции сильно ограничивала нехватка сотрудников, только усугубившаяся во время войны. Точно так же, как раньше в случаях контактов между евреями и «арийскими» женщинами, теперь гестапо тоже приходилось полагаться на бдительных соседей, готовых указать на нарушителей норм «народной общности». Прибегая к запугиванию с помощью показательных казней, политическая полиция одновременно признавала собственную неспособность добиться выполнения нацистских расовых законов повсеместно.

Николас Старгард расскажет о том, что из себя представляли верующие Германии, как католики и протестанты относились к боевым действиям, как священники воспринимали истребление душевнобольных и «физически неполноценных» представителей арийской расы. Если сжато обрисовать эту часть книги, то можно отметить, что руководство Церквей больше волновали притеснения и нарушения их собственных прав, чем убийства людей, активно они выступали лишь тогда, когда правительство начинало отнимать здания и земли у монастырей или бороться с религиозностью в школах, в остальных же случаях особого противодействия не было, скорее, отделывались петициями и формальными письмами с обеспокоенностью, например, что резко уменьшается количество пациентов, бывших под патронажем Церкви. Опять же стоит отметить, что церковников смущали боевые действия против «братьев по вере» в Европе, публичные казни поляков-католиков, зато как объединила всех верующих борьба против безбожных большевиков!

Когда число жертв эсэсовского террора среди одних только священников составило тысячу человек, примас Польши в изгнании кардинал Хлонд опубликовал в Лондоне обвинение против немецких оккупационных властей. Ватикан пытался вмешаться через дипломатические каналы, но не достиг ничего, получив ответ, что конкордат с церковью не распространяется на новые территории; статс-секретарь Министерства иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер попросту отказался признавать протест Ватикана в отношении обращения с польским духовенством. Хотя католическая церковь Германии старалась как-то заботиться о духовных потребностях польских военнопленных, ни один немецкий епископ не присоединился к осуждающему голосу кардинала Хлонда в знак протеста против убийств польских католических священников.

9 марта 1941 г. Конрад фон Прейзинг, католический епископ Берлина, воспользовался инаугурацией Пия XII и напомнил конгрегации в кафедральном соборе Святой Ядвиги, что папа «подтвердил доктрину церкви, в соответствии с которой нет никакого оправдания убийства больных или ненормальных ни на экономической, ни на евгенической почве». Так тайная нацистская программа «эвтаназии» впервые встретила открытое осуждение. И протестантские, и католические епископы отлично знали о ней и о том, как она развивается, поскольку начальство церковных психиатрических приютов оказалось по разные стороны линии фронта – одни с энтузиазмом поддерживали начинание светских властей, другие, напротив, ни в коем случае не одобряли.

...однако никто из протестантских священников не выразил несогласия принародно. Более того, если не считать одного или двух случаев, когда протестантские и католические директора психиатрических приютов предупреждали друг друга о предстоящем прибытии комиссий «T‐4», соперничающие христианские конфессии не выказывали тенденции сплотиться перед лицом общего вызова

Однако церковь продолжала протестовать, поскольку приказ не представлялось возможным обнародовать – программа убийств оставалась строжайшей государственной тайной. Между тем в то время прелаты имели собственные причины продолжать давление на власти. Главной причиной их тревоги летом 1941 г. стало стремление защитить церковные здания и земли.

Когда Эльзас и Люксембург следом за западными польскими провинциями пополнили список присоединенных к рейху территорий, правительство решило не распространять на них действие заключенного в 1933 г. конкордата с церковью. Боссы гестапо и партии не теряя времени накинулись на добычу и на протяжении 1940 и 1941 гг. экспроприировали свыше трехсот монастырей и других церковных объектов недвижимости, включая земельные угодья. Когда подобная практика расширилась на «старый» рейх, на местах зазвучали громкие голоса протеста. В Вюртемберге захвату подверглись монастыри Унтермархталь и Келленрид с их земельными владениями. В Баварии, где закрыли еще семь подобных обителей, вооруженные вилами крестьяне бросились защищать бенедектинское аббатство Мюстершварцах, где как раз перед тем строители закончили церковь. Подобные прямые акции так и остались фактически исключительными. Да и Гален осмелился заговорить, когда экспроприации подверглось церковное имущество его епархии.

Проповедь Галена 3 августа с высказыванием против медицинских убийств стала последней из трех, направленных против радикальных мер нацистов: первые две – 13 и 20 июля – полностью посвящались защите духовных орденов от посягательств и захвата церковных зданий светскими властями, переставшими даже маскировать свое неподчинение требованиям закона.

Вагнер дал Министерству образования указание пойти на попятный, и пятьдесят девять арестованных ранее священников вышли на свободу. Вмешался Гитлер, пообещав пользовавшемуся до того наибольшим доверием среди гауляйтеров Вагнеру упрятать его в Дахау, если тот еще раз сделает подобную глупость.

Публичные протесты епископов против убийств пациентов психиатрических лечебниц в 1941 г. способствовали расширению конфликта в сфере жизненно важных интересов церкви. Она смогла добиться возвращения распятий в школы Верхней Баварии на протяжении сентября и октября, однако не сумела вернуть земли и здания, хотя Гитлер и запретил дальнейший секвестр церковной собственности. Ни одной из сторон не удалось выигрыть конфронтацию, и епископы начали сворачивать протесты. Даже на пике борьбы критика Галена в адрес местных вождей партии и сотрудников гестапо никогда не выливалась на национальный уровень. И в самом деле все три протестные проповеди в июле и августе 1941 г. завершились молитвами за фюрера.

После августа 1941 г. в Германии уничтожили даже больше пациентов психиатрических лечебниц, чем в ходе акций «T‐4». Умерщвление детей и вовсе не останавливалось, а просто проводилось все более децентрализованно. Через год власти вновь взялись и за взрослых: 87 400 пациентов пали жертвами «эвтаназии» в период с 1942 по 1945 г., даже больше тех 70 000, которых отравили газом на первом этапе, с 1939 по 1941 г. Почти столько же пациентов умерли от голода в приютах, не специализировавшихся на уничтожении, вследствие чего общее количество смертей превысило 216 000.

К ноябрю 1942 г. католическая церковь располагала неопровержимыми свидетельствами нового витка медицинских убийств. На конференции епископов в Фульде собравшиеся приняли решение не выступать против этого публично, но рекомендовали начальству лечебниц отказываться от участия в акциях. Даже епископ Гален, проинформированный одним священником о возобновлении умерщвления умственно больных, тщательно избегал нарушения хрупкого перемирия выступлениями перед паствой, но ограничился личным письмом для наведения справок, адресованным не кому-нибудь из вождей нации, а лишь главе областной администрации. Ответа он не получил и счел вопрос исчерпанным.

В 1939 г. многие католические епископы не очень охотно благословляли войну против Британии и Франции, опасаясь, как бы пакт Риббентропа – Молотова не вызвал всплеск антиклерикализма в самой Германии. До лета 1941 г. ничего подобного не происходило. Теперь, несмотря на продолжавшийся в тылу конфликт с радикальными нацистами, епископы обеими руками голосовали за нападение на Советский Союз, благословляя вторжение как крестовый поход против «безбожного большевизма».

Еще интересно отмечает исследователь то, как священники объясняли британские и американские бомбардировки наказанием за отступление от веры, материализмом и атеизмом «прогнившего мира.»
При этом лишь свидетели Иеговы выступили единым фронтом против службы в армии, за что были массово казнены или же отправлялись в концентрационные лагеря.

Автор расскажет про экономическую ситуацию в Германии, проблемы с топливом и обогревом домов, про скудность рациона и про то, как имущество выгоняемых людей и завоеванных, уничтожаемых народов служило для обогащения немцев, продавалось на аукционах или привозилось и посылалось солдатами с фронта.

Обувщики, получавшие половину ввозимого сырья, тут же столкнулись с большими сложностями: скоро не осталось кожи даже на новые подметки; по всей стране сапожники говорили клиентам, что тем придется ждать от месяца до полутора или даже двух, причем и в случаях, когда речь шла об искусственных подошвах. Как бы то ни было, германский потребитель на протяжении последних шести лет и так фактически жил в условиях экономики военного времени. Даже возвращение к полной занятости не подняло уровень действительной оплаты труда до состояния на момент обвала 1929 г., а потому доходы домохозяйств росли только с получением работы бо́льшим количеством членов семьи. Годы перевооружения, поглощавшие неслыханные в мирное время 20 % внутреннего производства, приводили к сокращению выпуска одежды, мебели, автомобилей и товаров бытового назначения.

Война способствовала дальнейшему ухудшению жизненных стандартов, снизив гражданское потребление на 11 % в течение первого года. Набор продуктов у народа Германии сделался более однообразным – основой служили хлеб, картошка и консервы. Пиво стало жиже, а колбасу наполнили разного рода добавки.

С мясом дело обстояло, однако, еще хуже. Германия зависела от поставок кормов из Северной Америки, перерезанных в результате установленной британцами морской блокады. Стоимость кормов уже осенью привела к уменьшению поголовья немецких свиней.

Национал-социалистической народной благотворительности Эрих Хильгенфельдт настоял на введении программы «поддержки семьи» – выплат бедным семьям с целью помочь им выйти на должные нормы продовольственного потребления. На практике, однако, «поддержка семьи» отличалась изрядной скромностью, и задача ее состояла в том, чтобы не дать беднякам из немцев умереть с голоду, но при этом не нарушить «естественный порядок» меритократического социального отбора. То был механизм государственного распределения, нацеленный на обеспечение общественных потребностей, при этом никогда даже не пытавшийся выглядеть социалистическим или уравнительным.

4 сентября 1939 г. власти издали драконовский Военный декрет в сфере экономики, в соответствии с которым вводилась принудительная работа по воскресеньям, замораживались зарплаты, отменялась доплата за переработку и повышались налоги. Резко увеличилось количество сотрудников полиции на заводах и фабриках.

В период с 1941 по 1945 г. по меньшей мере тридцать тысяч еврейских домохозяйств пошли с молотка в одном только Гамбурге – приблизительно по десять покупателей на каждое. Домохозяйки из рабочего класса в Федделе вели торговлю кофе и ювелирными изделиями и волокли домой с распродаж мебель и ковры. К началу 1943 г. барыши от этой коммерции на счете гестапо в Deutsche Bank достигли 7,2 миллиона рейхсмарок. Когда женщины приобретали меховые шубы с маркировкой, содержавшей имена бывших владелиц, им не составляло труда догадаться о том, кому принадлежало имущество прежде. Пресса публично рекламировала аукционы, не делая секрета о еврейском происхождении предметов торга. А между тем опечатанные квартиры превращались в приятные подарки для награждения местных нацистских функционеров или для размещения пока небольшого количества семей, лишившихся крова в ходе бомбежек.

Политика распределения провизии никогда рационально не подчинялась экономическим или военным задачам. Власти могли бы дать себе труд накормить французских и бельгийских шахтеров, а те увеличили бы добычу угля. Вместо того автоматически получали зеленую улицу немцы, чьи рационы сделались основополагающим и нерушимым расовым правом во время войны.

1942–1943 гг. Германия получала от оккупированной Европы свыше 20 % необходимого ей зерна, 25 % жиров и около 30 % мяса. Общий объем поступлений зерна, мяса и жиров из Франции и с оккупированных советских территорий на протяжении того же временного отрезка более чем удвоился – с 3,5 до 8,78 миллиона тонн.

Познавательно было читать о том, как правительство боролось за нравственность, сражаясь с детской и юношеской преступностью и сексуальной распущенностью, даже в случае насилия обвиняя «испорченного ребенка» и отправляя подростков в исправительные учреждения, где их использовали как рабскую силу. Также большое внимание уделялось чистоте расы и запретам арийским женщинам заводить отношения с работниками из оккупированных стран, причем для иностранцев это достаточно часто заканчивалось казнью.

Сотрудники гестапо и СД видели местоблюстителями отсутствующих мужей, отцов, братьев и женихов прежде всего себя. Перед лицом наплыва иностранных рабочих гестапо довольно жестко трактовало общий запрет «недозволенных контактов», расследуя специфические нарушения вроде «личных, приятельских/дружеских связей», «дружественного или общительного поведения в отношении поляков» и «помощи полякам». Все это обретало весьма важный смысл для чиновников, зацикленных на понятиях вроде «скользкая дорожка» и «разложение». Подобно тому как, по их мнению, прогулы школьных занятий приводили мальчишек к воровству и другим мелким преступлениям, а девочек – к неразборчивости в связях, венерическим заболеваниям и проституции, так и все социальные контакты с поляками неминуемо заканчивались в постели. При таком пессимистическом взгляде на вещи вмешательство полиции становилось необходимым, причем даже при мелких нарушениях, в целях избежания худшей беды

Начиная с июня 1940 г. гестапо принялось публично вешать поляков за «недозволенные контакты». В первых числах июля в Ингелебене близ Хельмштедта польский пленный, помещенный в военную тюрьму за половую связь с немкой, был передан гестапо и «повешен на дереве в назидание прочим».

Весьма последовательно историк рассмотрит войну в Европе, стремительное продвижение по территории Франции, сбрасывание бомб на те французские села, которые не сдавались без боя. Упоминает писатель и пропагандистские фильмы, которые пугали немецкую публику кадрами с «цветными» французскими солдатами из Западной Африки. Будут освещены и призывы Гитлера к Англии с предложениями мира, в то время как разрабатывался план нападения на СССР, ведь фюрер не оставлял надежд на установление партнерства с британцами.

Множество страниц текста уделено тому, как нацисты громили британские территории, а те сбрасывали бомбы на германские города.

С немецкой стороны постоянные боевые вылеты не могли не отразиться на росте потерь и случаев переутомления среди экипажей. В ноябре 1940 г. немецкие неврологи обнаружили первые настоящие свидетельства явлений, подходивших под определение «военные неврозы», которые подозрительно выискивали с начала войны, и рекомендовали летному начальству чаще давать экипажам отпуск для поездок домой, на зимние оздоровительные курорты или в Париж и Брюссель для снятия стресса.

10 мая, ровно через год после начала кампании на западе, пятьсот пять самолетов атаковали Лондон, сбросив семьсот восемнадцать тонн фугасных боеприпасов и повредив здания парламента. Этот эпизод стал последним крупным налетом. К тому моменту боевая численность бомбардировщиков люфтваффе сократилась до 70 % по отношению к маю 1940 г. Когда авиация стала сворачивать бомбежки Британии, СМИ переключились к подводным лодкам и их действиям против атлантических конвоев. Пропагандисты сбавили тон в отношении «английской трусости», лжи, «еврейского» влияния и «плутократии». Не стоило напоминать немецкой публике об уверенных ожиданиях предыдущей осени.

Приведено много подробностей о восточном фронте: о войне в Польше и на территории СССР, о безжалостных уничтожениях не только евреев, но и польской интеллигенции, советских партизан и всех, кого немцы заподозрили в сотрудничестве с ними, что часто приводило к полному истреблению деревень, убийствам не только мужчин, но и стариков, женщин, детей.

10 сентября генерал Федор фон Бок издал приказ по группе армий «Север»: «Если ведется огонь из деревни за линией фронта и нет возможности точно установить, из какого дома стреляют, следует сжечь всю деревню». Другие командиры шли тем же курсом. Хотя все это уже давно делали Герхард M. и его товарищи. На протяжении четырех недель боевых действий и еще четырех недель военного правления немцев в Польше казни подверглись от 16 до 27 тысяч поляков, а количество сожженных населенных пунктов составило 531. К моменту передачи дел гражданским управленцам 26 октября 1939 г. генералы всерьез беспокоились из-за поддержания воинской дисциплины в армии, признавая, что солдаты подвержены «психозу» из-за нерегулярных отрядов противника.

После всех презрительных эпитетов в адрес «вшивых поляков» и ожиданий, что те будут стрелять противнику в спину, германская армия идеологически приготовилась к войне с «культурно низшим и трусливым врагом».

После расправы с мужчинами некоторые ополченцы принялись охотиться на польских женщин и детей. Многие просто сводили личные счеты. Другие копировали «методы умиротворения» немецких военных. В Бромберге к стенке поставили бойскаутов, выступавших в роли вестовых для польской армии; их расстреляли вместе со священником, пришедшим их соборовать. Многие из местных командиров ополчения превратили подвалы и огороженные внутренние дворы в импровизированные тюрьмы и пыточные камеры, где избивали пленников плетками и кнутами, загоняли в спину гвозди, выкалывали штыками глаза.

Все напоминало стихийные концентрационные лагеря, созданные местными нацистами, отрядами СА и СС в Германии в 1933 г., с одной лишь разницей: в Германии волну насилия хоть как-то сдерживали и большинство узников вышли на свободу к лету 1934 г. В оккупированной Польше с установлением «германского порядка» террор только усилился. Гитлер твердо решил не позволить польскому правящему классу воссоздать свое отдельное национальное государство. Глава СС Генрих Гиммлер и его заместитель Рейнхард Гейдрих с готовностью ухватились за возможность организовать «акции против интеллигенции» – приступить к ликвидации польской элиты. Главными мишенями сделались учителя, священники, ученые, офицеры и чиновники, землевладельцы, политики и журналисты. Любой из них подлежал аресту, внесудебной расправе или депортации в концентрационные лагеря, где тоже проводились повальные казни.

Группа армий «Центр», до соединения из состава которой так и не добрался Антон Брандгубер, потеряла в ходе наступления на Москву 229 000 солдат и офицеров, получив только 150 000 человек в качестве пополнения. К первым числам февраля 1942 г. урон увеличился еще на 378 000 человек, а тыл в качестве возмещения прислал лишь 60 000. Боевой дух улетучился. В начале февраля 1942 г. врач 2-й танковой армии предупреждал: «До того неоспоримое доверие войск к руководству» быстро рухнуло, а «силы к сопротивлению» надломлены.

Как министр по вооружениям, Тодт лучше других знал состояние материальной части немецкой военной машины. Он разве что в лепешку не разбивался в стремлении придать новое ускорение производству оружия, но, взвесив немецкие ресурсы и возможности индустрии, пришел к заключению о неспособности Германии выдержать продолжительную войну на истощение против Советского Союза. Другие высокопоставленные чиновники, такие как Фридрих Фромм, глава Управления вооружения сухопутных войск и начальник подготовки, доводили те же самые идеи до сведения Франца Гальдера.

К августу многим стало понятно, что СССР оказался «невероятно стойким противником», непохожим на нарисованные пропагандистами картины с не желающими воевать массами, насильно гонимыми в бой большевистскими комиссарами. Советское контрнаступление, развернувшееся как раз тогда, когда на внутреннем фронте уже ожидали вот-вот услышать новости о падении Москвы, застало врасплох решительно всех. Немецкому обществу понадобилось время для осознания размаха катастрофы. Только после изданного Гитлером 16 декабря приказа о запрете дальнейшего отступления люди в недоумении начали спрашивать себя и друг друга о том, что же все-таки произошло.

До этой книги я полагала, что происходившее с евреями являлось некой тайной для большинства населения, что военные цензоры не пропускали подробности об обращении с мирными жителями, но, оказывается, все было совсем иначе.

Многие солдаты, ставшие свидетелями подобных событий там и тут по всей Польше, отправляли фотопленки домой для проявки и печати снимков. Так фотографические свидетельства прошли через руки родителей, жен и работников ателье, прежде чем вернуться к «палачам-туристам» в Польшу. В большинстве случаев вермахт сотрудничал с полицией и СС, иногда предоставляя личный состав для расстрельных команд

Более того, в какой-то мере силы немецкого сопротивления в конце войны поддерживались мыслью о том, какой будет расплата, если противники вступят на германские земли, а вражеские бомбардировки воспринимались как месть за насильственные действия в отношении евреев.

Идеологи жесткой линии, подобно главе партийного аппарата Мартину Борману, не сомневались в необходимости внушить германскому народу понимание того, что теперь он намертво увяз в глобальном геноциде, выходом из которого может стать либо победа, либо гибель.

Но при этом такие настроения вовсе не означали, что большинство против, часто осуждали лишь несвоевременность решения «еврейского вопроса» или излишнюю демонстративность. А люди, порицавшие такие жестокие методы, все равно продолжали служить режиму.

И в самом деле, Август Тёппервин продолжал верой и правдой служить режиму до последних дней войны. Выразив свое прозрение в словах «мы в буквальном смысле стремимся вырезать этот народ под корень как таковой», он умолк. Собственное признание, похоже, не противоречило для него вере в возложенную на Германию цивилизационную миссию идти на восток ради защиты Европы от большевизма.

Отдельный интерес вызывает то, как иностранец описывает события, знакомые нам по книгам о ВОВ. Обращает внимание, что исследователь иногда пишет о наивных советских руководителях, которые не заметили переброску сил на восток, приняв это за продолжение бомбардировок Британии, а моментами настолько уверен в превосходстве советских сил над противником, что считает, что лишь неудачное командование помешало закончить войну зимой 1941.

Под прикрытием продолжения крупномасштабных бомбардировок Британии, в том числе и в июне 1941 г., люфтваффе сумело скрыть переброску сил на восток. Иван Майский, советский посол в Лондоне, явно попался на эту удочку, как и сам Сталин.

В марте 1942 г. наступление Красной армии выдохлось. Советское командование так и не сумело использовать мощный прорыв и окружить отдельные соединения группы армий «Центр», главным образом из-за настояний Сталина развернуть натиск по всему фронту. Из-за распыления сил Красной армии немцам удалось целых два месяца продержаться на казавшихся практически безнадежными позициях.

Не обходит вниманием Николас Старгард и действия НКВД на территории Львова, Катыни.

Как и в Польше, целью их становилось документирование актов жестокости по отношению к немецким военнопленным, хотя в их обязанности не входил сбор свидетельств о массовых казнях и пытках граждан СССР в застенках советской тайной полиции, НКВД. В городской тюрьме они обнаружили одно тело, лежавшее на внутреннем дворе, еще четыре – в подвале плюс от двадцати до тридцати сваленных в кучу трупов в другом помещении. В тюрьме НКВД один из судей отметил три массовых захоронения, присыпанных песком на внутреннем дворе, и еще кучу трупов внутри здания, включая одну женщину с оторванными грудями. В военной тюрьме три фотографа из имперского Министерства пропаганды снимали кучи тел высотой до потолка. Многих убили выстрелами в затылок – способ уничтожения, считавшийся визитной карточкой «еврейско-большевистского террора».

Будет тут и рассказ о перебежчиках, о добровольных помощниках и о советских военнопленных, которые перешли на сторону фашистов.

Подробно расскажет историк о том, как проходила война, когда она пришла на территорию Германии, какие причины побуждали немцев сражаться, даже когда уже не было шансов на победу, как переживали мирные жители бомбежки, какие действия осуществляли организации народной взаимопомощи.

Подводя итог, это очень познавательная книга, которая легко читается, так как различные военные подробности соседствуют с цитатами из писем людей, мы видим переживания разных героев, то, как они реагировали на происходящие ужасы, как приспосабливались или с воодушевлением поддерживали творимые преступления. Данная книга подкинет встречу с несколькими достаточно известными персонажами, ведь тут встречаются отрывки из мемуаров Виктора Клемперера (известного мне по книге Виктор Клемперер - Язык Третьего Рейха. Записная книжка филолога ) и Вильма Хозенфельда ( того самого нациста, который помог Владиславу Шпильману Владислав Шпильман - Пианист ) и даже солдат Генрих Бёлль мелькнет в тексте. Из советских авторов я отметила тут воспоминания Василия Гроссмана (интересно, почему именно его любят цитировать иностранные исследователи, словно он единственный известный наш военный корреспондент).

«Гигантски преувеличенное число жертв среди немцев служило оправданием всех дальнейших действий Германии».

«9 мая, безусловно, войдет в немецкую историю как самый черный день. Капитуляция! […] И как же отважно несли и несут наши люди бремя нужды и лишений!» (Вильгельм Кёрнер).

«Когда распространились известия о самоубийствах Гитлера и Геббельса, люди почувствовали себя брошенными руководством; их охватила ярость и возмущение, а заодно и ощущение, будто жизнь под пятой диктатурой освобождает любого от личной ответственности за все случившееся».

«В то время как угроза насилия заставила немцев воспринимать себя коллективно виноватыми, данное обстоятельство создавало новые барьеры, мешая переосмыслению роли и ответственности каждого в отдельности».

«В то время как молодежь задавалась вопросом, почему немцы ввергли весь мир в такое ужасное бедствие, старшее поколение по-прежнему оставалось в плену пережитой катастрофы».

«Чем дольше продолжалась война, тем больше усилий требовалось от центральных и местных властей, партии, общественных организаций и церкви для воспаления дефицита народной солидарности».

Автор книги - профессор истории Оксфордского университета, в сферу научных интересов которого входит нацизм, а значит и Вторая Мировая война. В своём труде он предпринял попытку исследовать данную тему непосредственно с точки зрения самих немцев и их восприятия происходящего на протяжении достаточно длительного времени, в течение которого страна неумолимо скатывалась в пропасть национальной катастрофы.

Повествование начинается с мобилизации в Германии в 1939 году и связанных с этим событий в Польше. Помимо большого количества исторических фактов, автор включает в свою книгу выдержки из писем и дневников непосредственно самих граждан, хранящихся в различных архивах и коллекциях по всей Германии, а также Австрии, что даёт читателю воочию увидеть их взгляды и настроения на многое из происходящего на протяжении всего периода войны, а именно с 1939 по 1945 годы.

Благодаря этому мы отчётливо видим трансформацию отношения ко многим ключевым вопросам и ситуациям, будь то отношение к евреям и покорённым народам, завоеванию территорий, участию в военных действиях и впоследствии непосредственно защите собственной страны.

Большое внимание в книге уделяется нацистской пропаганде и умелому воздействию на умы и души граждан. Демонстрируются и анализируются многие показательные моменты и приёмы, связанные с умелой деятельностью Рейхсминистерства народного просвещения и пропаганды, руководителем которого являлся Йозеф Геббельс.

На протяжении всего повествования, помимо исторической хроники, читателю предоставляется возможность проследить за настроениями в обществе, благодаря выдержкам из источников и основываясь на судьбах реальных людей. Не преследуя цель кого-то оправдать или обвинить, автор наглядно демонстрирует как различные слои общества реагировали на происходящее.

На протяжении всего повествования автор стремится занимать нейтральную позицию, не прибегая к оценочным суждениям, но тем не менее некоторые вещи звучат слишком безапелляционно и нарочито, выделяясь на общем фоне, за что и снизила оценку. Но это только служит поводом к дальнейшему изучению спорных вопросов.

Очень немногие – можно сказать, вообще никто – не задумывались об ответственности немцев как народа в целом. Значительное число опрошенных, даже в условиях союзнической оккупации, демонстрировали готовность поддерживать мнение, будто «уничтожение евреев, поляков и прочих неарийцев» было необходимо для «безопасности немцев».

Прежде это было только взглядом извне. Я одна из многих, для кого Вторая Мировая долго была Великой Отечественной - войной, в которой советский народ победил немецко-фашистских захватчиков. После добавился англо-американский взгляд на события той поры, прекрасной англоязычной литературы на эту тему много. Еврейский на Холокост. Французский на оккупацию. Со всяким новым картина становилась объемнее, сложнее и страшнее. Оставаясь военной историей, которую рассказывали победители.

Пока в последнее десятилетие (говорю о себе, может быть с другими это случилось раньше) в культурное пространство не начали просачиваться голоса побежденных. Медленно, осторожно, исподволь, Япония, Италия. Вдруг, резкое как "Нате!" - "Чтец" Шлинка, а за ним уж "Bella Германия" и "Piccola Сицилия" Шпека. Все художественное, когнитивный диссонанс от смены угла зрения несколько смягчен временной дистанцией и большим удельным весом любовной линии. Книга Николаса Старгардта другая. Это основанное на документальных свидетельствах погружение в реальность немцев от начала Второй Мировой до разгрома и денацификации.

Оксфордский профессор, в чьих жилах австралийская кровь смешалась с немецкой и еврейской, Старгардт преподает современную европейскую историю, пребывает в чине вице-президента Колледжа Магдалины, известен как специалист по современной истории Германии. Особое внимание уделяет в своих трудах немецкой идее милитаризма, о которой было бы ошибочно думать, как о возникшей одновременно с национал-социализмом. Там куда более давняя и прочная традиция, достаточно сказать, что одна из книг автора, посвященная этой теме. называется "Немецкая идея милитаризма: радикальные и социалистические критики 1866-1914"

"Мобилизованная нация. Германия 1939–1945"также охватывает больший промежуток, чем непосредственно от начала Второй Мировой. Аспект культивируемой на протяжении достаточно долгого времени воинственности, готовность нации воспринять милитаристские идеи, не стоит сбрасывать со счетов, рассматривая совокупность факторов, приведших к войне. Их было немало, не в последнюю очередь ницшеанство с идеями уберменшей на которые органично наложилась расовая теория.

Тяжелая экономическая ситуация, Германия была первой страной, пережившей гиперинфляцию в последние времена Веймарской Республики, которой приход к власти национал-социалистов противопоставил некоторое возвращение стабильности. Мощное рабочее движение со все более реальной перспективой революции, которой всякое правительство стремится избежать, перенаправляя агрессию со внутреннего противника на внешнего врага. Впрочем, внутренним гитлеровская пропаганда тоже не пренебрегала, найдя источник бед в евреях и умело подогревая антисемитские настроения, всегда сильные в Германии.

И конечно реваншизм, острое желание вернуть утраченное в результате поражения в Первой Мировой, смыть унижение репараций, показать всем, что немцы лучшие. Это только идеологическая составляющая, реальным локомотивом ситуации становится экономика. Возможность нажиться за счет разорения покоренных народов. узаконенный грабеж не озвучивается при подготовке военных компаний, но подразумевается участниками. Война не только боль, кровь, насилие и разрушение, но еще и перемещение огромного количества ресурсов из одних рук в другие, возможность завладеть, не строя и не покупая.

Захватническая риторика строится, впрочем, не на предложении пойти и ограбить, которому нравственный закон внутри абсолютного большинства популяции противится, но на призыве спасти соотечественников, которых унижают и обижают соседи. В случае Германии накануне Второй Мировой, камнем преткновения стал вольный город Данциг (тот самый, что в "Жестяном барабане" Гюнтера Грасса), с довольно большим числом проживавших там немцев, которых поляки (Данциг - ныне польский Гданьск), согласно пропаганде, всячески притесняли.

Таким образом. Польша была назначена врагом, а все вообще соседние страны - посягавшими на территориальную целостность Германии. В этих условиях геббельсовская пропаганда начинает массированное наступление на сердца и умы нации. Все эти тингшпили, факельные шествия и чудовищные по сути, но невероятно яркие ночные книжные аутодафе с кострами на главных площадях играли роль "зрелищ" в условиях уменьшения второй составляющей -"хлеба".

Говорю об этом не случайно, перевод экономики на военные рельсы осуществлялся с немецкой аккуратностью еще до начала массированного вторжения в Европу. В 1939 в Германии была введена карточная система, в том числе на одежду - владелец двух пар обуви не имел права купить третью, на год выделялось 100 баллов для покупки одежды, пара носков или чулок оценивалась при этом в 5 баллов. Основу рациона составили отныне хлеб и картошка, кофе был признан продуктом роскоши, пиво стало жиже, колбаса с добавками.

Драконовские меры применялись к трудновоспитуемым подросткам, как правило, из бедных рабочих кварталов, чьи отцы ушли на фронт, а матери не могли уделять им достаточно внимания из-за занятости на работе. Таких массово забирали в исправительные заведения, где принудительный труд, скученность, скудный паек и отсутствие нормальных условий часто вели к смерти от туберкулеза спустя год-два. В отношении психических больных вводилась принудительная эвтаназия - эвфемизм для узаконенного убийства смертельной инъекцией.

То есть, как бы понятнее, чудовищное зверство Германии в отношении покоренных народов, геноцид евреев и цыган в период Второй Мировой, эта жестокость распространялась и на собственных граждан, не отвечавших высоким стандартам расовой чистоты. Гомосексуальность преследовалась тем же заключением в концентрационные лагеря,что и коммунистические взгляды. За религиозные убеждения, предполагающие пацифизм, как у адвентистов седьмого дня, казнили.

Шесть частей книги: от "Отражая нападение" до "Полный разгром" охватывают историю войны, зафиксированную письмами и дневниками немцев, среди которых были как горячие сторонники режима. так и не принимавшие его. Чтение трудное, иногда болезненно мучительное, но оно насыщает культурное пространство подробностями и позволяет максимально расширить взгляд на картину той войны.

Давно хотела почитать эту книгу, и не зря- не разочаровалась при прочтении. Автор конечно проделал огромную работу, описывая, систематизируя и анализируя факты о Второй Мировой войне и в частности жизни немцев в Германии с 1939 по 1945, во время войны. В книге есть как бы главные герои , имена которых выведены в начале книге, как будто в пьесе, жизнь их и прослеживает Николас Старгардт по их письмам друг другу и воспоминаниям. Но не это главное, читателю предстоит увидеть картину войны глазами всех немцев. Конечно отношение к войне и происходящему было разное и автору удалось показать это. Но главное удалось показать, как власти манипулировали сознанием простых граждан посредством пропаганды. Этому посвящено много страниц книги и описано мировоззрение этих граждан. Если честно я не увидела, чтобы что-то поменялось к концу войны и после. Люди были обижены на тех, кто победил фашизм, на тех , кто обстреливал и уничтожал их города в ходе наступления, а на саму проблему ,например ,уничтожения евреев не обращали внимания. Да, кто то и в начале войны говорил, что это кара за то, что происходило ранее с еврейской нацией. Было конечно понимание происходящего, но не у всех . Мне было интересно читать именно про жизнь в Германии. Но автор много времени уделяет и военным действиям за пределами Германии, причем очень тщательно описывая какие войска, какая дивизия под чьим руководством куда продвигалась, каков был состав этой армии, это читалось более трудно и менее интересно, чем то , чем питались жители Германии, чем занимались в то время, как менялась политика руководства. Впрочем, без описания военных действий и не было бы этой книги это все взаимосвязано и не зря она имеет такое название.
Интересным было узнать то, как немцы восприняли самое начало войны, для меня конечно эо было откровением, я не задумывалась и не встречала такого взгляда. Много можно было узнать из этого произведения, есть много того, что было новым. Рассказывать можно много и наверно не стоит этого делать, лучше почитать самого автора, чья книга читается , несмотря на тяжелые вещи , описываемые в ней, очень интересно и легко.
Думаю , всем стоит почитать эту книгу и найти какие то новые для себя сведения, понять как жилось немцем, что ими двигало и что поменялось после этой войны.